главная / о сайте / юбилеи / рецензии и полемика / дискуссии / публикуется впервые / интервью / форум

Коновалова О.В. - к.и.н., доцент Сибирского юридического института МВД РФ (Красноярск)

НЕОНАРОДНИЧЕСКАЯ ЭМИГРАЦИЯ В США
И РОССИЯ ВО ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ*

В конце ХХ - начала ХХI вв. среди отечественных исследователей возрос интерес к изучению русской политической эмиграции, но в основном он ограничился монархическим и либеральным лагерем, временными рамками 20-30-хх гг. ХХ в. и территориальными - Восточной и Западной Европы. История российской эмиграции неонароднического толка по-прежнему остается "белым пятном" в отечественной и зарубежной историографии. Открытие научного и политического пространства позволяет расширить источниковедческую базу исследования истории эсеровской эмиграции, временные и территориальные диапазоны исследования. Изучение политических ориентаций социалистической эмиграции США эсеровского толка, позволяет приоткрыть завесу в истории политической эмиграции в один из драматических периодов ее существования - на пике патриотических переживаний за свою родину, понять насколько ей удалось разрешить вопрос о морально-политическом единстве с российским народом.

Будучи эмигрантами "по неволе", "бывшие эсеры" ощущали себя частью российского народа, и когда Россия была втянута в мировой политический конфликт, перед ними остро встала проблема определение своей политической позиции по отношению к СССР. После нападения Германии на СССР эмигранты-социалисты в США разделились на сторонников безоговорочной поддержки коммунистической власти и тех кто, занимая оборонческие позиции, продолжали критику политического режима в России. Ко второй группе эмигрантов с полным основанием можно отнести нью-йоркскую группу партии социалистов-революционеров.

Ряды нью-йоркской группы ПСР, воссозданной еще в начале 30-х гг. ХХ в. существенно пополнились после оккупации Франции. В 1940-1941 гг. в США эмигрировали А.Ф.Керенский, М.В.Вишняк, Н.Д.Авксентьев, В.М.Зензинов и В.М.Чернов. С 1941 г. эсеровской группе удалось организовать издание в Нью-Йорке политического журнала "За свободу"1. Экземпляры журнала сохранились в библиотечной коллекции архива Гуверовского института войны, революции и мира Стенфордского университета США. Вместе с имеющимися в архиве материалами из фондов личных коллекций Б.И.Николаевского и М.В.Вишняка они составляет основу источниковедческой базы по истории эсеровской эмиграции в годы второй мировой войны.

В передовице первого номера журнала "За свободу" (май 1941 г.) эсеры писали: "Мы - всего лишь маленький отряд когда-то большой армии, быть может единственная сейчас на свете горсточка партийных эсеров, партийная организация социалистов-революционеров. Мы остаемся верны нашим партийным заветам, но наши взоры должны быть обращены не на прошлое, а на будущее"2. Ситуация политического выбора для оказавшихся в Нью-Йорке членов эсеровской партии осложнялась их категорическим неприятием сталинской диктатуры. Они связывали перспективы своего возращения на Родину либо с ликвидацией тоталитарного режима, либо демократической его эволюцией. Эсеры в мае 1941 г. по-прежнему доказывали, что "демократия и социализм исключает всякую диктатуру", а природа сталинского режима антинародна и антидемократична3.

В развитии политических установок представителей эсеровской партии в США можно выделить три основных этапа. Первый этап - до нападения Гитлера на Советский Союз - характеризуется резко отрицательным отношением эсеров к внешнеполитическому курсу страны, разоблачением прогитлеровской ориентации России. На втором - с начала Великой Отечественной войны до 1943 г. - социалисты переходят на ярко выраженные оборонческие позиции. Критика режима остается, но основным лейтмотивом становится сопричастность массовому героизму советских людей и надежда на возможную демократизацию политического строя России. На третьем этапе - с 1943 г. до окончания войны - эсеры в США понимают, что демократизация страны не состоялась, и вместе с победой, Сталин готовит существенные изменения в Европе. Предчувствуя характер перемен и осложнения международной обстановки после войны, эмигранты переходят к жесткой критике притязаний СССР на мировой арене и политического режима в стране.

На первом этапе войны перед эсерами встал закономерный вопрос о роли СССР в мировом конфликте. Принципиальным моментом была оценка известного пакта 1939 г. "Молотова - Риббентропа". Советско-германский договор 1939 г. вызвал категорическое неприятие со стороны эсеров. Они считали его частью давно задуманного плана советского руководства по разложению "психологии демократии вообще и рабочей в частности", отражением "подлинной природы большевизма", примером "превзошедшего всякую меру цинизма ВКП"4. Пакт сыграл решающую роль в развязывании войны, доказывали эмигранты. Подписание договора о ненападении позволило Гитлеру, заручившись поддержкой России, начать войну в Европе, не опасаясь борьбы на два фронта. Сталин не мог не осознавать прямых последствий договора, а значит, сам хотел войны, "ибо надеялся после взаимоистребления европейских народов" оказаться "третьим радующимся". Поэтому Авксентьев усматривал в пакте не просто договор о ненападении, а "тесный союз двух диктаторов", направленный на раздел мира5. Таким образом, вскрывая подлинную направленность пакта "Молотова-Риббентропа", эсеры, которые в то время не могли знать о секретной части соглашения между тоталитарными лидерами по разделу сфер влияния, что называется "смотрели в воду".

Другой темой, которая осмысливалась эсеровской эмиграцией, было выявление причин тотального отступления Красной Армии вглубь страны в начальный период войны. Почему "несмотря на весь несравненный героизм нашего солдата... едва начавшийся второй год войны увидел врага, сторожащего отступы к обеим столицам и шагнувшего с дальних западных рубежей к непомнящим ничего подобного низовью Волги и хребту Кавказа", - пытался разобраться В.М.Чернов в составленном им, но так и неопубликованном личном обращении к Сталину.6

В политической игре двух диктаторов Гитлер "переиграл" Сталина, и с нападением Германии на Советский Союз с неизбежностью сказались все отрицательные результаты подписанного в 1939 г. соглашения, доказывали эсеры. За полтора года, прошедшего с момента заключения договора до немецкого вторжения, соотношения сил в Европе изменилось не в пользу СССР. После поражения Франции и других европейских государств, отмечал Авксентьев, Россия оказалась в континентальной Европе без союзников и "теперь должна бороться на Европейском континенте с самой могущественной военной машиной, которую когда-либо видел мир, один на один"7.

Расширение территории страны в рамках подписанного с Гитлером соглашения за счет прибалтийских земель "сослужило плохую службу" России и способствовало поражению Красной Армии на первом этапе Великой Отечественной войны. Раздраженное советской оккупацией население прибалтийских государств сочувственно восприняло вторжение немцев и с готовностью принялось помогать Гитлеру "громить русскую армию".8 Поэтому "подарок" Гитлера Сталину в виде разрешения присоединить к себе территорию Прибалтики В.Зензинов очень удачно назвал в своей статье "Величайшая в истории человечества битва" "даром данайцев".9

В.Чернов в обращении к Сталину, указывал на другую сторону этого процесса - последующей за присоединением прибалтийской территории шаг по перенесению границ России на запад. "Мы" и здесь попали в приготовленную для нас западню, подчеркивал он, нас выманили "из твердой "линии Сталина"... чтобы захватить и разгромить Красную армию врасплох на новых, неукрепленных рубежах"10.

К причинам, способствующим катастрофе, эсеры относили отсутствие квалифицированного командного состава Красной Армии, уничтоженного в ходе репрессий 1937-1938 гг. Чернов отмечал, что "истребленных в партийной междоусобице маршалов и десятки тысяч созданных ими и ставших жертвою "чистки" кадровиков" не возможно было "заменить всепослушными Ворошиловыми и Буденными"11. В статье "Сталинград" (1943 г.), характеризуя профессиональные качества советских полководцев на первом этапе войны, он писал: "Наши красные командиры выковывались в огне гражданской войны, методы и масштабы которой совершенно несоизмеримы с методами современной внешней войны, ультра-индустриализированной и мото-механизированной"12. "Их пришлось наспех и все же с опозданием убирать в далекий тыл, после того, как - по отзыву военных экспертов Германии, они не проявили "ни проблеска стратегической мысли""13.

Критика сталинской политики нью-йоркской группой ПСР вызвали обвинения в ее адрес в "тайном пораженчестве" и "вульгарном антибольшевизме" со стороны приверженцев безоговорочной поддержки советской власти. К последним можно отнести меньшевика Ф. И. Дана, издававшего с апреля 1941 г. в США журнал "Новый путь" и эсера В.В.Сухомлин, вышедшего в начале 1942 г. из Нью-Йорской группы ПСР, и печатавшегося в прокоммунистических газетах. Разъясняя суть эсеровской позиции оппонентам, Вишняк подчеркивал: мы - "патриоты России и Европы, как демократы и социалисты". Наш патриотизм непременно связан с определенной формой политической культуры и "уровнем гражданственности". Поэтому "Русский политик и патриот...не в праве не различать в СССР между народом и режимом, между интересами страны и власти... Мы убеждены, что русский народ не заслужил ни Николая Второго, ни Сталина, как и немецкий народ не заслужил ни Гитлера, ни Геббельса. Мы отрицаем, поэтому, чтобы доля участия России в решении своей судьбы измерялась и определялась мерой успехов Сталинского командования"14.

Вступление России в войну на стороне антигитлеровской коалиции привело к изменению политической тактики эсеровской группы в США. От явно выраженных пораженческих настроений первого этапа мировой войны, эсеры перешли на оборонческие позиции. С нападения Гитлера на Россию "мучительная притягательность пораженческой нравственной повинности скинута с наших плеч", - писал В.Чернов. "У нас нет и не может быть сейчас пораженцев в терновых венках, мужественно и страдальчески несущих крест своего пораженчества"15. Переход на оборонческие позиции эсеры обуславливали союзом России с демократическими государствами. Поскольку "союз России с державами демократического блока обеспечен на все время войны и на все сто процентов; а стало быть и оборончество... социалистических групп обеспечено тоже на все время и тоже на все сто процентов"16.

Связывая перемену тактики с заключением международных договоров СССР со странами демократической ориентации, эсеры полагали, что тяжелое испытание, выпавшее на долю советской власти, с одной стороны, и, тесная связь с мировыми демократиями, с другой - будут способствовать либерализации политического режима России17. Эсеры отказались от ставки на развитие революционного процесса. "Революция в настоящих условиях была бы несчастием для России. Она внесла бы неизбежную анархию, которая только помогла бы военному разгрому России", - полагал Авксентьев18. Они надеялись, что "борясь во вне против мирового тоталитарного блока не на жизнь, а на смерть, она (Россия - К.О.) не может незыблемо сохранять тоталитарный режим управления внутри".19

Таким образом, в чувстве патриотизма эсеровских эмигрантов тесным образом переплелись любовь к родине и русскому народу, критическое отношение к власти, верность идеалам демократии. Победу России они связывали "с ее возрождением на основе общих политических и гражданских свобод", широким "применением федеративного принципа в отношениях между национальностями", прекращением "скрытой войны с собственным народом вообще и с угнетенным крестьянством в частности"20. Эсеры призывали Сталина объединить усилия в борьбе с Германией всех антифашистских сил, не исключая российскую эмиграцию и политических оппонентов большевизма внутри страны.21 Вехами на этом пути должны были стать "общая политическая амнистия", "восстановление в правах всех заточенных, всех изгнанников, всех эмигрантов, всех депортированных инонациональных антифашистов"22.

С нескрываемым чувством патриотизма, сопереживанием с российским народом эмигранты из рядов ПСР обращали внимание на малейшие изменения военной обстановки в лучшую для России сторону. В 1941 г. Авксентьев писал: "Вдали от родины, на другом полушарии, жадно ловишь каждую весть, идущую из России или говорящую о ней. И с каждым новым известием растет чувство величайшей тревоги за ее судьбу... В это страшное время мы всей душой с русским народом, отстаивающим свою землю, с русской армией, которая мужественно и самоотверженно борется и умирает"23. То, что Гитлеру не удался "блиц-криг" на первом этапе войны с Россией и была сохранена Красная Армия которая возможно скоро перейдет в наступление, В.Зензинов называл "уже успехом". Причину успеха он видел "в БОЕВЫХ КАЧЕСТВАХ САМОЙ РУССКОЙ АРМИИ, РУССКОГО СОЛДАТА". "Дух Красной Армии, русских войск очень высок24", - считал эсер.

Анализируя изменение в руководящем составе Красной Армии, Виктор Чернов в статье "Сталинград" отмечал: "Недавно мы были свидетелями производства в широких размерах боевых полковников в генералы. Оно было справедливой оценкой выдвинувшихся на глазах у всех новых, молодых военных дарований. У создающегося вновь молодого советского генералитета перед генералитетом старой России есть, во всяком случае, одно огромное преимущество: это - не чуждая армейской массе "белая кость", - а плоть от плоти и кость от костей самого вооруженного народа в серых шинелях"25.

В предполагаемом обращении к Сталину, Чернов подчеркивал: "Встреча, которою уготовали народы нашей родины гитлеровским моторизированным полчищам, дает нам право гордится ими"26. На страницах "За Родину", он писал, что защита Сталинграда явилась "апогеем массового героизма, жертвенности, подвижничества" советского народа. "Этот город отныне - непреходящий символ непокорного сердца, сверхчеловеческой выносливости и гордой воли нашей родины"27. Но эсеры напоминали и об обратной стороне победы, ведь в "мясорубке" войны одновременно валится и с противоположной стороны живое "мясо" - цвета военной молодежи нашей родины".28

Внимательно наблюдая за развитием хода военных действий на фронтах мировой войны, социалисты отмечали, что битва под Сталинградом и последующее зимнее контрнаступление российских войск в 1942-1943 гг. знаменуют начало коренного перелома во второй мировой войне. Важный вклад в дело победы над врагом, по их мнению, вносили союзники. В рамках "ленд-линза" они осуществляли поставки вооружения, техники и продовольствия, так необходимые России. Успешная англо-американская операция осенью 1942 г. в Северной Африке по захвату Марокко и Алжира, способствовала ослаблению концентрации немецких сил в России, создавала реальный плацдарм после захвата Северной Африки для подготовки союзнического десанта на Европейский континент и открытия второго фронта в Европе.29 Такая оценка африканской операции союзников принципиально отличалась от позиции советского руководства, усмотревших в действиях союзников попытку заменить открытие фронта в Европе африканским "суррогатом".

Понимая важность и необходимость открытия второго фронта для страны, эсеры, тем не менее, выступали против тех форм и методов, к которым прибегало Сталинское руководство для реализации своих планов. Эсеры "стояли в стороне" от организованной СССР шумной кампании по открытию второго фронта. Инициируя митинговые мероприятия в Англии и США со скандированием лозунгов о втором фронте, сталинское руководство преследовало цель оказать давление на демократические страны. Кампания за второй фронт, отмечали эсеры, вылилась в какое-то "давление" бесформенной "улицы", возбуждаемой митинговой и площадной демагогией" на демократические правительства и коллегии ответственных военных специалистов. "Странно было видеть, - объяснили свою позицию эмигранты, - претензии диктовать демократическому блоку чрезвычайно ответственные шаги, уклоняясь от участия в их выработки и тем самым от принятия на себя какой бы то ни было ответственности за то, что будет принято"30. Постановка такого вопроса на реальную основу требовала доверия союзников друг другу, четкой координации действий,

А вместе с тем существенным недостатком союзнических отношений в этой войне социалисты-революционеры считали отсутствие общего руководства войной, "единства командования" крупнейшими военными операциями, единого плана и "распределения сил и средств между основными театрами войны"31. Союзники оставались в неведении не только относительно планов русского командования, но и о положении русского фронта, русских вооруженных сил.

В.Чернов называл "самое это словосочетание "второй фронт"" странным и "совершенно иррациональным". Разных фронтов, а точнее, говоря, участников единого общесоюзного фронта и теперь гораздо более чем два. "Есть непрерывно деятельный фронт с огромными перспективами - китайско-японский; есть что-то готовящий, но пока пассивный фронт индо-бирманский; есть заметно активизирующийся фронт тихоокеанский, есть в значительной степени уже закрепленный за союзниками, очищенных от немецких подводных ударов фронт первостепенной важности - атлантический фронт, без решительных успехов на котором не была бы возможной ни северо-африканская экспедиция, ни беспрерывно снабжение России военным снаряжением через Мурманск; есть, наконец, счетом пятый бывший африканский фронт, ныне превращающийся в новый". "Крик "о втором фронте" означал, что "все фронты, кроме русско-германского, на Востоке Европы - не фронты, а сущий пустяк, или, по крайней мере, нас ни в какой мере не касаются и для нас не существуют".32

Между силами антигитлеровской коалиции не было "согласия и насчет целей войны". В.Чернов отмечал, "ограничиться заявлением - цель войны разбить ось, а остальное все приложится" недостаточно в такой войне. "Тоталитарному "Новому Порядку" необходимо было противопоставить свой - хотя бы общий - положительный план. Война народов требует, чтобы народы эти знали, не только против кого, но и за что они борются и почерпали бы в этом знании необходимый для борьбы энтузиазм". "Новый Демократический Порядок" надо утверждать теперь, чтобы в будущем исключить возможность новых войн. С этой целью эсеры призывали союзнические правительства уточнить и конкретизировать положения Атлантической хартии33.

У эсеров вызывало опасение стремление Советского Союза при общем признании Атлантической хартии оставить за собой территории части Польши, Бесарабии, Прибалтийских государств, занятые советскими войсками в начале войны. Эмигранты считали неприемлемым признать захваты данных территорий Россией, потому что те были "произведены с благословения Гитлеровской Германии". Эсеры видели путь разрешения территориального вопроса в проведении после войны "плебесцита в спорных областях", "чтобы население могло свободно изъявить свою волю"34.

Но в период войны, подчеркивали они, борьба прибалтийских народов за полное осуществление политических и гражданских свобод "должна быть подчинена общим интересам борьбы против агрессивного фашизма в международном масштабе". "Государства и народы, пострадавшие от захватнической политики Сталина, не должны поддаться соблазнам и обманчивым иллюзиям вернуть утраченное путем тайного или явного, прямого или косвенного сотрудничества с фашистскими агрессорами. Путь к свободе для них лежит через поражение нацизма и через организацию новой Европы на началах демократического права"35.

Опасения эсеров оправдались, когда после 1943 г. инициатива наступления целиком перешла к советскому командованию: "Мировой фашизм уже прочел в последних событиях свой смертный приговор. Но он еще сопротивляется... всем страшным мужеством отчаяния"36. После коренного перелома в войне на повестку дня вставал вопрос об устройстве будущего мира. Состоявшаяся в октябре 1943 г. Московская конференция министров иностранных дел СССР, США и Англии продемонстрировала стремление России "вовсе снять с порядка дня или по крайней мере оставить совершенно неурегулированным вопрос о западных границах Сов(етского) Союза"37.

По мнению эмигрантов, позиция, которой придерживалось советское руководство на международных встречах в верхах в 1943-1944 гг., проясняла подлинный смысл сталинской политики по открытию второго фронта. Эсеры предполагали, что прохладное отношение Москвы к африканской операции союзников объяснялось опасением, что последующие действия англо-американских войск в Средиземноморье приведут к открытию дороги на Балканы. Рассматривая Балканы, как сферу своих национальных интересов советское командование давало понять, что не признает высадку союзников на Балканах желанным вторым фронтом, им может стать только их действия на атлантическом направлении. Таким образом, как подчеркивал В. Чернов, под требованием второго фронта скрывался "стратегический "диктат" Москвы обеспечить после войны доминирование СССР на Балканах в Восточной Европе"38.

Политика Москвы чрезвычайно настораживала эсеров. Они видели, что "оборотной стороной" победы СССР в войне являлось "укрепление диктаториальной власти" внутри страны и "недопущение участия в национальной обороне никакой независимой общественности". Так или иначе, после коренного перелома в войне "момент, когда Сталин чувствовал себя висящим на волоске и был бы рад пойти на любые условия, был едва ли не навсегда упущен", - считал Чернов. Ни из Лондона, ни из Вашингтона в этом направлении не было сделано никаких демаршей: они казались плохо совместимыми со священными принципами "невмешательства в чужие внутренние дела". В том, может быть, не было ничьей вины, с горечью признает эсер, - "Лишь общая беда"39.

Чернов обращал внимание на тот факт, что после победы в войне союзников "следует отдать себе отчет в том исходном преимуществе, которое, по-видимому, за Сталиным заранее обеспечено" во внешнеполитическом плане. Если учесть, что по окончанию борьбы на европейском театре войны "Сталин будет в Европе один с развязанными руками и во всеоружии своих сил", то тогда могут произойти "совершенно бесповоротные перемены". Эсеры предупреждали мировую общественность, что в этом случае неизбежно нарастание трений между Советским Союзом и остальным "блоком свободолюбивых народов". Ситуация после войны грозит "новым роковым конфликтом"40.

Тактическая линия нью-йоркской группы ПСР, связанная с усилением критики советской власти на заключительном этапе войны, встретила настороженное отношение со стороны европейской части либеральной и социалистической эмиграции, длительное время находившейся на оккупированной немцами территории и категорическое неприятие со стороны советских людей, участвующих в освобождении Европы. В своем письме из Парижа в Нью-Йорк публицист, историк П.Берлин от 20 мая 1945 г. признавал, что между советскими людьми и редакцией "За свободу" разверзлась глубокая пропасть непонимания. Характеризуя реакцию советских солдат на чтение эсеровских журналов, он отмечал, что "это их страшно озлобляет и восстанавливает против эмиграции вообще".41

Причину такого явления он видел, в том, что, эсеры, разоблачая геополитические планы сталинского руководства, осуждая диктаторские поползновения Сталина, не учитывали фактор резкого национального подъема в России, связанного с небывалой победой, в котором "настроение страны, населения и правительства как бы срастаются и сливаются". Признавая, положительную роль журнала в освещение фактов мировой политики, он, тем не менее, упрекал неонародников в несоответствии средств и способов передачи информации обстоятельствам места и времени: "целя и паля в советское правительство, не замечаете, что при этом больно задеваете сплошь и рядом русский народ". Это "не может не обижать советского человека, и он склонен видеть в ваших изданиях "клеветников России", - писал он в письме от 28 ноября 1945 г.42

Проявленное разногласие между европейской и американской частью социалистической эмиграции на последних этапах мировой войны можно объяснить вполне объективными причинами. Сказались отсутствие в Европе правдивой информации, общая атмосфера эйфории, взрыв патриотизма и чувства благодарности к СССР. Современники отмечали, что в момент долгожданного освобождения от германской оккупации Советской России и советскому правительству готовы были "все простить и все забыть".43 В письме товарищам в Нью-Йорк эсер Н.В.Вольский (27 июля 1945 г.) писал: "Вы абсолютно правы: "сердца и души сейчас закрыты для слова убеждения". От 100% отрицания СССР множество людей пришло к 100% ("без оговорок") признанию СССР. Я никогда не представлял себе, что у МНОГИХ МОИХ ДОБРЫХ ЗНАКОМЫХ может в самое короткое время развиться такой национализм".44 На таком эмоциональном подъеме состоялся визит в советское посольство в Париже 12 февраля 1944 г. группы эмигрантов под руководством В.А.Маклакова. Группа Маклакова, в состав которой входили и эсеры, предприняла попытку пойти на сближении с Советским Союзом в надежде на его демократическую эволюцию.45

Визит был в целом негативно воспринят нью-йоркской группой эсеров. Наиболее непримиримую позицию в этом вопросе занял М.Вишняк. Он считал, что признание Маклакова и его группы советской диктатуры "как власти национальной и русской", под влиянием "эмоций" и патриотического "шока" сделали то, на что не решаются и многие откровенные капитулянты, воздыхающие о "духовном возвращении" на родину".46 В.Чернов воздержался от критики визита, полагая, что это своеобразный "признак времени". Визит ничего не принес русской эмиграции, а связанная с ним кампания является только "бурей в эмигрантском стакане воды"47. Компромиссную позицию занял А.Ф.Керенский, рассматривавший поступок Маклакова как неосознанное применение на практике "новой тактики" - мирной оппозиции к Советской власти. А.Ф.Керенский признавал правоту Берлина и считал необходимым изменить тактическую линию нью-йоркской группы. Смысл ее должен был заключаться в демонстрации политической эмиграцией, с одной стороны, лояльности к России "в ее новом образе с новым правительством", а с другой - обозначение собственной позиции "как защитницы закона, права и свободы, ныне попираемых гос(ударственной) властью"48. Новая тактика, действительно, была бы оправдана если бы сохранялась надежда на демократическую эволюции сталинского режима.

Вишняк не соглашался с Керенским, полагая, что поступиться незыблемыми принципами прав и свобод человека нельзя в угоду "психологическому настроению советских людей в Париже или даже в Москве".49 Практически солидаризировался с Вишняком, предугадывая подобную ситуацию В. Зензинов: Еще в 1944 г. он писал: "Мы сейчас плывем против течения. Но наше время еще придет и, вероятно, даже скоро... И когда тень Сталина повиснет над Европой, то многие даже из "патриотов" заговорят по-другому"50.

Позицию эмигрантских групп примирила сама сталинская власть, демонстрирующая неспособность к эволюции. Как отмечал М.Вишняк в статье "Советское правительство и эмиграция", в политике со времени появления советской власти ничего не изменилось. По-прежнему "одна партия управляет, а все другие "бережно сохраняются" в тюрьме"", существуют репрессивные органы, не упразднены "концлагеря, ГУЛАГ, политизоляторы, бессудные расправы и прочие реквизиты гражданской войны". А если не изменились приемы и методы осуществления политики, "попираются вечные ценности общежития" - законность, права и свободы человека, то ничего не изменилось для политической эмиграции. "Осталось полностью в силе и то, что единственно и оправдывает эмиграцию и составляет смысл ее существования, - независимая и свободная критика советского управления, недоступная подсоветскому населению".51

Таким образом, по окончанию второй мировой войны эсеровская эмиграция в США снова перешла на знакомую им уже позицию непримиримой критики большевизма. Значительная часть социалистических эмигрантов в США осталась верна демократическим принципам и идеям защиты прав и свобод граждан. Пропасть разделяющая бывших эсеров и российский народ оказалась непреодолима. Между ними и народом стояла коммунистическая власть, а с началом "холодной войны", и железная логика сформировавшихся к тому времени баланса сил и геополитических интересов.

* Работа выполнена при финансовой поддержке Программы Фулбрайт (США) и Красноярского краевого фонда науки, грант 11F046C. Автор благодарит за сотрудничество Директора Гуверовского института войны, революции и мира Стэнфордского университета США Елену Даниельсон, архивистов Лору Сороку, Наталью Пархоменко, профессоров Стэнфордского университета Амира Вайнера, Ненси Коллман и сотрудника GREEES Мери Дакин.

Примечания

1 Журнал выходил с мая 1941 г. по июль 1947 г. Редакция журнала была утверждена в 1942 г. в составе Н.Авксентьева, В.Зензинова и В.Чернова. За Свободу. 1942. - №6-7.С.51.

2 Наши задачи // За свободу. - 1941. - №1. - С.1.

3 Вишняк М. На чем мы стоим // За свободу. - 1941. - №1. - С. 9.

4 Авксентьев Н. Кризис демократического сознания // За свободу. - 1941. - №1. - С.21; Вишняк М. На чем мы стоим // Там же. - С.6-7.

5 Авксентьев Н. Судьба России // За Родину. - 1941. - №2-3. - С.4-5.

6 Черновик обращения В.М.Чернова был обнаружен нами в коллекции Б.И.Николаевского в Гуверовском архиве Стенфордского университета США. Hoover Institution archives. Nikolaevsky Collection. Box.386. F.7. (Фрагменты черновых записей В.М.Чернова).

7 Авксентьев Н. Судьба России // За Родину. - 1941. - №2-3. - С.4-5.

8 Там же.

9 Зензинов В. Величайшая в истории человечества битва // За свободу. - 1941. - №2-3. - С.17,18.

10 Hoover Institution archives. Nikolaevsky Collection. Box.386. F.7.

11 Там же.

12 Чернов В. Сталинград // За свободу. - 1943. - №10-11. - С.8

13 Hoover Institution archives. Nikolaevsky Collection. Box.386. F.7.

14 Вишняк М. О патриотизме советском и ином // За свободу. - 1942. - №4-5. - С.23-26.

15 Чернов В. Пораженцы и оборонцы // За Родину. - 1942. - №4-5. - С.51.

16 Там же. С.53.

17 Авксентьев Н. Исторический год // За свободу. - 1942. - №8-9. - С.6-12.

18 Авксентьев Н. Судьба России // За Родину. - 1941. - №2-3. - С.6.

19 Hoover Institution archives. Nikolaevsky Collection. Box.386. F.26 (Черновик В.М.Чернова статьи "Об одном поветрии").

20 Резолюция Нью-Йорской группы партии социалистов-революционеров о советско-германской войне // За свободу. - 1941. - №2-3. - С.1-2.

21 Керенский А. Горящая Россия / За Родину. - 1941. - №2-3. - С.8,12-13; Авксентьев Н. Судьба России // За Родину. - 1941. - №2-3. - С.6.

22 Hoover Institution archives. Nikolaevsky Collection. Box.386. F.7. (Фрагменты черновых записей статьи В.М.Чернова).

23 Авксентьев Н. Судьба России // За Родину. - 1941. - №2-3. - С.3-5.

24 Зензинов В. Величайшая в истории человечества битва // За Родину. - 1941. - №2-3. - С.18, 19-20.

25 Чернов В. Сталинград // За свободу. - 1943. - №10-11. - С.11.

26 Hoover Institution archives. Nikolaevsky Collection. Box.386. F.7.

27 Чернов В. Сталинград // За свободу. - 1943. - №10-11. - С.14.

28 Hoover Institution archives. Nikolaevsky Collection. Box.386. F.26 (Черновик статьи В.М.Чернова "Об одном поветрии").

29 Hoover Institution archives. Nikolaevsky Collection. Box.364. F.4. (Фрагменты черновых записей статьи В.М.Чернова Пятый год войны); Чернов В. От Африканского фронта к Средиземно-морскому // За свободу. - 1943. - №10-11.

30 Hoover Institution archives. Nikolaevsky Collection. Box.386. F.23 (Фрагменты черновых записей статьи В.М.Чернова "Об одном поветрии". Установлено на основе анализа текста с черновиком статьи - Nikolaevsky Collection. Box.386. F.26).

31 Nikolaevskiy Collection. Box.386. F.23.

32 Там же.

33 Там же.

34 Авксентьев Н. Исторический год // За свободу. - 1942. - №8-9. - С.6-12.

35 Резолюция Нью-Йорской группы партии социалистов-революционеров о советско-германской войне // За свободу. - 1941. - №2-3. - С.1-2.

36 Пятый год войны // За Родину. - 1943. - №14. - С.10-11.

37 Hoover Institution archives. Nikolaevskiy Collection. Box.386. F.1 (Фрагменты черновых записей статьи В.М.Чернова).

38 Hoover Institution archives. Nikolaevsky Collection. Box.386. F.23 (Фрагменты черновых записей статьи В.М.Чернова "Об одном поветрии".

39 Hoover Institution archives. Nikolaevsky Collection. Box.386. F.1 (Фрагменты черновых записей статьи В.М.Чернова)

40 Hoover Institution archives. Nikolaevskiy Collection. Box.386. F.26 (Черновик В.М.Чернова статьи "Об одном поветрии").

41 Hoover Institution archives. Vishniak M Collection. Box.6. F.A.

42 Hoover Institution archives. Nikolaevsky Collection. Box.389. F.13.

43 Письмо П.Берлина от 20 мая 1945 г. Hoover Institution archives. Vishniak M Collection. Box.6. F.A.

44 Hoover Institution archives. Vishniak M Collection. Box.6. F.A.

45 Подробно предыстория визита изложена в письме А.Альперина, А.Титова (Париж, 15 июня 1945) в Нью-Йорк: "Еще в конце 1943 г. и в особенности в первой трети 1944 г. беседы некоторых из нас между собой привели... к мысли о необходимости оформит то неопределенное настроение, которое мы в русской эмиграции замечали... Небольшая группа... формулировала основные положения нового своего отношения к советской власти в так называемой "Маклаковской записки"... Записка в окончательном виде стала нами распространяться в июле 1944 года... После освобождения Парижа... записка ходила по рукам в большом количестве экземпляров, и русский Париж, а в частности советское посольство, были о ней осведомлены. В октябре месяце Посольство стало зондировать почву по вопросу о том, согласился ли бы Василий Алексеевич встретиться с Богомоловым. Василий Алексеевич ответил, что если он получит приглашение, то от свидания не откажется. В феврале 1945 г. ему было передано приглашение пожаловать в Посольство вместе с членами "инициативной" группы". 12.февраля 1945 г. состоялся визит. "Что касается беспокоющего Вас завтрака, то такового не было, но так как беседа тянулась от 12-ти до начала третьего часа, то нам было предложена рябиновка, портвейн и по бутерброду с икрой... Незадолго до конца беседы Богомолов встал и провозгласил тост за "советский народ, за красную армию, за ее вождя, маршала Сталина". 24-го марта у нас было первое учредительное собрание нового общества которое мы назвали "Объединением русской эмиграции для сближения с Советской Россией"". Мы полагали, что "русский народ и даже, пожалуй, народы России считают нынешнюю власть своей властью" Hoover Institution archives. Vishniak M Collection. Box.9. F.D.

46 Вишняк М. "Капитулянты, выжидающие, непримиримые" // За Родину. - 1945. - №16. - С.25.

47 Чернов В. Мысли об эмиграции // За свободу. - 1945. №16. - С.28, 44.

48 Письмо А.Ф.Керенского - М.Вишняку от 30 июня 1945 г. Hoover Institution archives. Vishniak M Collection. Box.9. F.D.

49 Письмо М.Вишняка - А.Ф.Керенскому датированное 7 июнем 1945 г. Видимо ошибочно, поскольку содержит ответ на письмо А.Ф.Керенского от 30 июня. Hoover Institution archives. Vishniak M Collection. Box.6. F.A.

50 Письмо В.Зензинова - М.Вишняку от 27 апреля 1944 г. Hoover Institution archives. Vishniak M Collection. Box.9. F.D.

51 Черновик статьи находится в Hoover Institution archives. Vishniak M Collection. Box.9. F.D. Статья датирована 15 февралем 1945 г.

Данный материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен некоммерческой организацией, выполняющей функции иностранного агента, либо касается деятельности такой организации (по смыслу п. 6 ст. 2 и п. 1 ст. 24 Федерального закона от 12.01.1996 № 7-ФЗ).

Государство обязывает нас называться иностранными агентами, при этом мы уверены, что наша работа по сохранению памяти о жертвах советского террора и защите прав и свобод человека выполняется в интересах России и ее народов.

Поддержать работу «Мемориала» вы можете через donate.memo.ru.