главная / о сайте / юбилеи / рецензии и полемика / дискуссии / публикуется впервые / интервью / форум
ЗАЛОЖНИКИ РЕВОЛЮЦИИ
Опубликовано: "Общая газета". 18-24 сентября 1997. № 37 (216).
Три четверти века назад в московском Доме Союзов проходил первый после гражданской войны и последний неинсценированный от начала и до конца политический процесс. Судили правых эсеров.
Формально с начала 1922 г. большевики ликвидировали систему чрезвычаек, создав взамен нее Государственное политическое управление (ГПУ) с более ограниченными полномочиями. Коммунистическая власть публично декларировала намерение рассматривать политические дела "исключительно в судебном порядке". В это же самое время Секретный отдел ГПУ направил в свои подразделения на места циркулярное письмо с предписанием создать в каждой государственной и кооперативной организации тайное "Бюро содействия органам ГПУ", членам которого вменялось в обязанность выявлять у себя "контрреволюционный элемент", то есть, попросту говоря, стучать на своих сослуживцев. Судьбу выявленных "антисоветчиков" решали сами органы во внесудебном порядке - кого в ссылку, кого в политизолятор, кого на Соловки.
А для демонстрации "судебного порядка" был организован показательный процесс над 12 членами ЦК и 10 активистами партии социалистов-революционеров, длившийся больше двух месяцев. Все центральные газеты отводили ему целые полосы. Однако инспирированные Сталиным кровавые судилища 30-х годов совершенно затенили первый опыт судебной расправы с оппозицией. Хотя в одном широко известном литературном источнике информация о процессе 22-го года все-таки промелькнула. 11-летним мальчиком Анатолий Рыбаков запомнил и спустя годы запечатлел в "Кортике" такие сценки: "На углу Большой Никитской дорогу Мише преградили колонны демонстрантов. Рабочие Красной Пресни шли к Дому Союзов, где в Колонном зале происходил суд над правыми эсерами. С Лубянской и Красной площадей шли тоже колонны. Шли рабочие Сокольников, Замоскворечья, рабочие "Гужона", "Бромлея", "Михельсона"... Шумели комсомольцы. С импровизированных трибун выступали ораторы. Они говорили, что капиталисты Англии и Америки руками эсеров хотели задушить Советскую Республику. Им не удалось этого сделать в открытом бою, интервенция провалилась, и теперь они организуют заговоры".
В 1966 г., во время суда над Даниэлем и Синявским (по странной превратности судьбы его отец Донат Синявский когда-то был членом эсеровской партии) Варлам Шаламов сравнил их процесс с судом над эсерами. "Со времени дела правых эсеров - легендарных уже героев революционной России, - писал он в самиздатской статье, - это первый такой политический процесс. Только правые эсеры уходили из зала суда, не вызывая жалости, презрения, ужаса, недоумения..."
Кем же так восхищался видавший виды колымский сиделец? Назовем хотя бы самых главных подсудимых.
Евгений Тимофеев, один из наиболее авторитетных социалистов-революционеров, родился в семье народовольцев, за участие в революции 1905 г. был приговорен к бессрочной каторге. В 1941 г. его расстреляли вместе с М. Спиридоновой и 150 другими политзаключенными Орловской тюрьмы.
Абрам Гоц, один из наследников чаеторговой фирмы Высоцкого, на средства которой его старший брат основывал партию эсеров, вместе с Савинковым участвовал в Боевой организации и был осужден за это на каторгу. В 1917 г. Гоц руководил работой добольшевистского ЦИК, после ареста Временного правительства пытался совершить антипереворот, опираясь на юнкеров.
Флориан Федорович - еще один старый политкаторжанин, потомок польского аристократического рода, порвавший со своей средой. Военврач Дмитрий Донской был в числе руководителей эсеровского подполья в 1918г. и встречался с Ф. Каплан незадолго до покушения на Ленина. Среди обвиняемых были и две женщины - Евгения Ратнер и Елена Иванова.
Остальных подсудимых можно "поименно назвать" благодаря впервые публикуемому факсимиле их коллективного письма, адресованного знаменитой революционерке Вере Фигнер. Подобно Кропоткину и Короленко, Фигнер тщетно протестовала против насилия и преследования оппозиции, возведенных большевиками в ранг государственной политики.
Кроме того, к суду привлекли дюжину бывших эсеров (так называемая "вторая группа"), роль которых на процессе сводилась к поддержке обвинения. Дело партии эсеров рассматривалось в высшей судебной инстанции того времени - Верховном Революционном трибунале при ВЦИК. Председательское кресло в нем занял член ЦК РКП(б) Георгий Пятаков, государственным обвинителем выступил не менее видный большевик Николай Крыленко. И судья, и прокурор впоследствии сами оказались на скамье подсудимых в еще более неправом суде - но неизвестно, вспомнили ли перед расстрелом, как приговаривали других.
Основная статья, которую трибунал предъявил обвиняемым первой группы, была ст. 60 нового советского УК, согласно которой участие в организации, действующей в целях совершения преступлений, предусмотренных ст. 57 (контрреволюционные действия, направленные на свержение Советской власти), 58 (вооруженные действия) и 59 (пособничество иностранным государствам), каралось смертной казнью.
Загодя и во время всего судебного разбирательства вокруг обвинительного заключения была раздута мощная пропагандистская шумиха: эсеров третировала пресса (особенно отличились Бухарин и Маяковский, Демьян Бедный, карикатуристы Владимир Дени и Борис Ефимов), устраивались демонстрации с кровожадными лозунгами и т.д.
В то же время к защите подсудимых подключился Социалистический интернационал и многие западные левые интеллектуалы. Независимая русская "общественность" тщетно пыталась вещать на процессе устами лучших дореволюционных адвокатов социал-демократического направления. Защитников травили так же, как подсудимых, - советская власть ясно давала понять, что никакой защиты для своих противников терпеть не будет. В ответ на протесты адвокатов по поводу давления на суд Пятаков заявил, что трибунал одобряет демонстрации, исходя из "революционного понимания пролетарского права". Все закончилось тем, что иностранных защитников вынудили покинуть страну, а в отношении русских адвокатов (среди которых были председатель Политического Красного Креста Николай Муравьев и защищавший Бейлиса Александр Тагер) решили не церемониться и просто выслали их из Москвы.
Эсерам пришлось защищаться самим. Они отвергли большинство предъявленных им обвинений и использовали гласный суд как трибуну, выступив с обличениями политики большевизма. Аркадий Альтовский заявил, что большевики превратили Россию "в огромную каторжную тюрьму для народа". Лев Герштейн предсказывал, что коммунистическая власть приведет "не к социализму, а к ужаснейшей реакции". Такого власть тоже стерпеть не могла - с тех пор политических подсудимых стали специально готовить к процессам, и на суде они уже только каялись в преступлениях, придуманных следователями. Традиция поведения на суде, сформированная еще народниками 1870-х, оборвалась до послесталинских времен, когда ее возродили диссиденты.
Конечно, процессом эсеров правящая партия сводила счеты с популярной оппозиционной партией, некогда выигравшей у нее выборы в Учредительное Собрание (11 обвиняемых были депутатами "учредилки"). Цинично закрывая глаза на свои же постановления, власть судила эсеров за грехи, совершенные до объявленных ею амнистий участникам Гражданской войны.
Революционный трибунал приговорил 12 подсудимых к смертной казни, остальных - к тюремному заключению. После того как против смертного приговора была организована международная кампания с участием Анатоля Франса, Фритьофа Нансена, Максима Горького и других "властителей дум", Президиум ВЦИК не отменил, а лишь приостановил его исполнение, поставив его в зависимость от дальнейшего поведения загнанной в подполье партии, то есть превратил "смертников" в заложников. Борьба заключенных вылилась в серию голодовок и закончилась самоубийством одного из них - рабочего Сергея Морозова. Только тогда власти пересмотрели приговор и заменили эсерам смертную казнь на тюремное заключение. Однако, за исключением Альтовского, никто из осужденных больше на свободу никогда не вышел: все они погибли в лагерях и ссылках.