главная / о сайте / юбилеи / рецензии и полемика / дискуссии / публикуется впервые / интервью / форум
Коммунистическое сопротивление
тоталитаризму в СССР
Становление тоталитарного строя
Главное содержание советской истории 20-30-х годов ХХ века - это постепенное формирование, утверждение и развитие тоталитарной системы. Тоталитаризм, если характеризовать его кратко, означает полное уничтожение гражданского общества как сферы свободной деятельности и самоорганизации людей - социальной, политической, интеллектуально-культурной. Тоталитарный режим отличается от авторитарного тем, что не ограничивается простым подавлением демократии, а подчиняет контролю и регламентации деспотического государства все аспекты общественной жизни, используя для этого как полицейские механизмы, так и разветвленные структуры управляемых и формируемых сверху массовых организаций. Если авторитарная диктатура подразумевает удержание власти в руках правящей элиты при помощи насилия в отношении ее оппонентов и инакомыслящих, то тоталитаризм исключает само существование легальной оппозиции в каких бы то ни было формах, даже в рамках самой элиты. Разрушая все механизмы общественного воздействия на власть, тоталитаризм атомизирует общество, превращает его в сырой материал, податливый для любых манипуляций со стороны правящей верхушки, подчиненной, в свою очередь, верховному вождю-деспоту. Государство, таким образом, становится "свободным" и может совершать какие угодно действия: затевать глобальные войны за мировое господство, подвергать население сверхэксплуатации, уничтожать целые классы и этнические группы или навязывать в административном порядке новые формы общественной жизни. Поэтому утверждение тоталитарного строя - важнейший рубеж в истории тех стран, которые прошли через этот опыт. Именно складывание тоталитарных систем сделало возможным в ХХ столетии развитие агрессивного нацистского империализма, создание "концлагерного мира", экспроприацию крестьян и форсированную индустриализацию "на костях" рабочих в СССР, широкомасштабное использование рабского труда, массовые репрессии, депортации народов и массовый геноцид.
Поскольку формирование тоталитарных режимов равнозначно порабощению общества, естественной реакцией последнего должно было стать антитоталитарное сопротивление. И оно действительно имело место как в Германии и Италии, так и в Советском Союзе. Сопротивление это могло происходить в различных сферах и на разных уровнях, иметь организованные или спонтанные формы; сюда относится и классовая борьба рабочих и крестьян за свои права, нарушаемые и упраздняемые государством, и противодействие бюрократической унификации духовной жизни со стороны интеллигенции, и национально-освободительная борьба народов, и, конечно, политическое сопротивление во всех его формах. Однако такая многообразная борьба могла вестись лишь до момента победы, утверждения тоталитарных систем, ибо сам факт общественного противодействия свидетельствовал о еще неполной утрате обществом своей автономии. Утвердившийся, развитой тоталитаризм, со свойственным ему всеохватным проникновением в социальную жизнь, сделал невозможным сколько-нибудь существенное сопротивление своему господству; разносторонний контроль над населением позволял тоталитарным системам осуществлять превентивные меры против возникновения какой-либо оппозиции или же обнаруживать и пресекать ее проявления в зародыше. Так, классовая борьба трудящихся в СССР с середины 30-х годов могла проявляться только в таких примитивных формах, как отлынивание от работы и разворовывание "социалистической" собственности, а инакомыслие свелось к робким "кухонным" разговорам. И хотя впоследствии эволюция советского режима привела к некоторой его "либерализации" (при которой, в частности, стало возможным существование небольших групп диссидентов), жесткий тоталитарный контроль над бесформенным обществом все равно сохранялся: распалась коммунистическая система только тогда, когда дезинтеграционные процессы начались в самих партийно-государственных верхах.
Таким образом, реальная общественная борьба с коммунистическим тоталитаризмом разворачивалась преимущественно на этапе его формирования, то есть в период тоталитарной трансформации большевистского режима. Этот этап занял довольно длительное время. В книге "Тоталитарная диктатура и автократия" (1956), первом целостном изложении теории тоталитаризма, К. Фридрих и З. Бжезинский относят утверждение в СССР тоталитарного строя к рубежу 20-30-х годов. "Момент возникновения тоталитарного правления можно определить с достаточной точностью, -- пишут они, рассматривая общие закономерности генезиса тоталитарных режимов. -- Это происходит, когда руководство чувствует необходимость использовать для поддержания своей власти открытое и не ограниченное законом насилие, направленное в особенности против внутренней оппозиции, которая возникает в связи с идеологическими расхождениями внутри самого движения. В Советском Союзе этот момент отмечен ликвидацией Сталиным его прежних коллег по руководству СССР и, главным образом, его эпохальной борьбой с Троцким"1. Режим первого послереволюционного десятилетия названные авторы, несмотря на отсутствие у них каких-либо симпатий к большевизму, тоталитарным не считают. Аналогичную датировку победы тоталитарного строя дают и многие другие авторы, исследователи и современники. Так, Виктор Серж, участник антисталинистского сопротивления, исследователь и критик коммунистического режима, первым применивший к нему в 1933 г. понятие "тоталитаризм", относил оформление последнего к 1927-1930 гг2. На близких позициях стоят и авторы современного российского исследования "Тоталитаризм в Европе ХХ века" (1996), связывающие утверждение тоталитарных порядков в СССР с социально-политическими сдвигами конца 20-х - 30-х гг., победой сталинизма3.
Действительно, большевики пришли к власти в России в 1917 г., опираясь на существенную поддержку в народе, чего не отрицали даже их политические противники. Когда эта поддержка начала быстро сокращаться, партии, не желавшей расставаться с властью, пришлось все активнее прибегать к авторитарно-репрессивным методам. Но большевистская революционная диктатура не носила на этом этапе тоталитарного характера, допуская даже альянсы с другими политическими силами крайне левого лагеря. Учредительное собрание большевики разгоняли в январе 1918 г. при поддержке левых эсеров и анархистов; затем, весной того же года, они опять же вместе с левыми эсерами силой утверждали свое господство в Советах, на выборах в которые победил блок ПСР и меньшевиков4. Лишь постепенно, к началу 20-х гг. вся некоммунистическая оппозиция оказалась выдавлена за пределы легального политического поля, и в стране установилась политическая монополия Коммунистической партии. Одновременно закреплялись диктаторские порядки и внутри самой РКП(б), где решением Х партсъезда (1921 г.) было запрещено образование фракций и группировок.
Уничтожение органов народного представительства (Учредительное собрание) или превращение их в декоративные придатки к большевистскому партаппарату (Советы), устранение оппозиционных партий и движений, отмена основных политических свобод, фактическое огосударствление профсоюзов, сосредоточение функций реальной власти в руках коммунистической верхушки - все это означало оформление в стране авторитарного режима, получившего в резолюции XII съезда РКП(б) (1923г.) название "диктатуры партии"5.
Однако до победы тоталитарного строя было еще далеко. Двадцатые годы стали временем борьбы тоталитарных и антитоталитарных тенденций. С одной стороны, отстранив большинство народа от контроля над государством, большевистский режим создал предпосылки для движения по пути к тоталитаризму. С другой стороны, утверждение тоталитарных порядков вовсе не было фатально предопределено: в стране оставались возможности для борьбы за альтернативный вариант развития, продолжали существовать общественные силы и институты, несовместимые с тоталитарным строем. Сама атмосфера этого времени резко контрастировала с казенным единообразием, установившимся в 30-х гг. Вот как описывает ее писатель Варлам Шаламов, учившийся в середине двадцатых в I МГУ:
"Москва тогдашних лет просто кипела жизнью. Вели бесконечные споры о будущем земного шара...
В Московском университете, сотрясаемом теми же волнами, диспуты были особенно остры. Всякие решения правительства обсуждались тут же, как в Конвенте...
То же было и в клубах [...]
Эти споры велись буквально обо всем. И о том, будут ли духи при коммунизме... И о том, существуют ли общие жены в фаланге Фурье... Нужна ли адвокатура, нужна ли поэзия, живопись, скульптура, и если нужна - то в какой форме..."6 Время тоталитарного единомыслия еще не наступило: в стране по-прежнему слышались отзвуки революции, пробудившей огромную народную энергию.
Тоталитаризм не являлся единственно возможным исходом послереволюционного развития прежде всего потому, что решение основных задач российской революции 1917 г. - объективно буржуазной по своему социально-экономическому характеру -- совсем не требовало в обязательном порядке установления системы всеобщего огосударствления и бюрократического деспотизма. Утвердить крестьянские права на отобранную у помещиков землю и обеспечить развитие страны на расчищенной от остатков феодализма основе могла и обычная демократическая республика. Реализация "тоталитарного сценария" была, таким образом, связана не с какими-то непреодолимыми императивами истории, а с победой в общественной борьбе конкретного социального носителя этого варианта развития - класса партийно-государственной бюрократии. Иными словами, тоталитаризм стал выражением триумфа бюрократии над ее главными классовыми соперниками - рабочими и мелкими собственниками. Вся история 20-х годов наполнена борьбой между этими тремя классовыми силами, результат которой не был заранее запрограммирован. Изучение этой борьбы - рабочих стачек и протестов, крестьянских выступлений, контрударов укрепляющейся бюрократии - абсолютно необходимо для понимания социального аспекта формирования тоталитаризма и сущности антитоталитарного сопротивления.
Какое же отражение получало это общественное сопротивление в политической сфере?
К 1922 г. антибольшевистские социалистические партии и движения были по большей части разгромлены репрессивным аппаратом коммунистической диктатуры; их остатки вынуждены уйти в подполье, а значительная часть членов капитулировала перед новой властью. Борьба социалистов и анархистов против утверждения большевистского авторитаризма завершилась неудачей - главным образом потому, что велась в условиях гражданской войны, смертельного противоборства "красных" и "белых", крайне затруднявшего деятельность какой-либо политической "третьей силы". Эффективность социалистического сопротивления ослаблялась также усталостью народа от двух войн и революционных катаклизмов и надеждами трудящихся на нормализацию жизни в результате коммунистического "термидора" -- введения НЭПа.
"Загнанные в глубокое подполье, социалистические партии постепенно угасали, -- пишет Д.Б. Павлов в книге "Большевистская диктатура против социалистов и анархистов".-Максимум, который могли позволить себе остававшиеся партийные кружки, это выпускать время от времени рукописные листовки и прокламации - о печатном станке нечего было и мечтать. Последние организации были разгромлены в 1924-1925 гг. [...] Арест в 1925 г. Центрального Бюро ПСР прекратил существование этой крупнейшей из российских социалистических партий [...] В том же 1925 г. исчезла и РСДРП, хотя Бюро ЦК партии номинально продолжало существовать, и меньшевики время от времени напоминали властям о себе вплоть до конца 1920-х"7.
Эту тенденцию "угасания" деятельности социалистов подтверждают секретные "обзоры политико-экономического состояния" страны, составлявшиеся органами ГПУ и предназначавшиеся для государственного руководства. Так, в обзоре за декабрь 1922 г. говорится: "Деятельность антисоветских партий в Советской России продолжает оставаться почти совершенно незаметной. Главнейшие партии меньшевиков и эсеров почти не подают признаков жизни [...] Среди левых эсеров, анархистов и прочих партий царит еще большее бездействие, чем среди меньшевиков и эсеров"8. В дальнейшем социалисты пытались вновь развернуть свою пропагандистскую и организационную работу, но эти попытки, как правило, сразу же пресекались арестами. Несколько дольше других, судя по чекистским обзорам, сохраняли активность подпольные анархистские группы, борьба с которыми была затруднена вследствие отсутствия у них единой централизованной организации. Но и их работа во второй половине 20-х гг. свелась преимущественно к созданию кружков по изучению идей анархизма среди учащейся молодежи.
Таким образом, в период после окончания гражданской войны большая часть активных социалистов, выступавших оппонентами большевистского режима, оказалась в ссылках и тюрьмах или в эмиграции. Численно незначительное подполье, систематически уменьшавшееся в результате арестов и слабо связанное с рабочими и крестьянами не могло - в особенности во второй половине 20-х - оказывать сколько-нибудь существенного воздействия на происходившие в стране социально-политические процессы.
Внутрипартийная борьба
Главной политической ареной, где развернулась в этот период борьба против складывающегося тоталитаризма, являлась правящая Коммунистическая партия. Будучи носителем тоталитарных тенденций, она в то же самое время представляла собой серьезное препятствие для утверждения тоталитарного строя, так как после ликвидации других партийных объединений именно она оставалась главным политическим институтом, в котором сохранялись элементы общественной самоорганизации. Чтобы победить, тоталитаризму нужно было уничтожить ее, окончательно превратив в часть бюрократического аппарата, структуру, служащую исключительно для автоматического исполнения воли господствующей верхушки. Это подразумевало в первую очередь атомизацию партии, разрушение горизонтальных связей между ее членами, удушение в ней какой бы то ни было идейно-политической жизни, неподконтрольной бюрократическому аппарату. Только добившись этого к началу 30-х гг., Сталину удалось открыть тоталитарную главу советской истории.
Следовательно, перспективы развития Советского Союза в очень значительной, если не в решающей степени зависели в 20-е годы от процессов, происходивших внутри и вокруг Коммунистической партии. Политические оппоненты большевизма уже в начале десятилетия прекрасно понимали это, связывая свои надежды на ликвидацию диктатуры в стране с внутренним "разложением" РКП (такой ориентировки придерживались и Ю. Мартов, и В. Чернов, и даже П. Милюков с его "новой тактикой"). Речь шла о возможности раскола правящей партии, который рассматривался как одно из условий трансформации государства в демократическом направлении. В. Ленин также учитывал подобную опасность: именно поэтому он настаивал в 1921 г. на запрещении в партии фракций и группировок - потенциальных носителей политических альтернатив существующему режиму9.
Такого рода надежды одних и опасения других рождались, естественно, не на пустом месте. В период 1917-1929 гг. буквально каждый год был наполнен острыми внутренними столкновениями в большевистской партии:
1917 - уже в ноябре, сразу же после захвата власти, "правые большевики" (группа влиятельных членов ЦК и наркомов: Л.Б. Каменев, А.И. Рыков, В.П. Милютин, Г.Е. Зиновьев, В.П. Ногин) выступают против установления однопартийной большевистской диктатуры и за создание коалиционного социалистического правительства, демонстративно уйдя в связи с этим в отставку со своих постов10;
1918 - образуется внутрипартийная фракция "левых коммунистов" (Н.И. Бухарин, А.С. Бубнов, Г.И. Ломов (Оппоков), К.Б. Радек и др.) вступающая в жесткую полемику с партруководством не только по вопросу о Брестском мире, но и по целому спектру внутриполитических проблем: они обличают, в частности, бюрократизацию режима и его стремление к насаждению в стране государственного капитализма11;
1919 - возникает группировка "демократического централизма" (лидеры - Т.В. Сапронов, В. В. Осинский (Оболенский), В.М. Смирнов), также выдвигающая антибюрократические лозунги, требующая самоуправления внутри партии и большей самостоятельности Советов12;
1920 - "рабочая оппозиция" (лидеры - А.Г. Шляпников, С.П. Медведев, А.М. Коллонтай) вступает в борьбу за передачу управления экономикой профессиональным объединениям трудящихся и решительную демократизацию внутрипартийных порядков13;
1921 - столкновение различных внутрипартийных платформ в напряженной дискуссии о профсоюзах. В том же году значительная часть членов Кронштадтской организации РКП вместе с другими моряками и рабочими Кронштадата выступает против однопартийной диктатуры под лозунгом "свободных Советов"14;
1922 - "рабочая оппозиция", осужденная на Х партсъезде как "анархистский и синдикалистский уклон", пытается апеллировать против авторитарных методов руководства РКП(б) к международному коммунистическому движению ("Заявление 22-х" IV конгрессу Коминтерна). XI съезд партии разделяется по вопросу об отношении к внутрипартийной оппозиции почти пополам: резолюция, осуждающая ее, принимается перевесом лишь в 12 голосов (227 против 215)15.
1923-1924 - образуется мощная внутрипартийная оппозиция во главе с Л. Троцким, которого поддерживают многие видные представители большевистской гвардии (Е.А. Преображенский, Т.В. Сапронов и др.). Оппозиционеры протестуют против "режима фракционной диктатуры" в партии, произвола "секретарской иерархии" аппаратчиков и бесправия партийных масс16;
1925 - складывается "новая" ("ленинградская") оппозиция во главе с Г.Е. Зиновьевым и Л.Б. Каменевым. Эти бывшие союзники Сталина требуют теперь устранения его с поста генерального секретаря и демократизации внутрипартийного режима17;
1926-1927 - объединение "оппозиции 1923 года" и "новой оппозиции" в единый оппозиционный блок "большевиков-ленинцев". Платформа этого блока атакует бюрократическое перерождение не только партии, но и Советов, профсоюзов и других общественных организаций18. Острая борьба между оппозицией и партруководством выливается 7 ноября 1927 г. в уличные столкновения. Оппозиционеров тысячами исключают из партии, арестовывают, отправляют в ссылку;
1928-1929 -- члены Политбюро Н.И. Бухарин, А.И. Рыков, М.П. Томский, опирающиеся на существенные симпатии в партийных кругах ("правая оппозиция"), пытаются противодействовать сталинскому курсу на ликвидацию НЭПа и выступают с протестом против подчинения партии единоличной власти генерального секретаря19.
В 1927-1929 гг. коммунистической бюрократии во главе со Сталиным удалось окончательно подавить организованное внутрипартийное сопротивление; отныне всякое инакомыслие даже внутри правящей партии стало рассматриваться как политическое преступление и соответствующим образом караться. Коммунистические оппозиции могли теперь действовать только в подполье. Нелегальные группы "большевиков-ленинцев" (троцкистов) и "пролетарской оппозиции" (децистов) функционировали до 1930 г., пока весь их актив не оказался в руках ОГПУ. В 1932 г. М.Н. Рютин предпринял последнюю попытку создания антисталинской организации коммунистов ("Союз марксистов-ленинцев"), которая была сразу же разгромлена репрессивными органами. Так уже в начале 30-х гг. отказавшиеся капитулировать перед сталинским режимом оппозиционеры-коммунисты отправились в тюрьмы, ссылки и концлагеря, разделив тем самым участь социалистов и анархистов.
Почему же большевистская партия в течение тринадцати лет после захвата власти вела такую интенсивную борьбу сама с собой?
Прежде всего, потому, что превращение большевиков из партии социального переворота в партию порядка, из революционеров в государственников не могло пройти безболезненно. В начале ХХ века они были интегральной частью российской "революционной демократии" со свойственным ей общим менталитетом, в котором сочетались освободительные устремления и элементы якобинского авторитаризма, гуманизм и догматизм, рационализм и идеализм. Большевизм представлял собой левое течение в российской социал-демократии, которое, впрочем, по многим вопросам солидаризировалось с "каутскианским" центром II Интернационала20. Разрыв большевиков с социал-демократией произошел лишь в 1917 г., когда большевизм начал превращаться из тенденции в рамках демократического социализма в совершенно новое явление - коммунизм. "Часто говорят, -- писал в конце 30-х гг. Виктор Серж, -- что "большевизм с самого начала заключал в себе эмбрион сталинизма". Да, у меня нет возражений. Только большевизм заключал в себе и множество других эмбрионов [...] Судить о живом человеке по мертвым эмбрионам, которые вскрытие обнаруживает в трупе - и которые он мог носить в себе с рождения - много ли в этом смысла?"21
Уже первые оппозиции 1917-1918 гг. обнаружили наличие в партии тенденций социал-демократического ("правые большевики") и либертарно-коммунистического ("левые коммунисты") характера. Переход от борьбы за радикальную демократию к управлению авторитарным государством вызвал в самой партии сопротивление со стороны тех, кто воспринимал принципы и лозунги 1917 года всерьез, а не просто как средство овладения властью. По мере консолидации режима "старая гвардия" не могла не убеждаться в нарастающем расхождении между своими первоначальными замыслами и реальностью формирующейся системы. Революционно-освободительные традиции систематически восставали против бюрократически-репрессивной действительности. Неудивительно поэтому, что для окончательного укрепления своих позиций сталинскому режиму пришлось физически уничтожить в 1936-1938 гг. почти всех "старых большевиков".
Второй фактор, порождавший постоянную внутрипартийную борьбу, был связан с тем, что, установив в стране собственную политическую монополию, Коммунистическая партия оказалась под давлением со стороны разнообразных общественных сил, стремившихся найти способ выражения своих интересов. При отсутствии в стране иных легальных партийно-политических структур воздействие этих сил должно было проявиться в единственной господствующей партии, внутренний режим которой, несмотря на формальное запрещение фракций и группировок, все же допускал до конца 20-х годов определенный "коммунистический плюрализм", возможность инакомыслия и критики. Эта объективная ситуация очень беспокоила партийных вождей, непрерывно взывавших к "укреплению единства", и в то же время наводила некоторых представителей оппозиции на мысль о допущении в стране многопартийности с целью очищения компартии от чуждых классовых влияний22.
Конечно, ни одна из противоборствовавших в 20-е годы коммунистических фракций не хотела становиться рупором беспартийной "третьей силы", но объективно борьба всех оппозиций за сохранение демократических принципов, пусть даже в рамках единственной правящей партии, отражала сопротивление общества фронтальному наступлению бюрократии. Отсюда симпатии в отношении оппозиционеров, которые, как свидетельствуют отчеты ОГПУ, выражали представители самых разных социальных и профессиональных групп - бастующие рабочие, недовольные крестьяне и даже православные верующие (!)23. В этом отчасти проявлялось стихийное осознание того факта, что длительное существование демократического оазиса в системе диктатуры невозможно: демократия должна либо распространиться на другие сферы общественной жизни, либо ей предстоит исчезнуть вообще. Так что представители партийного руководства имели основания упрекать оппозиционеров за то, что своими призывами к демократизации партии они расшатывают всю политическую систему: "Сегодня говорят: демократия в партии; завтра скажут: демократия в профсоюзах; послезавтра беспартийные рабочие могут сказать: дайте нам такую же демократию, какую вы вызвали у себя. А разве крестьянское море не может сказать нам: дайте демократию?"24
В целом, коммунистические оппозиции 20-х годов представляли собой сложное явление: в них находили выражение и амбиции партийных вождей, оттесняемых от власти конкурентами (Троцкий, Зиновьев, Бухарин и др.), и устремления отдельных групп управленческого аппарата, и принципиальные соображения старых большевиков, и недовольство рядовой партийной массы, и протестные настроения более широких общественных кругов. На разных этапах содержание оппозиционного движения определялось преобладанием различных факторов. Но об одном можно говорить с уверенностью: в связи с прогрессирующим нарастанием тоталитарных тенденций в партийно-государственной системе оппозиция постепенно радикализировалась, порывая "родственные" связи с правящим режимом и сближаясь с народом. Это, в свою очередь, приводило к отходу от нее фрондирующих чиновников и притоку в ряды ее сторонников демократических элементов из числа трудящихся и молодежи. Последние определяли задачи оппозиции несколько иначе, чем ее формальные лидеры. "Мне представляется, что смысл нашей оппозиции многие понимали по-разному, -- писал позднее активист оппозиции "большевиков-ленинцев" Виктор Серж. - Подавляющее большинство видело ее предназначение в сопротивлении тоталитаризму во имя демократических устремлений начала революции; в то же время некоторые наши руководители из числа старых большевиков, напротив, стремились защитить идеологическую ортодоксию, которая остается по своей сути авторитарной, хотя и не исключает некоторый демократизм". Отмечая наличие в оппозиции этих "двух смешанных тенденций", Серж, тем не менее, считал, что борьба основной массы ее участников вдохновлялась первой из них, демократической: "[Л]евая оппозиция в России по сути была движением в защиту свободы мысли, права на критику, прав трудящихся"25.
С этим выводом перекликается оценка левой оппозиции, которую дает в своих воспоминаниях И.М. Павлов, активно участвовавший в "троцкистском" движении среди студентов:
"Если можно сомневаться в искренности некоторых лидеров оппозиции в их стремлении к демократизации внутрипартийной жизни и жизни советского общества, которое они прокламировали, борясь за руководство и первенство в партии и советском государстве, то искренность учащейся молодежи в этой борьбе не подлежит сомнению. Молодежь, связавшая свою судьбу с оппозицией, не преследовала личные, карьеристские и честолюбивые цели. Она боролась бескорыстно. Боролась не за восстановление старых дореволюционных порядков, а за сохранение и расширение революционных завоеваний. Лишенная возможности знакомиться с опытом западноевропейского социал-демократического движения, без ясного сознания, руководствуясь только чутьем, она боролась за демократический социализм. Она не "переродилась в меньшевистскую группу", как утверждал XV партсъезд, она только нарождалась как социал-демократическая сила. И кто знает, какую роль суждено было ей сыграть, если бы она не была при своем нарождении истреблена огнем и железом"26.
Эволюция оппозиции
Логика борьбы оппозиции вела ее к превращению из "внутрисистемной" в "антисистемную" силу, ибо сама система коммунистической диктатуры, трансформирующаяся в тоталитарный режим, отторгала всякое инакомыслие, объявляя его носителей своими политическими врагами и яростно преследуя их. Хотя "Платформа" "большевиков-ленинцев" 1927 года не шла дальше требований внутрипартийных демократических реформ и ослабления бюрократического контроля над профсоюзами и городскими Советами,27 этот программный документ оппозиционерам пришлось печатать и распространять уже нелегально. Еще до своего исключения из партии оппозиция фактически организовалась как самостоятельная политическая организация и взяла на вооружение радикальные методы борьбы - вплоть до насильственного захвата помещений для проведения массовых собраний28 и уличных демонстраций протеста.
Исключение примерно восьми тысяч оппозиционеров из Коммунистической партии - на XV партсъезде (декабрь 1927 г.) и после него - завершило оформление оппозиции как особой политической силы, противостоящей существующему партийно-государственному режиму (хотя лидеры троцкистов и продолжали считать ее "фракцией ВКП"). Вынужденная окончательно уйти в подполье, оппозиция имела свой центр, сеть местных организаций и ячеек на предприятиях, издавала нелегальный бюллетень, листовки и прокламации. Фактический разрыв с партией и переход на нелегальное положение привел к изменению состава оппозиционных организаций: многие оппозиционеры, не желая расставаться с ВКП(б), предпочли "капитулировать" перед партийным руководством, но на их место приходили новые люди, менее склонные к "партийному патриотизму" -- преимущественно из числа рабочих и молодежи. Среди сторонников оппозиции было и немало беспартийных, таких как, например, уже упоминавшийся Варлам Шаламов, получивший свой первый лагерный срок в 1929 г. именно за работу в подпольной троцкистской группе.
Если до 1927 г. левая оппозиция действовала строго в рамках правящей партии, апеллируя исключительно к собраниям коммунистов, то с этого времени она непосредственно включается в классовую борьбу трудящихся против хозяйственной и партийно-государственной бюрократии. Оппозиционеры активно участвуют в трудовых конфликтах и забастовках на заводах, выступая, устно и в своих листовках, против усиления эксплуатации трудящихся, требуя уважения прав наемных работников. "На некоторых предприятиях они пользовались успехом, ведя за собой значительные группы рабочих [...]", -- признавалось в 1928 г. в закрытой справке Информотдела ЦК ВКП(б)29. При этом, как отмечали в своих донесениях органы ОГПУ, происходило объединение оппозиционеров с "антисоветскими элементами" в рабочей среде: они выступали "единым фронтом против [проф]союзов и партии". "Всячески стараясь заострить недовольство рабочих против советской власти и партии, антисоветски настроенные лица вместе с тем заявляют о своей солидарности с оппозицией. С другой стороны, сторонники оппозиции и исключенные из ВКП оппозиционеры зачастую возглавляют антисоветские группы и руководят их деятельностью", -- говорилось в составленном чекистами "Обзоре политического состояния СССР за декабрь 1927 г."30. Таким образом, в конце 20-х гг. левая оппозиция стала ведущей политической силой в протестном движении советских рабочих.
Изменение состава и форм работы оппозиции способствовало ужесточению ее политических установок. На появление в ней тенденций к "антисоветизму" (этим словом обозначалось неприятие существующего режима в целом) обращали внимание не только агенты ОГПУ, но и "умеренные" троцкисты. "Новые люди, прибывающие в ссылку, наполняют меня ужасом, -- писал один из них весной 1929 г. - Эти люди, абсолютно ничем не связанные с ВКП, каким-то боком пребывавшие в комсомоле, радуются каждой неудаче соввласти, в общем, абсолютно антисоветские элементы". К. Радек в том же году также возмущался настроениями новых групп ссыльных оппозиционеров, рабочих и студентов, которые, по его словам, считали, что оппозиция должна стремиться возглавить хлебные беспорядки в городах и поддерживать крестьянское движение, выдвигая лозунг "Долой это правительство!"31. Стоит отметить, что такая политическая линия являлась неприемлемо радикальной даже для большинства социал-демократов!
Оппозиционное подполье, в котором вызревали новые политические идеи, не успело в полной мере развернуть свою деятельность, так как было быстро разгромлено репрессивной машиной сталинизма. Но и после этого идейно-политическая эволюция оппозиции продолжалась в колониях ссыльных и специальных тюрьмах для противников режима -- "политических изоляторах". Здесь, по свидетельству В. Сержа, коммунисты-оппозиционеры "разделились на множество различных течений, среди которых можно выделить два направления: подлинных ортодоксов, мечтавших о возврате к идеальному большевизму, и искателей, свободно ставивших самые сложные вопросы. Последних было гораздо больше". Эти последние считали, "что все нуждается в переосмыслении, что ошибки были допущены с самого начала Октябрьской революции" и выступали за "самую широкую рабочую демократию", осуждая любые политические репрессии32. В ходе дискуссий некоторые доходили даже до полного отрицания большевистского наследия: так, например, молодой "децист" В. Смирнов,33 написал в Верхнеуральском политизоляторе статью "Комфашизм", в которой характеризовал коммунизм как одно из проявлений, наряду с фашизмом, общемировой тенденции к государственному капитализму34.
Но даже многие романтики "подлинного большевизма" признавали, что режим, сложившийся в СССР на рубеже 20-30-х годов, является антипролетарской бюрократической диктатурой, которую необходимо низвергнуть путем новой социальной революции. В этом они расходились с Троцким, который до конца своей жизни продолжал считать Советский Союз хотя и бюрократизированным, но все-таки "рабочим" государством. В 1930 г. лидеры "большевиков-ленинцев" Х. Раковский, В. Коссиор, Н. Муралов и В. Каспарова констатировали превращение советской бюрократии в новый правящий класс, опирающийся на "своеобразную форму частной собственности" в виде государственной власти35. Другой старый большевик, лидер "децистов" Т.В. Сапронов писал в 1931 г.: "Государственная власть изменила рабочему классу, узурпировала его права, отняла у него средства производства и направила их и всю государственную машину против пролетариата, на его эксплуатацию и угнетение. Рабочий класс как творец новой жизни, как сознательный строитель социалистического о[бщест]ва не существует. Он снова превратился в наемного раба на производстве и в политически бесправного в стране". Сапронов характеризовал социально-экономический строй СССР как "уродливый госкапитализм", а его политическое устройство как "азиатский деспотизм"; предвосхищая концепцию тоталитаризма, он указывал на поглощение государством всех общественных организаций и прогрессирующее деклассирование населения: "Стремление пролетариата к демократии, к равенству осуществлено с обратной стороны: "перед деспотом все равны нулю"36.
В среде рядовых "большевиков-ленинцев" и "децистов" процесс перехода на позиции, абсолютно враждебные существующему государству, шел еще интенсивнее, чем среди их лидеров. В результате практически все они сошлись на оценке сталинского режима как системы фашистского типа. Это отношение к сталинизму открыто высказывалось на последних общих собраниях оппозиционеров, происходивших уже накануне их истребления - во время групповой транспортировки политзаключенных в гулаговские лагеря смерти. Так, в июле 1936 г. более трехсот оппозиционеров (ведущую роль среди которых играли "большевик-ленинец" Г.М. Стопалов и "децист" Н.П. Баскаков) перевозили на пароходе из Владивостока в Магадан для распределения по колымским лагерям. На борту парохода ими было организовано обсуждение политической ситуации, о содержании которого информатор НКВД сообщал: "Основные положения речей: в СССР диктатуры пролетариата нет - господствует бюрократия; рабочий класс эксплуатируется; крестьянство ограблено; все свободы ликвидированы; Октябрьская революция потерпела поражение; лучшие революционеры репрессированы; Сталин предал революцию и рабочий класс не только в СССР, но и все международное рабочее движение, вступает в сделки с иностранной буржуазией, арестовывает на территории СССР лучших представителей революционеров различных стран; в любой буржуазной стране рабочий живет лучше и пользуется большей свободой; лагеря для политических - это каторга, их ждет физическое уничтожение; нельзя говорить о реформах строя и отдельных требованиях к режиму - этот режим должен быть свергнут силой; партия, профсоюзы разложены, подкуплены; необходимы новые организации рабочего класса и всех политически недовольных; работу по созданию этих организаций ведут и будут вести троцкисты". Отмечая, что "теория Ленина и большевиков о руководстве единой и единственной партии в системе пролетарской диктатуры обанкротилась", оппозиционеры выступали теперь за многопартийность (хотя мнения относительно ее форм расходились: одни считали, что возможно признание лишь "партий трудящихся", другие отстаивали принцип "полной, без ограничений демократии, свободы и легализации всех партий от монархистов до анархистов")37.
Так коммунистические диссиденты превратились в конечном итоге из объективно антитоталитарной силы в сознательных противников победившего тоталитаризма.
Это открывало дорогу к их сближению с социалистами и анархистами, которые также находились в 30-е годы ссылках и политизоляторах. Югославский коммунист А. Цилига, проведший несколько лет в Верхнеуральском изоляторе, сообщал в 1936 г.: "Социалисты, анархисты и коммунисты, которые в 1929-1930 гг. были ещё значительно разобщены между собой, успели за эти годы значительно сойтись между собой на общей борьбе за свои человеческие и гражданские права. Этот единый фронт угнетённых и преследуемых групп рабочего движения против сталинских тюремщиков закрепляется и расширяется всё больше в Советской России"38. На позициях создания такого левого антитоталитарного фронта во имя борьбы за "свободу действия, свободу слова, свободу организации для русского пролетариата" стояли, по свидетельству Цилиги, "децисты", Федерация левых коммунистов (созданная в изоляторе выходцами из троцкистов, "децистов" и "мясниковцев") и часть "большевиков-ленинцев". Причем, вступая в контакты с социалистами, радикальные коммунисты обнаруживали даже, что их собственное отношение к сталинскому режиму отличается большей непримиримостью, чем у некоторых старых оппонентов большевизма. "Да, меньшевики сегодня большие советские патриоты, чем большевики-ленинцы", -- отмечал Цилига, имея в виду "доброжелательно-реформистское" отношение к советскому режиму со стороны руководства II Интернационала. Левые эсеры тоже оценивали сталинизм неоднозначно: если группа вокруг Б. Камкова сходилась во взглядах с левыми коммунистами, то течение, возглавляемое М. Спиридоновой, придерживалось более умеренных воззрений, "очень похожих на троцкистские"39.
Хотя Л. Троцкий категорически отверг идею сотрудничества с российскими социалистами, оно практически реализовывалось в СССР в форме совместных протестов против репрессий и в дальнейшем могло бы вести к более тесному политико-идеологическому сближению сил левого антитоталитарного лагеря. Неслучайно, что целый ряд видных деятелей коммунистической оппозиции, которым удалось пережить террор (В. Серж, И. Павлов, А. Цилига, Э. Дунэ), пришел в конечном итоге к своеобразному идейному синтезу, сочетавшему социалистический демократизм и радикализм антибюрократического коммунизма.
"Окончательное решение"
Заключительным эпизодом коммунистического сопротивления тоталитаризму стали события, развернувшиеся в 1936-1938 гг. в гулаговских концлагерях. Туда оппозиционеров стали переводить еще с 1933 г., а к концу 1936 г. практически все они оказались сосредоточены в двух лагерных комплексах - Колымском и Печорском. Именно здесь им предстояло дать свой последний бой сталинизму.
Рассматривая себя как политических заключенных, оппозиционеры вступили в борьбу за предоставление им "политрежима", т.е. минимальных гарантий личных прав (работа по специальности, нормальное питание, отделение от уголовников, совместное проживание супругов и т.п.). При этом они исходили из того, что "терять нам нечего, [но] на нас могут обломать зубы" и "лучше умереть в борьбе с врагом, чем постепенно себя уничтожать в оковах рабства"40. К выступлениям за политрежим их инициаторы стремились привлечь также других заключенных, осужденных по "антисоветской" 58 статье, и это нередко им удавалось. Методами борьбы стали коллективные протесты против бесчеловечных условий содержания в лагерях, забастовки и голодовки. Сегодня известно о нескольких таких выступлениях во время этапирования оппозиционеров в колымские и воркутинские лагеря и уже в самих местах заключения. В них участвовало несколько сотен человек во главе с такими известными деятелями коммунистической оппозиции, как Б.М. Эльцин, С.Я. Кроль, Г.М. Стопалов, Н.П. Баскаков и др41.
Эта борьба за элементарные права человека в лагерях смерти была, конечно, обречена на поражение. 29 сентября 1936 г. Политбюро ЦК ВКП(б) одобрило сталинскую директиву, в которой говорилось о необходимости "повсеместной расправы с троцкистско-зиновьевскими мерзавцами"42. В лагерях начались массовые расстрелы "троцкистов", и в первую очередь уничтожались активные участники сопротивления. Один из палачей вспоминал: "Помню как нас, несколько человек молодых чекистов, вызвали к начальнику управления и сказали, что мы будем сопровождать осужденных от тюрьмы до места казни... И все, что произошло потом, произвело на меня и моих товарищей такое сильное впечатление, что несколько дней лично я ходил словно в тумане и передо мной проходила вереница осужденных троцкистских фанатиков, бесстрашно уходивших из жизни со своими лозунгами на устах"43 В результате были истреблены практически все "кадровые" оппозиционеры, выжить удалось лишь единицам из их числа. Сталинизм расправлялся с оппозиционерами точно так же, как нацизм с евреями (в Германии это именовалось "окончательным решением" еврейского вопроса)44.
Действительно, призрак "троцкизма" преследовал советскую партийно-государственную верхушку на всем протяжении 30-х годов. Именно троцкисты были в 1931 году объявлены И. В. Сталиным "передовым отрядом контрреволюционной буржуазии"45, именно троцкизм постоянно фигурировал в качестве мишени различных идеологических кампаний, наконец, именно под флагом борьбы с происками троцкистов организовывались судебные процессы против старых большевиков и массовые репрессии. Коммунистическая оппозиция воспринималась, таким образом, как главная угрозу сложившемуся тоталитарному режиму. И хотя реальных "неразоружившихся" оппозиционеров в тридцатые годы в стране оставалось немного, Сталин имел основания опасаться, что в случае кризиса или каких-либо общественных потрясений "троцкизм" мог опять обрести плоть и кровь и бросить ему вызов. В обществе сохранялась память о политической борьбе 20-х годов, были живы люди, симпатизировавшие в свое время оппозиции; даже в партийно-государственном аппарате продолжали работать "раскаявшиеся" оппозиционеры, многие из которых, однако, втайне ненавидели сталинщину (органы ОГПУ-НКВД знали о том, что в начале 30-х гг. некоторыми из них предпринимались попытки возобновить антиправительственную деятельность46). К тому же с "троцкизмом" часто ассоциировалось в широком общественном сознании вообще всякое активное недовольство существующей системой. В. Г. Кривицкий, видный советский разведчик, ставший в период массовых репрессий "невозвращенцем", передаёт, например, в своих воспоминаниях слова высокопоставленного работника ОГПУ, который в 1937 году рассказывал, что "сейчас они расстреливают молодых - семнадцати- и восемнадцатилетних ребят и девчат, родившихся при Советской власти, которые не знали ничего другого... И многие из них идут на смерть с криками: "Да здравствует Троцкий!"47. Едва ли кто-то из этих молодых людей на самом деле был троцкистом, то есть политическим последователем Троцкого: находясь за "железным занавесом", они не могли знать его подлинных воззрений. Скорее, имя высланного лидера оппозиции воспринималось ими просто как яркий символ протеста.
Уничтожая действительных, потенциальных и мнимых "троцкистских контрреволюционеров", сталинизм боролся, таким образом, не только с плодами своего собственного воображения, но и с реальным явлением, представлявшим собой угрозу для тоталитарного строя.
В 1945 г. Виктор Серж так резюмировал свои размышления о судьбах коммунистических оппозиций в СССР:
"1. Советская Россия оказала, после Испании, наиболее упорное и кровопролитное сопротивление тоталитаризму.
2. С 1920 года все коммунистические оппозиции боролись против тенденции к установлению тоталитарной системы, хотя на самом деле, за редкими исключениями, ясно не осознавали этого.
3. Другие партии русской революции увидели опасность раньше большевиков, но именно большевистское сопротивление оказалось самым ожесточенным.
4. Оно было столь непримиримым, что завершилось полным уничтожением его участников. Таким образом, социалистический менталитет деятелей революции оказался совершенно несовместим с новым деспотизмом".48
Аналогичную мысль мы встречаем и у В. Шаламова: инакомыслящие коммунисты были теми, кто пытался "самоотверженно отдав жизнь, сдержать тот кровавый потоп, который вошел в историю под названием культа Сталина. Оппозиционеры - единственные в России люди, которые пытались организовать активное сопротивление этому носорогу"49.
Трагедия коммунистической оппозиции заключалась в том, что она слишком поздно поняла, с каким страшным врагом имеет дело, слишком долго оставалась скованной авторитарными догматами партийной идеологии. Когда многие в ней наконец осознали, что нужна новая революция против утвердившегося деспотизма, шансов на успех у нее уже практически не оставалось.
В лице оппозиционеров большевизм предпринял безуспешную попытку спасти в себе то, что связывало его с революционной традицией. В этом смысле их можно назвать "последними большевиками". Поражение коммунистического сопротивления означало окончательное утверждение тоталитаризма - системы, абсолютно враждебной всем устремлениям российского революционного и освободительного движения.
Примечания
1 Friedrich C. I., Brzezinski Z. K. Totalitarian Dictatorship and Autocracy. Cambridge, Mass., 1965, p. 369.
2 Серж В. Оппозиции в СССР// Виктор Серж: Социалистический гуманизм против тоталитаризма. М., 2003, с. 140.
3 Тоталитаризм в Европе ХХ века. Из истории идеологий, движений, режимов и их преодоления. М., 1996, с. 40-41, 86, 514.
4 Политическая история: Россия - СССР - Российская Федерация. М., 1996. Т. 2, с. 64-66; Клоков В.А. Меньшевики на выборах в городские Советы центральной России весной 1918 г.// Меньшевики и меньшевизм. М., 1998, с. 44-66.
5 Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т.3. М., 1984, с. 53.
6 Шаламов В.Т. Воспоминания. М., 2001, с. 7.
7 Павлов Д.Б. Большевистская диктатура против социалистов и анархистов. 1917 - середина 1950-х годов. М., 1999, с. 92.
8 "Совершенно секретно": Лубянка - Сталину о положении в стране (1922-1934 гг.). М., 2001. Т.1. Ч.1, с. 490.
9 В резолюции Х съезда РКП(б) "О единстве партии", написанной Лениным, подчеркивалось: "Эти враги [Советской власти], убедившись в безнадежности контрреволюции под открыто белогвардейским флагом, напрягают теперь все усилия, чтобы уцепиться за разногласия внутри РКП и двинуть контрреволюцию так или иначе путем передачи власти политическому оттенку, наиболее близкому по внешности к признанию Советской власти". (Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 43. М., 1963, с. 90).
10 Их заявления в Совнарком и ЦК РСДРП(б) см. в приложениях к т. XXII Сочинений В.И. Ленина (третье издание). М.-Л., 1929, с. 551-552.
11 Наиболее развернутое изложение взглядов "левых коммунистов" содержится в их "Тезисах о текущем моменте" (апрель 1918 г.) (Коммунист. Орган Московского Областного Бюро РКП. 1918, №1, с. 4-9).
12 См. выступления "децистов" на VIII-X съездах РКП(б), а также: Власть и оппозиция. Российский политический процесс ХХ столетия. М., 1995, с. 91-96.
13 Коллонтай А. Рабочая оппозиция. М., 1921.
14 Кронштадт 1921. Документы о событиях в Кронштадте весной 1921 г. М., 1997, с. 10, 121-122, 342-343; Getzler I. Kronstadt 1917-1921. Cambridge, 1983, pp. 218-219.
15 Назаров О.Г. Сталин и борьба за лидерство в большевистской партии в условиях НЭПа. М., 2000, с.
16 Материалы внутрипартийной борьбы, развернувшейся в конце 1923 - начале 1924 гг., см. в: РКП(б): Внутрипартийная борьба в двадцатые годы: Документы и материалы. 1923 г. М., 2004.
17 См.: XIV съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). Стенографический отчет. М.-Л., 1926.
18 Документы, связанные с деятельностью левой коммунистической оппозиции в в1923-1927 гг., см. в: Архив Троцкого. Коммунистическая оппозиция в СССР. М., 1990. тт. 1-4.
19 Заявления Бухарина, Рыкова, Томского в Политбюро ЦК ВКП(б) см. в: Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы в 5 томах. 1927-1939. Т. 1. М., 1999, с. 525-536.
20 Видный большевистский теоретик Е.А. Преображенский отмечал, что примерно до 1914 г. "ленинизма" как какой-то принципиально новой теории не существовало. (См.: Марксизм и ленинизм // Молодая гвардия, 1924, №2-3).
21 Цит. по: Гриман Р. Виктор Серж и русская революция. М., 1994, с. 15.
22 Такая идея высказывалась, например, зиновьевцем Я.И. Оссовским на страницах партийного журнала "Большевик" ("Партия к XIV съезду"// Большевик, 1926, № 14).
23 "Совершенно секретно"... Т. 2, с. 328; Т. 3. Ч. 1, с. 321; Т.5, с. 657, 669, 672, 677-678, 689 и др.
24 Правда, 15 января 1924.
25 Серж В. От революции к тоталитаризму: Воспоминания революционера. М.-Оренбург, 2001, с. 428-429.
26 Павлов И.М. 1920-е: революция и бюрократия. Записки оппозиционера. Спб., 2001, с. 96.
27 Проект платформы большевиков-ленинцев (оппозиции) к XV съезду ВКП(б) (Кризис партии и пути его преодоления)// Архив Троцкого. Коммунистическая оппозиция в СССР. 1923-1927.
28 Павлов И.М. Ук. соч., с. 83-84.
29 Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 32. Д. 154, л. 25.
30 "Совершенно секретно"... Т. 5, с. 660.
31 РГАСПИ. Ф. 326. Оп. 1. Д. 149, л. 5; Там же. Д. 65, л. 16.
32 Серж В. Оппозиции в СССР, с. 144; The Serge-Trotsky Papers. L., 1994, p. 60; Письмо Л.Л. Седова Л.Д. Троцкому, 23.04.1936// Гарвардский архив Троцкого: The Houghton Library. Harvard University. Trotskii collection. Exile papers. bMS Russ 13.1 (4825).
33 Не путать с одним из лидеров "децистов" В.М. Смирновым.
34 Ciliga A. The Russian Enigma. L. 1979, p. 280-281.
35 Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). 1930, №17-18, с. 16.
36 Сапронов Т.В. Агония мелкобуржуазной диктатуры// Центральный Архив Федеральной службы безопасности Российской Федерации. Архивное уголовное дело № Р-37963. Т.2, лл. 1-11.
37 Неразоружившиеся троцкисты на Колыме. 1936-1937 гг. (по материалам дела № 309 и другим документам). Неопубликованная рукопись, с.27-28// Архив автора.
38 Социалистический вестник, 1936, №11, с. 10.
39 Письмо А. Цилиги Л.Д. Троцкому, 14.05.1936//Гарвардский архив Троцкого. bMS Russ 13.1 (573); Ciliga A. Op. cit., pp. 305-306.
40 Следственное дело № 451 Управления НКВД по Дальстрою, сентябрь 1937 г. (копия)// Архив автора.
41 Там же; Неразоружившиеся троцкисты на Колыме 1936-1937 гг. См. также: "Хотелось бы всех поименно назвать..." По материалам следственных дел и лагерных отчетов ГУЛАГа. М., 1993; М.Б. Троцкисты на Воркуте// Социалистический вестник, 1961, №10/11; Роговин В.З. 1937. М., 1996, с. 356-358; Он же. Партия расстрелянных. М., 1997, с. 294-305.
42 Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов. М., 1991, с. 246.
43 Сопротивление в ГУЛАГе. Воспоминания. Письма. Документы. М., 1992, с. 158.
44 Символично, что метод уничтожения людей в газовых камерах под видом "санобработки" был, по-видимому, заимствован нацистами у советского НКВД, применявшего этот способ при расправе с антисталинистами на Старом кирпичном заводе под Воркутой в 1937-1938 гг. (См.: Воспоминания А.И. Боярчикова. М., 2003, с. 212, 223-224)
45 Сталин И.В. Сочинения. Т. 13. М., 1951, с. 98-99.
46 См.: Гусев А.В. Левокоммунистическая оппозиция в СССР в первой половине 30-х годов// Политические партии России. Страницы истории. М., 2000.
47 Кривицкий В. Г. Я был агентом Сталина. Записки советского разведчика. М., 1991, с. 186.
48 Серж В. Оппозиции в СССР, с. 141.
49 Шаламов В.Т. Воскрешение лиственницы. Париж, 1985, с.13.