К.Н.Морозов

Судебный процесс социалистов-революционеров и тюремное противостояние (1922 - 1926):
этика и тактика противоборства

VI.7. Поведение, тактика и победа голодающих в "развезенной" групповой голодовке (9 октября - 1 ноября 1925 г.).

7.2. М.Я.Гендельман (Саратов)

С привезенным в Саратов М.Я.Гендельманом немедленно встретился начальник Саратовского губотдела ГПУ Аустрин, который 11 октября 1925 г. отослал начальнику СО ОГПУ служебную записку с рассказом об этой встрече: "По прибытии Гендельмана я вызвал его к себе для переговоров. Первым долгом он заявил, что он вместе с другими своими товарищами объявил голодовку в знак протеста против приговора над Гоцем и Тимофеевым, и чтобы освободить меня от лишних трудов уговаривания, заявляет, что он голодовку не снимет до тех пор, пока я его не отвезу обратно в Москву для свидания его с товарищами или не закопаю на кладбище.

Я дал понять, что я не очень обеспокоен его голодовкой и через некоторое время мы разговорились. Он свой резкий тон изменил, начиная расспрашивать, где я буду его держать - в старом ли Саратовском каторжном централе или в другом месте, в социалистическом ли коридоре или вместе с уголовными и т.д. Я заявил, что в Саратове есть только один Губисправтрудом, в котором и ему придется отбывать наказание, что никаких социалистических коридоров у нас нет, но что ему предоставлена вполне изолированная камера, а сегодня придется переночевать в одиночной камере при Губотделе, так как я не знаю, имеются ли свободные одиночки в Губисправтрудоме. Удовлетворившись этим, он просил дать ему полотенце и мыло, кипяченой воды, дать лекарства - слабительное, какие-нибудь книги и новые газеты. Я ответил, что полотенце, мыло и воду ему дадут, что сейчас вызову врача, обещал, что он будет получать газеты, а пока предложил свои две книги (беллетристика), из которых он взял одну, а от другой отказался, заявив, что ему хватит одной, так как он скоро надеется поехать обратно в Москву. Я ответил, что у меня книг много и я буду очень рад, если он их прочтет.

Мое личное впечатление, что он пока решил голодовку продолжать и в ближайшие дни вряд ли снимет, а потому полагаю, что незачем показывать ему, что мы здесь в Саратове очень обеспокоены тем, что он голодает. С переводом в Губисправтрудом приму все меры, чтобы сорвать голодовку. Сегодня же приму меры, чтобы он на время голодовки в Губисправтрудоме был изолирован от других политзаключенных, и в особенности от цекиста меньшевика Кучина-Аранского. Расставаясь, Гендельман спросил меня, в случае если ему в Губисправтрудоме что-нибудь понадобится, может ли он вызывать меня. Я ответил, что он на это вполне может рассчитывать. С товарищеским приветом Аустрин.

P.S. Чувствовалось, что в благополучный исход своей голодовки не надеется и его тяготит неизвестность, что с другими"²¹⁸.

18 октября Аустрин сообщал в Москву: "Гендельман голодовку не прекращает, сведениям о Тимофееве не верит, заявляя, что кроме Агапова и Ракова голодают еще шесть человек, с которыми требует перевода обратно Москву. Заключению врача положение опасений пока не вызывает, для дальнейшего меры приняты"²¹⁹.

Через три дня Гендельман заявил, что переходит на сухую голодовку, означавшую быструю смерть. И вот здесь произошла неожиданность - секретарь Саратовского губкома РКП(б), очевидно, решил подстраховаться и 21 октября 1925 г. послал телеграмму И.В.Сталину "для сведения", в которой писал: "У нас в Саратовской тюрьме 10-й день находится с.-р. Гендельман. Прибыл он сюда из Москвы, в состоянии голодовки, которую продолжает уже 12-й день. Наш ОГПУ регулярно информирует об этом Москву. Имеет директиву в случае продолжения голодовки - прибегнуть к искусственному питанию. Его требование вернуть в Москву. Держит себя крепко. К искусственному питанию еще не прибегали"²²⁰. Партийный руководитель, конечно же не знал, что Менжинский проинформировал Сталина еще 13 октября, но телеграмму послал явно "на всякий случай" (Попутно отметим, что это единственный случай, когда секретарь губернского комитета РКП(б) показал, что в доме главный все же он, а не чекисты. Причины этого кроются то ли в том, что в остальных местах чекисты просто скрыли от своих партбоссов информацию о "подарке", который свалился на их головы, то ли сами секретари заняли выжидательную позицию, что тоже имело свой резон).

Неприятную новость Дерибасу немедленно сообщил начальник Саратовского губотдела ГПУАустрин: "Сегодня Гендельман заявил если до пятницы его не переведут в Москву он начнет сухую голодовку. Несмотря на его протест сегодня переводим тюремную больницу. Состояние пока удовлетворительное мнение врачей искусственно питать надо сейчас не затягивая до последнего каковое начнем сегодня или завтра. О голодовке сегодня секретарем Губком РКП сообщено Сталину"²²¹. И вот тут-то последовала интересная реакция Дерибаса, наложившего на это сообщение следующую резолюцию: "Телеграмму в Москву не посылать. Начать немедленно кормить. Д[ерибас]. Самаре тоже. Д[ерибас]"²²².

Нам остается только гадать, на что же, собственно, надеялся Дерибас. На то, что телеграмма Сталину еще не ушла? Но из текста видно, что она уже отправлена. Что, собственно говоря, он имел в виду? То что начальник губотдела ОГПУ сможет убедить (а тем более - заставить) секретаря губкома РКП не посылать ее? Или речь идет о том, чтобы втайне от секретаря губкома заблокировать отправку шифрограммы Сталину (в случае если связь была единой и для парторганов и для ОГПУ)? Дерибас, вероятнее всего, знал (или легко мог узнать) о том, что Сталин извещен о голодовке Менжинским. Тогда почему же он так нервно реагировал на весть из Саратова? Ответ, наверное, следует искать в том, что ему очень не понравилось сообщение напрямую самому Сталину о неудачном протекании подведомственной ему операции.

Впрочем, следующую шифровку (от 22 октября) Дерибас послал в Саратов уже без слов о "не посылке" злополучной телеграммы (то ли поняв, что опоздал, то ли - что серьезно "подставляет" себя такими приказами): "Немедленно приступите искусственному питанию Гендельмана тчк Возвращению в Москву Гендельман ни в коем случае не подлежит тчк"²²³. Точно такого же содержания телеграмма, но об Ивановой, была отправлена в этот день в Самару²²⁴.

26 октября Аустрин сообщал: "Гендельман согласен только прервать голодовку в поезде до Москвы где коллективно решить с товарищами об окончательном снятии"²²⁵. На следующий день в 14.20 от него пришла телеграмма: "Гендельман сегодня 27/10 прерывает голодовку при условии отправки Москву не позже 28/10 такое обещание дано, о выезде сообщу телеграфно"²²⁶. И, наконец, 28 октября Аустрин сообщал: "Гендельман выехал 28 октября 19 часов почтовым поездом вагоне нр 1033 сопровождении уполном. Секретн. Отдела тов. Чечерина"²²⁷.

Таким образом, Гендельман сделал успешный тактический ход - он временно "прервал" голодовку, сделав это пунктом торга за его отправку 28 октября в Москву, оставив за собой право на ее продолжение после обсуждения этого вопроса с товарищами. Этот был, конечно, до некоторой степени компромисс с его стороны, но компромисс, вполне оправданный: с одной стороны, он давил на чекистов в пользу скорейшей отправки, с другой - получал передышку для продолжения борьбы.

Примечания

²¹⁸ ЦА ФСБ РФ. Н-1789. Т. 61. Л. 66-66 об.

²¹⁹ Там же. Л. 106.

²²⁰ АПРФ.Ф. 59. Оп. 3. Д. 18. Л. 113.

²²¹ ЦА ФСБ РФ. Н-1789. Т. 61. Л. 132.

²²² Там же.

²²³ Там же. Л. 133.

²²⁴ Там же. Л. 134.

²²⁵ Там же. Л. 157.

²²⁶ Там же. Л. 187.

²²⁷ Там же. Л. 189.

socialist.memo.ru – Российские социалисты и анархисты после Октября 1917 года