Руднев Вадим Викторович

“Меня включили в состав московского эс-эровского комитета… Главным руководителем, организатором и вдохновителем всей работы” был Вадим Руднев — московский городской голова в 17-ом году и в будущем мой близкий друг. В силу своих умственных данных и исключительной совестливости и требовательности — к себе и к другим, он быстро приобрел авторитет и занял первое место в московской организации. Несмотря на его требовательность, все глубоко уважали Вадима, а многие и искренно любили. Но политически его совестливость иногда давала отрицательный результат: морально оправданные колебания его приводили к нерешительности или сомнениям в самый решительный и ответственный момент.

Марк Вишняк. Дань прошлому.

N.-Y. Изд. им. Чехова. 1954. С.111.

“В. Руднев, со способностями лидера и жесткою рукою в мягкой бархатной перчатке”.

В.М. Чернов “Перед бурей. Воспоминания”.

N.-Y. Изд. имени Чехова. 1953.

"Руднев был не единственный среди эсеров, исповедовавший православие и соблюдавший все предписанные церковью обряды. Но он один из немногих стал после революции так подчеркивать свою принадлежность и верность православной Церкви. ...В православии Руднев видел не одно только выражение абсолютной истины, но и живую связь с русским народом, с верованиями и бытом, оторванность от которых Руднев ощутил еще в революции пятого года и продолжал ощущать в годы эмиграции.

...Не могу сказать, связывал ли он свой демократический социализм с религией, как более углубленной и потому более прочной основой, или демократический социализм являлся для Руднева одним из производных его общей христиански-православной установки. Но и то, и другое он ценил и твердо за них держался”

Вишняк М.В. "Современные записки". Блумингтон, 1957. С. 59.

"С Вадимом Викторовичем Рудневым впервые я встретился ранней весной 1905 г. в Москве. Состоялось сравнительно многолюдное нелегальное собрание московской организации эсеров, к которым незадолго до этого я примкнул. Руднев привлек к себе мое внимание своей внешностью и почтительным отношением к нему со стороны окружавших.

Молодой, подвижной, с продолговатым лысым черепом и крупным, крутым лбом, он очертанием головы и светлой бородкой клинушком чем-то напоминал Ленина, хотя общие черты его лица были много мягче, выразительнее и нисколько не походили на монгольские. Что еще бросалось в глаза, - это его синие-синие глаза и иногда обворожительная, почти детская улыбка".

"Вскоре по личному опыту я мог убедиться, что изсине-детские глаза Руднева способны иногда приобретать серо-стальной отблеск и, суживаясь, пронизывать собеседника твердым и сверлящим взглядом. Убедился я на опыте и в том, что собою представляет Руднев как общественный и партийный работник. Он неизменно председательствовал на собраниях пропагандистов и на других партийных собраниях [...]. И он не только председательствовал, а активно руководил работой, направлял, контролировал и зачастую распекал работников. Мне не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь был в претензии на тов. Бабкина. И не потому, конечно, чтобы тот был всегда прав или чтобы другие не были чувствительны к его замечаниям и поправкам. А потому, что все видели, как Руднев сам работает, - не щадя себя физически и морально и дополняя критику "самокритикой"".

"Руднев был и оставался всю жизнь человеком долга, и то, что он считал долгом своим или окружающих, он проводил настойчиво, самозабвенно, порой неистово. Ему многое прощали потому, как строг и требователен он к самому себе. Он пользовался всеобщим уважением и авторитетом, но мало кто был с ним интимно близок: входя во все детали работы, Руднев сохранял определенную дистанцию между собой и другими".

Руднев не был оратором. Слово давалось ему с трудом. Он и не любил публичных выступлений. Но когда приходилось выступать, его доклады были всегда содержательны и убедительны. Он не обходил острых вопросов и не уклонялся от посильного на них ответа, который давал со всей присущей ему вдумчивостью и добросовестностью. Последнее подкупало, и выступления Руднева производили впечатление и на несогласных с ним".

М.В. Вишняк. "Современные записки" (воспоминания редактора).

Indiana University Publications Graduate School,

Slavic and East European Series. Vol. 7. 1957. USA. С. 52-53.

"Присущая ему скромность не располагала к тому, чтобы он писал о себе. Тем большего внимания заслуживает его статья "Двадцать лет тому назад", напечатанная в № 56-ом "Современных Записок" в 1934 г. Здесь он рассказал о "двойственном следе", который оставила в его душе революционная деятельность 1905-6 гг. "Правда, это были годы большого душевного подъема, идеальных устремлений, жизни в атмосфере революционного братства. Но была и обратная сторона, горькая и мучительная. Дело даже не в понесенном революцией 1905 г. поражении. Тяжелее было сознание, что в эти годы не произошло у нас и настоящей встречи, взаимного понимания с народом, действительным, а не созданным интеллигентской выдумкой. А тут еще подоспела Азефовская история. Перспектива вновь вернуться в отравленную атмосферу подполья казалась нестерпимой".

"Новая война 14-го года, в связи с разочарованием в былой революционной деятельности, обострила в Рудневе патриотическое чувство и открыла возможность легальной работы в народе, для народа, с народом. Он был мыслями и планами в России, чувствовал себя чуждым эмигрантской психологии. В своем патриотизме Руднев превзошел даже ближайших своих друзей и патриотов-оборонцев Авксентьева и Фондаминского, - о чем не без внутреннего удовлетворения не забыл упомянуть и через 20 лет. "Мое место в час испытаний для моего народа там, в России, вместе с ним на предстоящем ему крестном пути", говорил он себе. Поэтому "надо бросить все свои университетские планы и возвращаться на родину".

"Идея родины была для Руднева первее и выше "заветов" социалистического интернационализма. Руднев с присущей ему совестливостью тут же допускал, что его "сознание" того времени в значительной мере определялось "бытием" легального человека, "не успевшего оторваться от непосредственного чувства русской стихии, в любое время имевшего возможность вернуться в Россию и могущего выбрать связанную с наименьшими компромиссами форму приятия войны (на врачебно-санитарном фронте). Может быть поэтому я мог легче... решать проблему для себя утвердительно: да, во имя защиты России от нападения внешнего врага допустимо временное, на период войны, перемирие с врагом внутренним"".

"Поданное им прошение в российское посольство в Берне натолкнулось на отказ: военно-санитарное ведомство в Петербурге, "отдавая должное патриотическим побуждениям" Руднева, вежливо отклонило его предложение. "Поверить в искренность этих побуждений у революционера там, очевидно, никак не могли, с горечью заключил Руднев. Все же, хоть и с запозданием, он выполнил свое намерение. Сдав докторские экзамены, Руднев вернулся в Россию и поступил врачом на госпитальное судно, плававшее по Волге".

"Отныне патриотизм и оборончество стали излюбленными темами Руднева. Вместе с идеями образования широкого общественного фронта, эволюционного и реформистского социализма и положительной роли религиозного сознания, - они составили тот комплекс идей, из которого Руднев исходил и к которым постоянно возвращался в своей последующей общественной, политической и литературной деятельности".

М.В. Вишняк. "Современные записки" (воспоминания редактора).

Indiana University Publications Graduate School,

Slavic and East European Series. Vol. 7. 1957. USA. С. 54-56.

"В Рудневе сочетались противоречивые черты. Он был порой до застенчивости скромен и совестлив и в то же время мог быть неуступчивым и авторитарным, упорно настаивать на своем и придирчиво следить за тем, чтобы то, что ему казалось нужным и правильным, исполнялось именно так, как он того желал и требовал".

"В православии Руднев видел не одно только выражение абсолютной истины, но и живую связь с русским народом, с верованиями и бытом масс, оторванность от которых Руднев ощутил еще в революцию пятого года и продолжал остро ощущать в годы эмиграции. Руднев глубоко чтил уходившее в заоблачные высоты богопознание Булгакова и Бердяева, с которыми поддерживал и личные связи, - Булгаков был его духовник и исповедник. Но для себя лично он считал обязательным - и достаточным - исповедание веры "по-бабьи", как он говорил, - как то делали отцы и деды и простой русский народ".

М.В. Вишняк. "Современные записки" (воспоминания редактора).

Indiana University Publications Graduate School,

Slavic and East European Series. Vol. 7. 1957. USA. С. 58-59.

"Революционеров часто упрекали в безответственности. К Рудневу этот упрек не мог быть никак применен: он был постоянно озабочен справедливым решением личных и общественных проблем, пытливо допрашивая не только других, но и самого себя по всякому поводу. Все приобретало в его сознании значение проблемы потому, что в решение всякого вопроса он вносил элемент личной ответственности. Он не переставал взвешивать и колебаться, боялся принять решение не по недостатку мужественности - мужества у него было предостаточно, - а из-за заботы о других и за порученное ему или возложенное им на себя дело. И настолько очевидной была гипертрофия ответственности, которой страдал Руднев, что и политические противники обвиняли его уже не в безответственности, а, наоборот, - в "боязни ответственности" и вытекавшей из нее нерешительности".

"В.В. Руднев не был Гамлетом. Наоборот, он был волевым и нередко упорствующим. И если "румянец воли" его по временам увядал, происходило это не столько от "бледного луча размышлений" сколько от раздвоения совести, от моральных сомнений".

М.В. Вишняк. "Современные записки" (воспоминания редактора).

Indiana University Publications Graduate School,

Slavic and East European Series. Vol. 7. 1957. USA. С. 62-63.

"В течение годов Руднев вел огромную и утомительную переписку со всеми, кто прямо или косвенно мог содействовать продлению жизни "Современных Записок" - журнал не раз дышал на ладан из-за отсутствия средств.

В. Рудневу приходилось много раз ездить в Прагу и в личных беседах доказывать, уговаривать, просить, обещать, драматизировать, "браниться", - всеми силами "вымогать", как он выражался, необходимые суммы. Надо было знать Руднева, чтобы по справедливости оценить его усилия. Это было совершенно не в его натуре, стиле и духе. Но он не отступал и, не считаясь с временем, трепкой нервов и душевным насилием над собой, снова и снова писал, приставал и, в конечном счете, - с затяжками, сокращениями, предупреждениями, что это уже окончательно в самый последний раз, - все же добивался очередного продления существования "Современных Записок". Руднев ни в какой мере не был дипломатом, не любил и не умел лавировать и маневрировать, дорожил достоинством, своим личным и общественным, журнала, и все же вряд ли кому удалось бы успешнее справиться с лежавшей на нем мучительной и благодарной задачей. Он героически боролся за сохранение "Современных Записок".

М.В. Вишняк. "Современные записки" (воспоминания редактора).

Indiana University Publications Graduate School,

Slavic and East European Series. Vol. 7. 1957. USA. С. 292.