Измайлович Екатерина Адольфовна

"Я рассказала ему, как Катя узнала, что он ее любит. Я давно уже смутно подозревала это, хотя он никогда ничем не показывал ей своего чувства. Рассказывала ему с мельчайшими подробностями, как незадолго до ее ареста, Катя, Ольга, Вася и я раз поздно вечером сидели дома и как у нас почему-то зашел разговор о любви. "Я знаю, кого Карл любит", сказала Ольга. В этот миг я впервые поняла ясно и определенно, что он любит Катю. Катя, смущенная и рассерженная, вскочила и сказала только одно: "Какие глупости". Она никогда не чувствовала и не понимала абсолютно никакого другого чувства, кроме чисто товарищеских отношений. Товарищем она могла быть самым любящим, трогательно-нежным и заботливым, но и только. Помню, как мы все трое с улыбкой глядели на ее смущение и досаду. Больше никогда не говорили о нем с Катей. Но она, видимо, стала избегать его и стала как-то холоднее и строже относиться к нему. Все это я говорила теперь Карлу, болея за него, не нашедшего отклика в ее душе".

А.Измайлович. Из прошлого.

http://www.memo.ru/nerczinsk/katorga.htm

«Екатерина Измайлович ? дочь генерала. В первый раз я ее увидел на съезде работников северо-западной области в середине 1905 года в Смоленске. Она задумчиво сидела под дубом и не вмешивалась в разговор. Высокая, тонкая, с большими черными глазами, овальным и бледным лицом она производила впечатление человека дела. Лишь впоследствии, когда я познакомился с ней поближе, я узнал всю красоту ее души, всю преданность ее революции, при воспоминании о которой ее речь становилась живой и остроумной. Лишь впоследствии я узнал, что она во всякое время готова была жизнь свою отдать за жизнь тиранов.

Она ушла из родительского дома, из той среды, где росла и воспитывалась, и примкнула к тем, кто ведет неустанную борьбу против гнета и произвола. В Петербурге она получила свое революционное крещение, была там два раза арестована и выслана в Минск. Здесь она жила в то время, когда отец ее командовал на войне целой дивизией. В роскошных комнатах отца она устраивала рабочие собрания, на которых лились ее страстные речи о борьбе, о революции, об эксплуатации и социализме. Она приобрела доверие и уважение рабочих. Ее искренность побеждала всех, кто с ней сталкивался. Во время расстрела Курловым митинга около железнодорожного вокзала Катя подбирала раненых. Это на нее так подействовало, что она потом говорила: „мне стыдно смотреть в глаза евреям". Она еще более побледнела, лицо ее сделалось еще строже.

Со дня приезда моего в Минск вплоть до ареста я часто бывал у сестер Измайлович, где в это время была с.-р-ая „штаб-квартира". Целый день в ней толпились „товарищи", здесь обсуждались планы покушений на полицеймейстера Норова и губернатора Курлова, здесь стояли громадные корзины с литературой, здесь же приготовлялись бомбы для предстоящих покушений.

Когда разразилась декабрьская забастовка, Катя вся ушла в работу ? бегала в типографию, приносила прокламации, переносила бомбы, приготовленные в Г - кой лаборатории для взрыва поста на углу Губернаторской и Заваринской улиц, исполняла роль патрульного в день предполагавшегося покушения на Норова ? 14 декабря. В ночь на 15-е она была арестована. В тюрьме все время была в боевом настроении. С ненавистью говорила о тюремщиках, Как-то начальник тюрьмы сделал ей замечание за ее игнорирование тюремных правил. Посмотрев на него через плечо, она ответила: „за грубость для первого раза дарю вас своим презрением".

Скоро женщин перевели в другую тюрьму, откуда она и была освобождена Борисом Мищенко-Вноровским, тем самым, который бросил бомбу в Дубасова накануне созыва первой Государственной Думы. Десять дней просидела она в совершенно холодной квартире, ожидая момента, когда возможно будет выехать из города. На санях повезли ее студент и элегантно одетый офицер к одной из железнодорожных станций близь Минска. Трудно было узнать Катю. Лишь выдавали ее все те же сверкающие глаза. Сейчас после бегства она отправилась в Севастополь и стреляла в Чухнина ? начальника флота Черноморской эскадры. Раненный четырьмя пулями, он приказал расстрелять ее без суда на черном дворе. Ее изуродованный труп покрыли рогожей. „Стреляйте, я свое дело сделала" ? это были последние слова незабвенной Екатерины Измайлович.»

Гр. Нестроев.
Из дневника максималиста.
Русское книгоиздательство
Les memoires d'un socialiste Russe
Париж. 1910. С.44,45.