Общий список социалистов и анархистов – участников сопротивления большевистскому режиму (25 октября 1917 - конец 30-х годов).

Под ред.: К.Н.Морозова (ответ. редактор), А.Б.Рогинского, И.А.Флиге
Составители: И.С.Заикина, В.В.Иофе, К.Н.Морозов, И.И.Осипова
В сборе материала и в работе над справками в разные годы участвовали: Л.А.Должанская, А.В.Дубовик, Я.В.Леонтьев, С.С.Печуро, Т.А.Семенова, С.А.Чарный

Предисловие

Предлагаемый Вашему вниманию “Общий список социалистов и анархистов – участников сопротивления большевистскому режиму (25 октября 1917 г. – конец 1930-х годов)” (далее Список) представляет собой своего рода предварительный, рабочий вариант будущих подготовительных материалов к биосправочнику (Список и Справочник помимо размещения на специализированном сайте “Мемориала” будут также опубликованы).

Сама идея создания подобных “подготовительных материалов к биословарю” и пополняющегося общего списка родилась из необходимости ввести в научный оборот результаты многолетней работы “Мемориала”, посвященной сбору информации о социалистах и анархистах, находившихся в состоянии активной оппозиции к власти и по большей части репрессированных ею. Мы хотим продолжить эту работу, придав ей новый импульс и новые формы, включив в этот процесс и родственников социалистов и исследователей. Мы хотим использовать те возможности, которые нам дает Интернет, во-первых – это превращение процесса совместного написания биографий тысяч людей в непрерывный процесс, когда все новые дополнения и уточнения моментально станут доступны для всех пользователей и специалистов, во-вторых - для объединения усилий очень разных людей в решении общей для всех нас задачи – восстановления исторической правды и справедливости, увековечения памяти об этих людях, реконструкции их субкультуры и ментальности. Впервые в отечественной и зарубежной исторической науке нами ставится (в качестве перспективной) цель увековечить память каждого члена данного социума, не ограничиваясь как обычно лишь именами нескольких десятков партийных лидеров.

Мы надеемся, что и Список и Справочник придадут новый импульс исследованию темы, вооружат региональных историков и краеведов знанием имен, с которыми они смогут обратиться в местные архивы ФСБ, где сокрыта большая часть источниковой базы. Ведь парадокс ситуации состоит в том, что созданная в недрах ВЧК–ГПУ–ОГПУ карточная система оперативного учета социалистов и анархистов после физического уничтожения “подучетных элементов” и ликвидации отделений Секретного Отдела ВЧК–ГПУ–ОГПУ, занимавшихся меньшевиками, эсерами, левыми эсерами, анархистами, можно сказать, “рассосалась” естественным образом. Учетные карточки были изъяты из картотек и по большей части подшиты в дела заключенных, а сама учетная система социалистов и анархистов вряд ли дожила до конца 50-х годов. Все это привело к парадоксальнейшей ситуации, когда в архивах ФСБ (как в центральном, так и в архивах местных управлений) для наведения справок от исследователя потребуют конкретные фамилии, которых он, как правило, не знает. Это создает замкнутый круг – для исследования данной проблематики и извлечения из небытия многих тысяч имен нужна работа в архивах ФСБ и МВД (там хранятся дела заключенных), нужны запросы в ГИЦ (Главный информационный центр) МВД, а для этой работы – …нужно уже знать все эти тысячи и тысячи имен. Пришлось выявлять эти тысячи имен (своего рода ключ к архивам ФСБ и МВД) путем сбора информации из других источников.

Идея использования различных форм систематизации биографического материала (“Список”, “биограммы” и биографические статьи) родилась из необходимости упорядочить в высшей степени разнородную, очень разную по объему и неравноценную информацию о социалистах и анархистах, которая была собрана в ходе многолетней работы “Мемориала”.

Превращение всех этих весьма скупых и разрозненных кусков информации на несколько тысяч социалистов в полноценные биографические статьи, дающие более или менее цельное представление о личности данного человека и его жизненном пути, и составляет нашу цель, к которой мы обязательно придем (при вашей помощи и поддержке), но ее достижение неизбежно растянется на многие и многие годы. Поэтому мы вынуждены нашу работу разбить на три этапа, и каждому из них будет соответствовать своя схема компоновки биографического материала.

На первом этапе - это составление и постоянное пополнение общего списка социалистов (Списка), где фиксируется самый минимальный набор параметров, позволяющих идентифицировать человека:

На втором этапе – написание биограмм, на третьем – превращение их в полнокровные биографические статьи.

Необычность и новизна данного Списка состоит прежде всего в том, что это своего рода рабочий список, в который будут вноситься (в том числе и с вашей помощью) новые имена, уточняться партийность, исправляться ошибки, ведь главная его задача – это обозначить границы нашего знания. Этот Список на сегодняшний день включает более 11 000 социалистов и анархистов, находившихся в оппозиции большевистской власти, но в ходе последующей работы (надеемся, что прежде всего за счет ранее недоступных архивов) он будет уточняться и дополняться.


Определение принципов и критериев персонажа Списка далось нам непросто. Главным принципом включения в список того или иного социалиста является совокупность двух критериев: во-первых, его “позиционирование себя социалистом или анархистом”, а во-вторых, его противостояние режиму в достаточно явной и зримой форме после 25 октября 1917 г. Третьим, своего рода дополнительным критерием, мы считаем факт “позиционирования его как оппозиционного социалиста самой властью”, в том числе и факт применения к нему репрессий (наряду с постановкой на оперативный учет), ибо репрессия есть наиболее зримое “позиционирование” (“маркирование”) властью данного индивидуума как оппозиционного ей и опасного для нее человека.

Нам понадобилась совокупность этих критериев, ибо поодиночке они не охватывают всей парадоксальности жизненных ситуаций и коллизий, которыми насыщена наша трагическая история. Кроме того, подчеркнем, что объектом нашего внимания является совершенно особый социум, со своей особой субкультурой, особыми нормами поведения, весьма порой отличными от субкультур и норм поведения других социумов.

Так, допустим, мы заявляем критерием – “позиционирование себя социалистом” и невступление в правящую коммунистическую партию. Но под этот, самый “широкоохватный”, критерий попадут все, кто продолжал себя считать социалистом и не становился коммунистом, в том числе и те, кто в душе себя, может быть, и считал социалистом, находящимся в некоей оппозиции к власти, но вовне эту оппозиционность не проявлял, превратившись в обывателя. С целым рядом старых социалистов, подобно В.Н.Фигнер, писавших письма с протестами против преследований социалистов, против смертной казни и пытавшихся действовать в манере своеобразной “бархатной оппозиции” (но все же оппозиции, хоть как-то проявлявшейся вовне), все понятно – их следует включать в наш список. Но ведь было множество социалистов и анархистов, в том числе и с дореволюционным стажем, совершенно ушедших в личную жизнь и ничего не предпринимавших.

В качестве третьего (дополнительного) критерия мы заявляем “применение к человеку репрессий”. Действительно, с 1918 г. до (условно говоря) 1929–1930 гг. социалистов репрессировали более или менее “за дело” (ошибки были лишь из-за перестраховки или непрофессионализма чекистов, но их количество было невелико), и этот критерий в целом будет работать.

Таким образом, и наличие фамилии социалиста в “Погубернском списке членов антисоветских партий, взятых на учет Органами ВЧК по 18 октября 1921 года” (М., 1921), составленном на основе оперативных чекистских учетов, и факт применения к социалисту репрессий достаточны для включения его в наш Список. Но – с одной существенной оговоркой, что “маркирование” властью своих социалистических оппонентов более или менее адекватно отражало действительность лишь до рубежа 20-30-х гг. Безусловно, говоря об адекватности следует иметь в виду, что органы всегда были склонны к некоторой перестраховке, порой значительно расширяя круг преследуемых включением в него сочувствующих, родных и друзей.

Таким образом, если чекисты в 20-е годы считали человека социалистом и отправляли его политизолятор, то при определенных условиях с ними в определении его социалистом (или хотя бы политзаключенным) следует согласиться. Например, немало случаев, когда человек являлся беспартийным, но был репрессирован по делу эсеров или за анархистскую литературу или как попавший в “оперативный учеты” ВЧК–ГПУ–ОГПУ только из-за факта дружбы с “оппозиционным социалистом”. Если он не становится ренегатом на допросах и был принят средой социалистов, то он постепенно становился и по существу одним из них – политзаключенным. Что-то подобное, похоже, происходило и с молодежью и студентами в 1923-1925 гг. Не застав социалистов на воле, молодежь колебалась в своих партийных симпатиях и определялась с ними уже только под воздействием старых социалистов в политизоляторах и ссылках. Подобное можно сказать и о женах социалистов (а судьба их детей, находившихся часто с ними в ссылках и продолживших скорбный лагерный путь своих родителей, вообще мало поддается “втискиванью” в какие-либо формальные рамки).

Поэтому, хотя мы порой не в состоянии уверенно сказать про такого человека, что он член такой-то партии, да и социалист ли он вообще (как про многих жен, не говоря уже о детях), его все равно надо включать в наш список. Если имела место ошибка следствия и суда и сажали случайного человека (такое было относительно часто даже до революции, не говоря уже о чекистской практике), то у него всегда был выход – доказать свою случайность “откровенными показаниями”, “прошением о помиловании” (а в советское время появились еще и “дача подписки о невступлении впредь” и подача объявления в газету о своем выходе из партии и отказе от прежних взглядов) и “недостойным” поведением в тюрьме и ссылке. Если же человек приживался в среде политзаключенных (хотя порой мы и не знаем, стал ли он социалистом), мы его включаем в список. В нашем Списке такие персонажи обозначены двумя вариантами формулировок – “Б/п, по делу…” или “Б/п, близок к …”.

Но вот что делать с этим критерием после 1930 г. (а особенно после 1935-1936 гг.), когда ярлыки и сроки приклеивали огульно? В качестве своих противников власти начинают позиционировать и людей аполитичных, нейтральных, лояльных, бывших эсеров, меньшевиков и анархистов, давно уже ставших членами ВКП(б), вешая на них анекдотически-нелепые обвинения вроде участия в “к/р эсеро-бундовской террористической организации”, в “ а/с террористической меньшевистско-эсеровской организации в Московской коллегии адвокатов”, в “нелегальной к/р шпионско-террористической организации харбинских эсеров, меньшевиков и двурушников в ВКП(б)”, в “к/р террористической повстанческо- диверсионно-эсеровской организации “Крестьянский Союз””, в участии “в к/р эсеро-меньшевистской группе” и т.п.

Отличия многих из данной категории бывших социалистов, причисленных чекистами к “оппозиционным социалистам”, от тех, кто таковыми действительно являлся, видны даже невооруженным глазом. Во-первых, первый (и последний) арест датируется сразу 1937-1938 гг., а во-вторых, даже если не отмечено членство в ВКП(б), то все равно многих из них видно по профессиям (всякого рода главные бухгалтеры, юрисконсульты и т.д. и т.п.), в то время как практически все “оппозиционные социалисты”, блуждавшие все 20-е годы по политизоляторам и ссылкам, к “приличным” профессиям на пушечный выстрел не подпускались (исключения вроде врача Д.Д.Донского были, но нечасто).

Однако критерий “применения репрессий”, на наш взгляд, является лишь вспомогательным, и потому все социалисты и анархисты, боровшиеся с советским режимом (вне зависимости от длительности этой борьбы и своей дальнейшей судьбы) включаются в наш список, в том числе и социалисты-эмигранты, не подвергавшиеся репрессиям.

Но заявляя подобный принцип, мы видим и его слабую сторону – ведь тогда по формальному признаку в наш Список должны попасть все члены оппозиционных советскому режиму социалистических партий, числившиеся в них после 25 октября 1917 г. Но мы знаем, что именно после 25 октября 1917 г. процесс ухода “мартовских” эсеров и меньшевиков из своих партий принял лавинообразный характер (ведь эти люди шли в “полуправящие” партии, а неожиданно для себя оказались в оппозиционных). Процесс ухода десятков и сотен тысяч подобных “мартовских” эсеров и меньшевиков, начался в конце лета – начале осени 1917 г., но захватил и часть 1918 г. Эти люди, числясь еще от одного до нескольких месяцев в своих партийных организациях, практически полностью бездействовали, а позже покидали ее, просто “голосуя ногами”. Но формально той же весной 1918 г. в этих партиях числились еще многие десятки тысяч членов.

Конечно же, мы не можем взять на себя обязательства выявления имен каждого из них, и прежде всего потому, что это сегодня и невозможно осуществить практически, так как документальные следы их пребывания в партиях либо вовсе отсутствуют либо минимальны. С одной стороны, в условиях подпольного положения этих партий, шифрованные списки членов местных организаций (там, где их составляли) уничтожались при первой же угрозе обысков и арестов и, с этой точки зрения, их можно считать безвозвратно утерянными. С другой стороны, большинство этих “мартовских” членов своих партий просто бездействовали и в силу своего бездействия и кратковременности пребывания в партиях, вероятнее всего, не успели попасть в поле зрения ВЧК (которое к тому же как минимум до середины 1918 г. находилось в стадии становлении и профессионализмом своих набранных “с бору по сосенке” сотрудников похвастаться не могла). Про “мартовских” социалистов можно сказать, что с точки зрения будущей безопасности они “вовремя ушли”, ускользнув от пока еще недостаточно бдительного взгляда чекистов.

Но мы стараемся выявить (когда это представляется возможным) и обязательно включить в Список следующие категории членов партий:

Последнее мы считаем необходимым распространить и на ряд старых революционеров, протестовавших (пусть и не в самых жестких формах) против произвола властей.

Особо подчеркнем, что мы, исходя из принципа “проявленной оппозиционности” включаем в Список целый ряд социалистов и анархистов, которые в 1918-1919 гг. боролись с большевиками, а потом вступили в РКП(б). Среди таковых есть и ренегаты “с большой буквы”, как, например, руководившие в 1918 г. эсеровской боевой группой Григорий Семенов и Лидия Коноплева, в 1920-1921 гг. ставшие членами правящей партии и сотрудниками советских спецслужб. Они вместе с бывшим секретарем МК ПСР (в 1918 г.) Григорием Ратнером приняли самое деятельное участие в организации процесса над с.-р. летом 1922 г.

Парадоксальна также ситуация с левыми эсерами. Сначала (в ноябре 1917 г. – июне 1918 г.) они, с точки зрения революционной морали, стали отступниками (и косвенно, а то и прямо принимали участие в преследованиях других социалистов, впрочем, удерживая коммунистов от еще более энергичных мер), а затем часть из них снова перешла в оппозицию. И здесь для нас водораздел будет следующим – всех тех, кто после июля 1918 г. остался с большевиками (вроде М.А.Натансона), в Список не включаем, а тех, кто вступил с ними в борьбу (как М.А.Спиридонова и Б.Д.Камков) – включаем. Для соблюдения заявленного критерия “проявление оппозиционности” мы включаем в Список даже А.А.Биценко и Я.Г.Блюмкина, т.к. их оппозиция к власти летом 1918 г. была хотя и кратковременной, но яркой и деятельной (что, впрочем, не помешало им затем вступить в большевистскую партию и из оппозиционных социалистов быстро превратиться в весьма одиозные фигуры). Впрочем, в случаях, подобных ситуации А.А.Биценко, Я.Г.Блюмкина, Г.И.Семенова, Г.М.Ратнер, сначала указывается их партийная принадлежность на момент их борьбы с большевистским режимом, затем их вступление в правящую партию.

Некая парадоксальность такого подхода с лихвой компенсируется тем, что отказ от селекции деятелей “социалистической и анархической внесистемной оппозиции” позволяет не впадать в однобокость и тенденциозность, опасную своими “лубочными картинками”, позволяет не плодить новые мифы, не лакировать драматическую действительность междоусобной войны в социалистическом социуме, а показывать без умалчивания и смягчения и трагизм ситуаций, и разброд в умах, и преданность старым идеалам одних, фанатизм других, беспринципность третьих и малодушие четвертых. Без таких драматичных историй, как история эсеров Александра, Евгении и Григория Ратнер, мы не поймем ни драматизма ситуации, когда гражданская война провела свои окопы и баррикады по семьям, ни человеческой стойкости Евгении, ни фанатизма Григория – а значит обедним красками картину реальной жизни. Старший брат Александр Ратнер погиб 5 марта 1918 г. при расстреле в Москве демонстрации в поддержку Учредительного Собрания. Евгения Ратнер до революции восемь раз арестовывавшаяся и пять лет проведшая в крепости, в 1917 г. была избрана в ЦК ПСР, а в 1922 г. посажена на скамью подсудимых и приговорена к смертной казни. Младший же брат Григорий Ратнер, в 1918 г. бывший секретарем МК ПСР, в конце 1919 г. вступив в эсеровскую группу “Народ”, более лояльно настроенную к большевикам, ушел в Красную Армию, где и стал членом РКП(б). В начале 1922 г. он по согласованию с высшим партийным и чекистским начальством добровольно вошел в группу подсудимых-ренегатов, став ее лидером (впервые в мировой практике на этом процессе было формально создано две группы подсудимых – сидевших в разных местах, со своими отдельными адвокатами, выступавших с различными групповыми заявлениями), заявил, что ради революции не грех и родную сестру отправить на эшафот. Вообще его пример помогает понять как фанатизм, так и чудовищную трансформацию сознания и морали части революционеров, а также почувствовать трагедию разлома целого социума, разлома, прошедшего и по их семьям, и по их душам. Григорий Ратнер, полемизируя с эсерами, сидевшими на одной скамье подсудимых с его сестрой, восклицал: “Здесь проводилась такая мещанская мораль. Какой ужас: он, Ратнер, вступил в партию, убившую его брата, пришел сюда и ведет свою сестру на эшафот. Какой ужас? Это обывательская мещанская мораль. Если требует революция, то можно свести на эшафот и собственную сестру. Если требует революция, то семейные отношения не существуют. Пусть припомнят, как относились к своим родственникам старые революционеры, когда помещичьи сынки грабили и жгли помещичьи усадьбы своих родных. Сейчас болото мещанской психологии завладело настолько умами, что если Ратнер прислал чекистов к своей собственной теще, это ужас и кошмар. Вот в том-то и дело, что от старой морали осталась только форма, великолепная фразеология Народной Воли хорошо запомнилась членам Центрального Комитета партии эсеров, но содержание этой морали давно уже истлело, истрепалось и не могло не истрепаться, ибо современная политическая борьба этих старых этических понятий не терпит”1.

Достаточно логично, на наш взгляд, что за пределами нашего исследования, посвященного “антитоталитарным левым” как “внесистемной оппозиции”, остается “внутрисистемная оппозиция” - оппозиция внутри правящей коммунистической партии (как настоящая, вроде децистской, троцкистской или рютинской, так и мнимая).

Мы вынуждены ограничивать рассмотрение социалистического сопротивления в СССР только общероссийскими социалистическими партиями и организациями, отказавшись из-за ограниченности сил от исследования региональных (национальных) социалистических партий, таких, как грузинские меньшевики или армянские дашнаки. Предметом нашего рассмотрения стали члены партии социалистов-революционеров (ПСР), меньшинства партии социалистов-революционеров (МПСР), партии левых социалистов-революционеров (ПЛСР), Союза социалистов-революционеров максималистов (ССРМ), Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), Трудовой народно-социалистической партии (ТНСП), анархистских и сионистских социалистических организаций. Последние в силу специфики самого еврейского народа, не имевшего определенной исконной территории и в 20-е годы стремительно расселявшегося из черт оседлости по всей России, фактически превратились в весьма своеобразную всероссийскую организацию.

Безусловно, само понятие “членство в партии” применительно к 1920-1930 годам требует пояснений и оговорок. Самая принципиальная из них это то, что, с одной стороны, речь идет о совершенно особом социуме, со своей субкультурой и своими порядками, с другой, о социуме, жившем в совершенно особых условиях – условиях подполья, политизоляторов, концлагерей, ссылок и “минусов”. Все это в совокупности делает абсурдным формализованные подходы и формализованное мышление. Когда мы пишем – член ПСР или член РСДРП, то с точки зрения формальной, это абсолютно правомерно применительно к 1918 г. или к 1921 г., и абсолютно неправомерно применительно к 1927 г. или к 1931 г., так как обе эти партии в России организационно перестали существовать уже к середине 20-х годов. Даже существующие расхождения в периодизации гибели партийных организационных структур, скажем, ПСР (официально власти считали годом ее гибели 1922 г., год процесса над ней и год грандиозной дискредитационно-пропагандистской кампании против нее, сами эсеры таким годом считали рубеж 1925–1926 гг., время исчезновения последнего Центрального Бюро ПСР), не помешают никому признать, что, скажем, в 1927 г. организационно ПСР в России не существовала. Это совершенно бесспорно. Но парадокс заключен в том, что хотя в России этих партий и не было, но было несколько сотен или тысяч людей, продолжавших считать себя членами этих партий как в 1927 г., так и в 1935 и в 1937 г. Что же это за феномен – член партии, которой нет? Конечно же, после середины 20-х годов речь должна идти не о партиях как таковых, а об особых социумах, особой “среде”, многие представители которой не перестали считать себя членами своих уничтоженных партий.

Когда член ЦК ПСР В.Н.Рихтер, умерший от тифа в 1932 г. в казахской ссылке, незадолго перед смертью подписывал свою автобиографию – “Член партии социалистов-революционеров В.Рихтер”, это не было ни опиской, ни случайностью. С формальной точки зрения, такая подпись выглядит весьма абсурдной, но только не по логике того сообщества, к которому и принадлежал до самой смерти В.Н.Рихтер (и еще несколько тысяч социалистов и анархистов). Характерно, что он не подписался “социалист-революционер”, как это нередко делали, скажем, в 1913-1916 гг., когда для всех было ясно, что организационно ПСР в России не существует, и называть себя членом того, чего нет, считалось странным (выход находили или в такой формулировке или называя себя, скажем, членом “студенческой фракции с.-р.” такого-то института или членом “коллектива с.-р.” и т.п.). Подпись Рихтера демонстративна, и демонстрирует он свое несогласие с тем, что партии эсеров нет, для него лично она существует - не как партийный организм, а как сообщество людей, считающих себя членами этой партии, не отказавшихся от нее несмотря на давление и угрозу гибели, и ждущих подходящего момента для возвращения к активной политической деятельности и восстановлению своей партии.

Анализ источниковой базы и проблема ее достоверности

Основным массовым и наиболее ценным источником, откуда была почерпнута львиная доля информации, являются тысячи писем (заявлений и информационных сообщений) самих политзаключенных в Политический Красный Крест с момента его образования в 1918 г. до его ликвидации в 1936 г. В течение нескольких лет сотрудники НИПЦ “Мемориал” провели полистную роспись уникального архивного фонда Политического Красного Креста, хранящегося в Государственном архиве РФ (ГАРФ. Ф. 8409 и ф. 8419), заложив фундамент всей нашей дальнейшей работы.

По своему характеру документы ПКК различны. Большая часть из них – это личные заявления как самих политзаключенных, так и их родственников в ПКК и лично Е.П.Пешковой об оказании всякого рода материальной помощи, просьбы о наведении справок о судьбе родных и близких и т.п. Из этих документов можно почерпнуть сведения о настоящем положении политзаключенного и о сути проблем, которые он хотел разрешить с помощью ПКК. Немало писем, в которых очень ярко рисуются самые разные стороны жизни и борьбы политзаключенных как в ссылках, так и в политизоляторах. В этих же письмах есть указания о местонахождении и судьбе тех или иных товарищей. Данные, сообщаемые о себе самим политзаключенным (отчасти то же самое можно сказать и о данных, сообщаемых о нем его родственником), отличаются высокой достоверностью, конечно же, с поправкой на память (скажем, возможна путаница в датировке ареста, отправки в ссылку и т.п.). Возникают и  проблемы, связанные с плохим почерком корреспондента, когда при прочтении фамилий возникают разночтения. Разные прочтения (и, конечно же, разное написание, когда корреспондент писал фамилию другого человека “на слух”) фамилий малоизвестных социалистов создали для нас две серьезные проблемы. Во-первых, это привело к “двоению” и “троению” одного и того же человека и не всегда легко его можно идентифицировать и вновь “свести воедино”, а во-вторых, учитывая многообразие и специфику российских фамилий, далеко не всегда понятно, какое из имеющихся прочтений является верным.

Огромный интерес среди материалов ПКК представляют специальные анкеты, которые ПКК распространял среди социалистов в начале своей деятельности. Эти анкеты помимо ценности информации отличаются также весьма большой достоверностью сообщаемых о себе человеком данных.

Особо можно выделить письма в ПКК старост разных партийных фракций тех или иных тюрем и мест ссылок, считавших своим долгом передавать информацию о судьбах товарищей. Представляется, что в 20-30-е годы ПКК стал одним из немногих доступных для заключенных и сосланных социалистов каналом коммуникации, по которому опосредованным образом им иногда удавалось узнавать о судьбах и местонахождении своих товарищей. Старосты фракций фактически и были поставщиками этой информации в ПКК. В качестве примера такого самоотверженного и педантичного старосты можно назвать эсера С.А.Студенецкого.

Коммуникативную функцию ПКК трудно преуменьшить, ведь чекисты совершенно сознательно рассеивали социалистов по политизоляторам и ссылкам, препятствовали общению социалистов между собой, мешали узнавать о местонахождении и положении друг друга. Они запрещали переписываться ссыльным или политзаключенным между собой, в ряде случаев ограничивали  и запрещали всю “неродственную” переписку, с кем из родственников можно переписываться тоже порой определяло ГПУ, а родственников социалистов с августа 1922 г. стали отправлять в административную ссылку при малейшем поводе. Фактически ПКК превратился (помимо других своих функций) в своеобразный всероссийский тюремный почтовый ящик, с помощью которого сообщали о себе в надежде, что информация дойдет до сведения не только сотрудников ПКК, узнавали о своих товарищах, сообщали те крохи информации, которые через вторые и третьи руки попадали к ним и т.д. и т.п.

Особо подчеркнем, что немалая часть информации о местонахождении и судьбе того или иного социалиста распространялась с помощью своего рода “тюремного радио” и в результате подвергалась эффекту “испорченного телефона”. Одним словом, когда в письме социалист сообщал о себе или о своих товарищах, находящихся с ним тут же в тюрьме или ссылке – то эта информация, как правило, была достоверна и точна, а если он сообщал (а это делалось, похоже, довольно часто) о судьбе какого-то человека со слов кого-то, слышавшего о том от третьего лица, то неизбежно возникали неточности (от перевирания фамилии до ошибок в местонахождении человека). Таким образом, по двум вышеназванным причинам возникала путаница с партийной принадлежностью, местонахождением, даже написанием фамилии того или иного социалиста (особенно при передаче информации через третьи руки), что также неизбежно отразится на достоверности наших данных в тех случаях, когда проверка их невозможна или затруднительна.

Отметим, что в последние 3-4 года существования ПКК приток писем от политзаключенных уже серьезно сокращается – очевидно из-за предупредительных мер чекистов и тюремной администрации, и последние весточки о большинстве наших героев датируются самое позднее началом 30-х годов.

Насколько полно и репрезентативно документы ПКК отражают численность и партийную принадлежность политзаключенных социалистов, сказать крайне сложно. Представляется все же, что большинство (вероятно, даже подавляющее большинство) политзаключенных (или их родственники) обращалось за помощью в ПКК хотя бы один раз. О тех, кто по тем или иным причинам не обращался сам, в ПКК сообщали старосты и товарищи. Таким образом, как нам кажется, большинство социалистов, находившихся в тюрьмах и ссылках с 1918 г. по (условно говоря) 1932 г. – почти неизбежно будет упомянуто в документах ПКК.

Вторым массовым источником являлись различные материалы официального делопроизводства.

Особо подчеркнем, что достоверность информации, почерпнутой из чекистских документов, весьма различна и сильно зависит от их характера и типа. Но в общем низкий профессионализм чекистских оперативных кадров, низкий уровень делопроизводства, помноженный на недостаточную элементарную грамотность работников (включая машинисток) привел к тому, что в 20-е годы сплошь и рядом допускалась небрежность, перевирались фамилии, а количество опечаток и ошибок в фамилиях не поддается учету. Достаточно взглянуть на один из документов, сыгравших важную роль в подготовке и проведении процесса над с.-р. летом 1922 г., а именно - постановление Президиума ГПУ от 24 февраля 1922 г., в котором было предъявлено обвинение 43 “членам ЦК ПСР состава 1917, 1918 и последующих годов” и 140 “активным членам ПСР”, за участие “в организации вооруженного свержения Соввласти, терроре и экспроприациях”. Поспешность и небрежность, допущенные при составлении этого документа, бросались в глаза: у половины обвиняемых отсутствовали инициалы, были допущены многочисленные ошибки в фамилиях, в ряде случаев назывались ненастоящие фамилии (в том числе, и варианты одной фамилии), в списке оказались умершие и погибшие. И если подобное допускалось в документе, который давал старт публичному судебному процессу, а сам он подлежал публикации, то нетрудно себе представить, в каком “профессиональном” и “делопроизводственном” состоянии находились документы для сугубо внутреннего использования. Хотя с течением времени бюрократическая машина несколько отлаживается, но некоторые вещи все равно остаются на невысоком уровне, как, скажем, невысокий образовательный уровень и незнание языков не только машинистками 20-30-х годов, но и зачастую их начальниками (это видно по машинописным копиям перехваченных писем социалистов, которые изобилуют пропусками). Показательно, что результаты обследования, проведенные летом 1920 г. выявили, что из 2-х тысяч сотрудников ЧК из 32-х губерний, высшее образование имели – 15 человек (0,88%), из них юридическое - лишь двое2.

Основной массовый источник официального делопроизводства, используемый нами – это “Погубернский список членов антисоветских партий, взятых на учет органами ВЧК по 18 октября 1921” (М., 1921). В этом справочнике для служебного пользования (с грифом “Совершенно секретно. Перепечатке не подлежит”) насчитывается 121 страница, и построен он по территориальному принципу (начинался с Алтайской губернии и заканчивался Чувашской областью). Все члены “антисоветских партий” (практически исключительно социалисты) сгруппированы по партийному признаку – правые эсеры, меньшевики, левые эсеры, анархисты. Приведем названия граф:

На последней странице брошюры стоит подпись “Нач. СО ВЧК Самсонов. Москва, 18 декабря 1921 г.”. Сборник выполнен в табличной форме, куда сотрудники московского Секретного Отдела (в чьи обязанности входила и “опека” социалистов) свели воедино данные, представленные местными чекистами. Особо подчеркнем, что по спущенной из центра схеме, ими были представлены данные на “своих” социалистов. Бросается в глаза, что в разных губерниях (очевидно, в зависимости от степени квалификации, осведомленности и простой грамотности) чекисты даже на стандартные формулировки вопросов умудрялись давать весьма разнородные ответы в самых разных формулировках (особенно это касалось граф о социальном происхождении и профессии). И тем не менее, допуская наличие в этом сборнике и ошибок и неточностей, и памятуя о фантастической небрежности делопроизводства в это время, а также несмотря на режущие слух современного человека формулировки, мы все же полагаем эту информацию достаточно достоверной и ценной.

Почему мы считаем возможным включить всех персонажей “Погубернского списка…” в разряд “оппозиционно настроенных” и “подвергающихся репрессиям”, даже в тех случаях, когда мы ничего не знаем об их дальнейшей судьбе, кроме вот этого упоминания в 1921г.?

Во-первых, эта брошюра составлена местными чекистами на основе “оперативных учетов”, что видно даже из ее названия . Это значит, что во время периодических чисток и арестов, большинство из попавших в эту брошюру, вероятнее всего, подверглось арестам. По крайней мере в “Альбоме членов ЦК и активных членов ПСР”, составленного в 1922 г. по большей части из материалов 1921 г., видно, что довольно часто мотивировкой ареста являлось нахождение данного человека на “оперативном учете”. В “Погубернский список”, похоже, вошли те, кого не тронули по тем или иным соображениям во время арестов весной-летом 1921 г.. Возможно, часть из них была чекистам неинтересна в силу своей пассивности (а таких в списке немало), а часть не трогали по агентурно-оперативным соображения. Скажем, если деятельный партработник был хорошо “освещен” близко подошедшим к нему секретным сотрудником, то его сохраняли как можно дольше. Впрочем, о некоторых из персонажей “Погубернского списка” указывалось, что они находятся в заключении.

Во-вторых, похоже, никто из персонажей списка подписок и объявлений в газеты о выходе из своих партий на этот момент не давал, иначе их не включили бы в список или указали бы на это. Возможно, кто-то дал подписки позже и остался на свободе, но все же представляется, что немалая их часть была арестована уже в 20-е годы.

В-третьих (в третьих по порядку, но не по значению), если сама власть в лице ВЧК в 1921 г. атрибутировала людей как “членов антисоветских партий, взятых на учет…”, то уже одно это является достаточным для включения их в наш Список.

Использовались в нашей работе и введенные в научный оборот в последние годы массивы документов из официального партийного и чекистского делопроизводства (документы хранились в АПРФ, ЦА ФСБ, ГАРФ, РГАСПИ). Речь идет о сборниках документов, посвященных эсерам, анархистам, меньшевикам, максималистам и процессу социалистов-революционеров 1922 г., изданных в РОССПЭНе (См.: список литературы).

Использовались в нашей работе и следственные дела на несколько сотен социалистов и анархистов, хранящиеся в ГАРФ (Ф. 10035. Архив следственных дел). Обработка нескольких сотен таких дел была проведена сотрудником НИПЦ “Мемориал” Л.А.Должанской, и ее материалы были использованы нами для сверки и расширения нашего “Списка”. Степень достоверности информации следственных дел различна. Высока достоверность сведений о месте и времени рождения, учебе, местах работы и жительства, арестах и отсидках, но в ряде случаев не исключено, что допрашиваемые явно умалчивали о тех эпизодах своей жизни, которые могли отягчить их участь. Конечно же, сомнение вызывают и обвинения того или иного человека в контрреволюционной деятельности в 30-40 годы как явный продукт чекистского творчества.

Использовались нами и “тюремные” списки, составленные для внутреннего пользования 3 отделением Секретного Отдела ВЧК–ГПУ на эсеров, “числившихся” за этим отделением. Эти списки хронологически охватывают период с декабря 1921 г. по апрель 1922 г. и содержат информацию более чем на 250 человек. Работа с “Фотоальбомом членов ЦК и активных членов ПСР”, хранящимся в ЦА ФСБ (ЦА ФСБ РФ. Ф. Н-1789. Т. 21), дала весьма интересную информацию о 90 эсерах, потому что в нем каждая фотография сопровождалась справкой (иногда достаточно пространной).

Третьим массовым источником являлись всякого рода коллективные письма-протесты и тюремные списки, составленные самими политзаключенными.

Основным “тюремным списком”, которым мы пользовались, является список на 428 социалистов и анархистов, находившихся в Соловках3. Кроме этого нами использовались и другие “тюремные списки” политзаключенных (и “списки ссыльных” того или иного места ссылки, составленные старостами).

В конце коллективных писем-протестов, как правило, собственноручно расписывались все члены социалистических фракций данной тюрьмы или лагеря. Они особенно важны для установления того, какой фамилией пользовался в этот момент сам социалист. Чекисты могли годами именовать человека двойной фамилией (одна настоящая, другая – та, под которой человека арестовывали: Г.Л.Горьков-Добролюбов, В.Л.Утгоф-Дерюжинский, Н.А.Аверкиева-Прушакевич и др.). “Чекистское” расположение фамилий совсем не значило, что первая настоящая, а вторая – нет. Известен пример с эсеркой Миной Свирской, после ареста в 1921 г. перекрещенной на всю жизнь в Гершевич-Свирскую из-за ошибки паспортиста, запутавшегося в сложностях еврейского имени. Она вспоминала: “Находит на письменном столе мой паспорт, полученный во Владивостоке. С ним я проехала через Китай и Монголию в Москву. Выдали мне этот паспорт на основании случайно сохранившейся у меня выписки из метрического свидетельства. В ней было сказано, что я дочь Льва Давидовича-Гиршевича Свирского. Не разобравшись в том, что Гирш — второе имя моего дедушки, паспорт выписали на имя Мины Львовны Гиршевич-Свирской. Теперь и ордер на арест был выписан на это имя. Сама же я никогда этой двойной фамилией не пользовалась. На службе всегда значилась под фамилией Свирской. Но органы ЧК памятливы, у них много лет за мной тянулась эта двойная фамилия”.

Количество писем-протестов, находящихся в нашем распоряжении, невелико, как невелико и количество социалистов-“подписантов”, но почти наверняка немалое их количество было перехвачено тюремной администрацией, и нас еще ждут находки в архивах.

Достоверность этих двух видов источников крайне высока и они используются нами для проверки информации других источников, в том числе и официальных. Хотя это и звучит парадоксально, но при определении степени достоверности в написании фамилии или партийности, выбирая между официальным тюремным списком и списком, составленным самими социалистами и анархистами, мы, безусловно, отдадим предпочтение последнему.

Четвертым массовым источником являлись сообщения в эмигрантской (отчасти в российской нелегальной) прессе. Освещение борьбы и тюремных судеб своих товарищей в России являлось для социалистической эмигрантской прессы важнейшей задачей, и для подобных материалов места не жалели. Это ценнейший источник, но в ряде случаев информация, пришедшая за границу по длинной цепочке – через “третьи руки” и “окольными путями” – подвергалась искажению и грешила неточностью.

Представление об уровне ошибок в эмигрантской прессе, скажем, при передаче фамилий дает пример с членом ЦК ПСР Морозовым С.В., названным в № 14-15 “Революционной России” за ноябрь-декабрь 1921 г. – Мавроговым С.В. Так как речь шла о члене ЦК, которого хорошо знали за границей, то в данном конкретном случае имела место, скорее всего, ошибка наборщика и недогляд корректора. Когда же речь шла о малоизвестных рядовых партийных работниках, то путаница могла достигать анекдотических размеров. Разные написания одной и той же фамилии даже в одном и том же журнале встречались весьма часто.

Впрочем, ни в коем случае не следует все сообщения эмигрантской прессы о репрессированных социалистах считать недостоверными. Надо отметить, что эмигрантские социалистические газеты и журналы достаточно трепетно и серьезно относились к тому, чтобы добывать и публиковать информацию о репрессированных товарищах, а в случае их гибели редакции старались давать максимально подробные некрологи. Подчеркиваем это для того, чтобы было ясно, что, как только  некая информация о том или ином социалисте просачивалась за границу, то об этом тут же стремились сообщить (естественно, не забывая как о конспирации, так и о принципе – “не навреди!”).

Однако ошибки делала не только эмигрантская пресса, но из-за условий подполья, отсутствия нормальной коммуникации, эффекта испорченного телефона путаницы было немало и в сообщениях российских социалистов. Ярким примером этого может служить пример с тамбовской эсеркой Евгенией Семеновной Бондаренко, арестованной в 1920 г. В обращении Центрального Организационного Бюро ПСР от 10 июля 1921 г. “К социалистическим партиям всех стран”, опубликованном в “Революционной России в № 10, она была названа Евгением Бондаренко. Можно предположить, что ошибочная информация пришла в ЦОБ ПСР (находившийся в России и выполнявший функции арестованного ЦК), где ее не смогли перепроверить. О Евгении Семеновиче Бондаренко писалось и в № 9 «Социалистического Вестника» за 1921 г. То, что путаница преследовала ее, видно из двух писем в ПКК из Владимирской тюрьмы в 1921 г., в которых она упоминалась уже как Август Семенович Бондаренко.

Ошибка перекочевала и в современную литературу, получив, так сказать, вторую жизнь. Так, например, в комментарии к сборнику документов “Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы. В 3-х тт. / Т. 3. Ч. 2. Октябрь 1917 г. - 1925 г.” (М.: РОССПЭН, 2000) написано: “Бондаренко Е., с.-р., арестован в июне 1920 г. в Тамбове по обвинению в идейном руководстве и связи с крестьянским восстанием”.

Разобраться удалось лишь после знакомства с фотоальбомом членов ЦК и активных членов ПСР, хранящимся в ЦА ФСБ, где биографическая справка на Евгению Бондаренко и ее фотография исключают любые сомнения.

Похожий случай встретился нам в письме в ПКК, где сообщалось о Кальян Евгении Николаевне, члене ПСР с 1906 г., арестованной в сентябре 1920 г. в Воронеже, сидевшей в 1921 г. в Бутырках и освобожденной 7.02.1922 г. Но проверка по тюремным спискам 3-го отделения СО ВЧК по состоянию на 22 декабря 1921 г. показала, что арестованного 23 сентября 1920 г. и находящегося в декабре 1921 г. в Бутырках звали - КАЛЬЯН Евгений Николаевич. И хотя безусловной веры в официальные записи этого времени (они нашпигованы ошибками и неточностями) у нас нет, но выбор в данном случае склоняется в сторону информации СО ВЧК, а не корреспондента ПКК. Объясняется это тем, что подобная ошибка именно в тюремных списках, в силу их специфики, была бы слишком чудовищной и вряд ли возможной даже для чекистского делопроизводства начала 20-х годов. Впрочем, окончательная уверенность появится лишь при получении сведений из дополнительных достоверных источников.

Схема справки “Списка” и правила ее оформления

Ф.И.О. Фамилии пишутся прописными буквами и выделяются жирным шрифтом, имя и отчество – строчными и не выделяются. В случаях, когда при наличии двух-трех известных фамилий мы не в состоянии отличить настоящую фамилию от “нелегальной” (т.е. от той, под которой человек был арестован и сидел в тюрьме) или от псевдонима (псевдонимы в виде фамилий встречались нередко), мы их пишем в круглых скобках, через запятую, строчными буквами и без выделения. Мы сохраняем такой порядок расположения фамилий, каким он нам встретился в источнике (две-три фамилии написанные через дефис), дабы не отдавать искусственно приоритета какой-либо одной из этих фамилий, но отсюда вовсе не следует, что именно первая фамилия настоящая. Для расширения “зоны узнавания” мы указываем возможные комбинации из этих фамилий. Например:

АБРАМОВИЧ (Гинзбург, Абрамович-Гинзбург) Иван Моисеевич
(? – ?)
Член ПСР.

В случае, если после дополнительных исследований мы разберемся в иерархии и подлинности этих имен, то в последующих выпусках мы переоформим справку по общему стандарту (т.е. укажем, какая из этих фамилий является “нелегальной”, какая – партийным или литературным псевдонимом, а какая – настоящей и т.д.).

Когда иерархия имен известна, то приоритетным именем (черным словом), куда привязывается и справка - избирается то, под которым данный человек был известен в политических и общественных кругах.

Например:

МАРТОВ (наст. фам. – Цедербаум) Юлий Осипович (псевд. Алексей, Гамма, Берг, Егор, Егоров, Л.Мартов, Нарцис Тупорылов, Пахомий и др.)
(12.11.1873 – 4.4.1923)
Член РСДРП.
(братья – Ежов С. О., Левицкий В. О., сестры – Дан Л. О., Кранихфельд Н. О.)

В тех случаях, когда имеются сведения о муже или жене, входивших в этот же социум и разделявших судьбу супруга, то указываются их Ф.И.О. Обеспечивается двойное упоминание фамилий супругов (сначала в привязке к мужу, затем в привязке к жене). Отцы, матери, братья и сестры называются только в том случае, если они принадлежали к этому социуму (в неясных случаях возможно расширительное толкование этого условия, в том числе и для расширения “зоны узнавания” данного человека его сегодняшними родственниками). Дети просто включаются в этот общий список в привязке к родителям, так как, с одной стороны, они поневоле разделяли судьбу родителей, а с другой – многие из них подверглись позже преследованиям со стороны власти, смотревшей на них как на “неблагонадежных” и потенциально опасных. Впрочем, некоторые из детей, как дочь члена ЦК ПСР М.Я.Гендельмана, в 13 лет создавшая вместе с подругами в 1925 г. подпольный школьный социалистический кружок и разбрасывавшая листовки на бирже труда, или сын эсеров Бабиных, пытавшийся стрелять в прокурора Катаняна –уже “не просто дети”, они уже борцы, совершившие поступок и сознательно разделившие судьбы родителей.

Многие жены социалистов сами принадлежали к этой среде и зачастую были известны в ней как под своей девичьей фамилией, так и под фамилией мужа. Ситуация многократно запутывается тем, что в силу ряда причин среди политзаключенных и ссыльных были распространены гражданские браки, а кроме того многие из них арестовывались и содержались в тюрьмах под “нелегальными” фамилиями. Все это создает немало парадоксов и путаницы. Например, сестры Аверкиевы Надежда и Нина, бывшие женами уполномоченного ЦК ПСР М.И.Львова и члена ЦК ПСР А.И.Альтовского, принадлежали к весьма знаменитому народовольческо-эсеровскому роду Аверкиевых и были известны под своими фамилиями, а Надежда, арестованная как Прушакевич, долго числилась по чекистским спискам как Аверкиева-Прушакевич, но вовсе не как Львова. Она более полугода не называла своей настоящей фамилии. Уместно прибавить, что есть все основания полагать, что М.И.Львов – это нелегальная фамилия ее мужа, а настоящую фамилию он чекистам так и не открыл (она стала известна им лишь в 1925 г., когда Львов, бежавший из чердынской ссылки после смерти его жены во время родов, был арестован вместе с новорожденным ребенком на московской квартире коммуниста, знавшего его под настоящей фамилией как одного из руководителей Совета рабочих депутатов в Казани летом 1917 г.).

Если принять во внимание, что во всей исторической литературе он так и остался Львовым, а в современной справке Генпрокуратуры о реабилитации М.И.Львова, хранящейся в фонде процесса над с.-р. (ЦА ФСБ РФ.Н-1789. Т. 1), указано, что из материалов следствия и суда видно, что это не настоящая фамилия, то ситуация с нелегальными фамилиями в данной супружеской паре становится совсем парадоксальной.

АВЕРКИЕВА (нелег. фам. Прушакевич) Надежда Александровна
(Ок. 1891, по др. данным 1898 – 1925)
Член ПСР.
(муж – Львов М. И.)

Показателен случай и с бакинской эсеркой с Самородовой-Сухоруковой-Полянской-Спектор, осужденной по бакинскому процессу над с.-р. в конце 1922 г. Будучи урожденной Самородовой, она вышла замуж за эсера Сухорукова, убитого в 1918 г., с другим же мужем – И.Е.Спектором, она жила в 1925 г. в Ленинграде. И если с этими тремя ее фамилиями все понятно, то четвертая – Полянская, упоминается только в письме старосты бакинских эсеров-политзэков Р.Карашарли от 16 апреля 1923 г., где Самородова-Спектор-Сухорукова фигурирует как Сухорукова-Полянская О. Что это? Ее “нелегальная” фамилия ? Но ни в материалах процесса ни в газетных репортажах ни в чекистских документах об этом не упоминается. Или помимо двух мужей был еще и третий? Трое эсеров с фамилией Полянский существовали, но мы даже географически “привязаться” не в состоянии, так как нет сведений об их местонахождении именно в это время. Дело осложняется еще и тем, что, насколько можно судить по ее письмам в ПКК, сама она подписывалась девичьей фамилией (Самородова), когда же писали о ней – то в одних случаях писали то как о Самородовой, то как о Сухоруковой, то, как уже отмечалось, как о Сухоруковой-Полянской, а позже- Сухоруковой-Спектор.

Фактически ее знали в это время в социуме под всеми тремя фамилиями, а позже – еще и как Спектор. Парадокс заключается в том, что в начале 20-х годов, насколько можно судить, она была все же больше известна как Самородова, но в исторической литературе запечатлелась как Сухорукова-Спектор, и именно под этим именем известна сегодня.

В соответствии с избранным нами принципом в качестве приоритетных избирать имена, под которыми человек был наиболее известен в политических и общественных кругах, то мы должны были бы выбрать ее девичью фамилию, но в данном случае, чтобы не плодить путаницы, сделав перекрестные отсылки на все фамилии, мы поместили справку о ней под фамилией Сухоруковой.

СУХОРУКОВА (урожд. Самородова, Полянская, Сухорукова-Полянская Спектор, Сухорукова-Спектор,) Ольга Степановна
(1895 – ?)
Член ПСР.
(1-й муж – Сухоруков; 2-й муж (предположительно) – Полянский, 3-й муж - Спектор И. Е.)

Оформление разночтений и ошибочных написаний фамилий, нелегальных фамилий, партийных псевдонимов, литературных псевдонимов

Фонетические и графические разночтения и ошибочные написания фамилий даются нами по двум причинам. Во-первых, мы далеко не всегда знаем, как правильно на самом деле звучала данная фамилия, а искажения возникали как при передаче ее разными людьми в своих письмах (и в эмигрантской прессе), так (возможно) и при прочтении нами неразборчивых почерков. Более того, в ряде случаев верной может оказаться любая из указанных фамилий, и мы указываем их все для облегчения ориентации. Во-вторых, мы указываем искажения фамилии для того, чтобы при знакомстве с источником можно было ее опознать. Таких искажений и в чекистских источниках, и в письмах политзаключенных, и в сообщениях эмигрантской прессы немало. Чаще всего искажаются гласные – а меняют на о (и наоборот), или букву и на е (и наоборот), а также согласные и окончания. Однако если бы были только такие искажения, которые легко определяются, то можно было бы их и не фиксировать. Но нередко встречаются и случаи такого искажения, которые меняют фамилию до неузнаваемости. Например, в обвинительном списке ГПУ от 24 февраля 1922 г., выдвинутом против эсеров, Бианки превратился в Блинина, а в сообщении эмигрантской эсеровской “Революционной России” в 1921 г., как уже упоминалось выше - член ЦК ПСР Морозов С.В. трансформировался в Маврогова С.В. Такие ошибочные написания неискушенному читателю вычленить непросто. Саму дефиницию “ошибочное написание” мы вводим потому, что невозможно считать “разночтением” Бианки – Блинин и Морозов – Маврогов. Ошибочное написание помещается в квадратные скобки и сопровождается условным сокращением - ошиб. написание. Например

БИАНКИ [ошиб. написание в док. ГПУ– Блинин] Виталий Валентинович
(1894 – 1959)
Член ПСР.

Фонетические, графические и прочие разночтения в написании фамилий также помещены в квадратных скобках, имен – в круглых. Варианты имен и отчеств мы даем в круглых скобках, так как в большинстве случае это не результат ошибки или разночтений, а реально употреблявшиеся имена, как скажем в данном примере:

АВРУСКИН [Оврускин] Михаил (Хаим) Яковлевич
(1894 – 1938)
Член РСДРП.

Далее в круглых скобках, даются сопровождаемые условными сокращениями, т.н. нелегальная фамилия – т.е. вымышленная фамилия поддельного документа, под которой данный человек арестовывался (и порой сидел под ней в тюрьме) и которая иногда потом к нему прилеплялась в качестве второй фамилии, а также его партийные псевдонимы и клички. В ряде случаев будут указываться и литературные псевдонимы, под которыми  данный человек писал в эмигрантской и нелегальной партийной прессе (иногда литературные псевдонимы превращались в партийные, но чаще всего – нет). Указываются также в ряде случаев с помощью сокращений девичья фамилия той или иной социалистки, и настоящая фамилия.

Все вышеназванные случаи во избежание путаницы указываются с помощью следующих сокращений:


Например:

БАЦЕР Давид Миронович (лит. псевд. Тиль Т. И.)
(1905 – 1986)
Член РСДРП.
(сестра – Бацер М. М.)

ГАРВИ (наст. фам. – Бронштейн; Бронштейн-Гарви) Петр Абрамович (парт. псевд. - Захар Петрович, Кемский, Коля, Ю. Чацкий, Юрий, лит. псевд. – Н.Вигар, Гар-ви, Н. Гар-ви, Н. Гарви (Ю.Чацкий), П. Гарви, П.А.Гарви, и др.)
(15.1.1881 – 28.2.1944)
Член РСДРП.

РИХТЕР Владимир Николаевич (нелег. фам. Писаревский Александр Давыдович)
(20.7.1880 – 6.11.1932)
Член ПСР.

В Списке принята система перекрестных ссылок. Фамилии или псевдонимы людей, на которых есть справки, выделяются курсивом.

Например:

МЕРХАЛЕВ (нелег. фам. – Дмитриев) Владимир Николаевич
(1893 - 1927)
Член ПСР.
(жена – Мерхалева Анна Самойловна; брат – Мерхалев Дмитрий Николаевич; сестра – Мерхалева Вера Николаевна)

Время рождения и время смерти (когда они известны) указываются полностью – день, месяц и год. В тех случаях, когда мы не знаем года рождения, ставится знак вопроса. Если год рождения нами вычисляется (в ряде источников указывается возраст), то мы отмечаем приблизительный характер даты, например: ок. 1889. Если есть разночтения в годах рождения или смерти, то рядом с одной датой пишется и вторая: 1889, по др. данным –1890 – 12.4.1937. У подавляющего большинства наших героев мы не знаем года смерти, хотя и предполагаем, что для большинства из них он приходится на пятилетний период с 1936 по 1941 г.

В ряде случаев, когда мы знаем дату последней прижизненной информации о данном человеке, то мы пишем – “не ранее такой-то даты” или “после такой-то даты”. Например: (1880 – не ранее середины 1957). Это вовсе не значит, что данный человек вскоре умер, это значит, что о последующих годах его жизни мы ничего не знаем.

Если информация о дате смерти неточная, то мы пишем -  “около такой-то даты”. Особо подчеркнем, что немало сионистов-социалистов (и в единичных случаях кое-кто из с.-р. и с.-д.) на рубеже 20-30-х годов сумело уехать в Палестину и соответствующую информацию о их жизни (которая явно не закончилась, как у большинства оставшихся в России их товарищей, в советских тюрьмах, ссылках и лагерях в 30-е годы), можно получить от их родственников и израильских исследователей (на что мы и надеемся, как и на уточнение даты и места рождения и смерти). Впрочем, в данном Списке место рождения и смерти не указывается, так как для подавляющего числа социалистов нам они неизвестны, а те, которые мы знаем, будут приведены в биосправках в последующих выпусках.

Партийная принадлежность

Применительно к членам партии социалистов-революционеров (ПСР), меньшинства партии социалистов-революционеров (МПСР), партии левых социалистов-революционеров (ПЛСР), Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП), союза социалистов-революционеров максималистов (ССРМ), Трудовой народно-социалистической партии (ТНСП) – применяются традиционные формулы - cоциалист-революционер, cоциалист-революционер (меньшинства), левый cоциалист-революционер, cоциалист-революционер (максималист), народный социалист.

У анархистов и сионистов-социалистов принадлежность человека к определенной организации или направлению/течению указывается в тех случаях, когда это нам достоверно известно. Например: анархист-синдикалист; анархист-коммунист, анархист-универсалист, пан-анархист, анархист-махновец и т.д., а для сионистов-социалистов: Гехалуц, Национально-трудовой “Гехалуц”, “Национально-Классовый Гехалуц” (Левый), Гашомер-Гацаир, Цеирей-Цион, Маккаби, ЕВОСМ (Единое всесоюзное объединение сионистской молодежи), ЦСП (Ционистишер социалистишер партия = Сионистско-социалистическая партия), ЦСЮФ (Ционистишер социалистишер югенд фарбанд = Сионистско-социалистическое молодежное объединение) и др.


Если название конкретной организации нам неизвестно, то пишется – Сионист-социалист или Анархист. По мере нашего исследования это общее название будет заменяться названием конкретной организации или течения.

Особо подчеркнем, что для сионистов-социалистов характерно то, что было невозможно в принципе для членов других рассматриваемых нами партий – а именно нахождение данного человека одновременно в двух-трех сионистских партиях и организациях. Более того, он мог через два года сменить эту пару-тройку организаций на следующую пару-тройку. Таким образом, указываемые нами сведения о принадлежности сиониста к той или иной конкретной организации или партии, вполне могут оказаться лишь верхушкой айсберга его отношений с различными сионистскими организациями.

Отметим также, что вполне возможны ошибки и в целом, особенно в тех случаях, когда политзаключенный в своих заявлениях или письмах не указывал партийность и о ней приходилось судить из контекста источника. В ряде случаев арестовывались и содержались вместе с социалистами люди, не являвшиеся членами партии. Причины ареста могли быть самыми разнообразными: от проживания с “настоящим” эсером, меньшевиком или анархистом в одной комнате в студенческом общежитии до участия в рабочем или студенческом кружке. Такие люди и сами называли себя беспартийными и в среде политзаключенных считались беспартийными, проходящими по тому или иному групповому делу (с.-р., меньшевиков, анархистов и т.д.). Если такой беспартийный не давал “откровенных” показаний и придерживался норм поведения и требований тюремного коллектива (или одной из фракций), то он фактически являлся членом этого коллектива (может быть, в некоторых случаях с чуть меньшим объемом прав и обязанностей). Часть таких беспартийных уже в тюрьме и ссылке становилась членами партий.

В случаях, когда мы имеем информацию о том, что человек, будучи беспартийным, был арестован “по делу” группы лиц той или иной партийной принадлежности, то мы пишем – Б/п, по делу с.-р (с.-д., анарх., сионистов-социалистов и т.д.), а во всех остальных случаях – Б/п, близок к с.-р. (с.-д., анарх., сионистам-социалистам и т.д.)

Например:

АЛЕКСЕЕВ Степан Гаврилович
(? – ?)
Б/п, по делу с.-р.

БАР Генрих Карлович
(1876 – ?)
Б/п, близок к с.-р.

В Списке (в отличие от биосправок) мы не даем информацию о большинстве коллизий, связанных с партийностью (например, о исключении или выходе того или иного социалиста из своей партии), ограничившись лишь фиксацией смены партийности. Если социалист или анархист становился коммунистом, то мы пишем – Социалист-революционер, затем коммунист. Если он менял свою партийную принадлежность в рамках социума, то пишем - Социалист-революционер, затем анархист.

АФАНАСЬЕВ Владимир Николаевич
(1902 – ?)
Социал-демократ, затем социалист-революционер.

СЕМЕНОВ (парт. псевд. – Васильев) Григорий Васильевич
(1891 – 8.10. 1937)
Социалист-революционер, затем социалист-революционер (меньшинства), затем коммунист.

Время смены партийности, как и изменение партийности до 1917 г., мы в Списке не указываем, а в биосправке, скажем, на того же Г.И.Семенова мы укажем, что он был анархистом-коммунистом с 1906 по 1912 г., затем членом ПСР, в 1919 г. примкнул к МПСР, а в январе 1921 г. стал членом РКП(б).

Проблема “двоения” персонажа

В ряде случаев мы без дополнительных исследований не в состоянии утверждать, идет ли речь об одном человеке или о двух разных. Те различия, которые имеются, вполне могут оказаться ошибкой (опиской) источника. Например:

АКАЛОВСКАЯ В.Е.
(? - ?)
Член ПЛСР.

АКАЛОВСКАЯ Вера Алексеевна.
(1897 - ?)
Член ПЛСР.

Весьма велика вероятность, что в данном случае речь идет об одном человеке, а эффект “двоения” возник из-за разницы во втором инициале - В.Е. или Вера Алексеевна.

В другом случае, похоже, возник эффект “двоения” также из-за разницы в одной букве в фамилии и трансформации отчества:

АГУНИН Абрам Гиршевич (Григорьевич)
(? – ?)
Анарх.

АГУТИН Абрам Григорьевич
(1896 – ?)
Анарх.

В следующем примере также весьма высока вероятность двоения, но нельзя исключить и возможность того, что речь идет о братьях.

АЛЕКСЕЕВ Станислав Гаврилович
(? - ?)
Член ПСР.

АЛЕКСЕЕВ Степан Гаврилович
(? – ?)
Член ПСР.

Первая справка составлена по письму 1924 г. в ПКК, из которого видно, что с.-р. Алексеев Станислав Гаврилович был арестован в Москве 10.04.1919 г., а на рубеже 1923-1924 гг., находился в челябинской ссылке (ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 37. Л. 4). Вторая справка составлена по телеграмме (и поэтому нельзя сличить почерки на предмет идентификации), отправленной в 1919 г., из которой явствует, что Алексеев Степан Гаврилович, рабочий, арестованный в Москве 10.04.1919 г. по делу с.-р., отправлен в мае 1919 г. в ссылку. Весьма велика вероятность того, что это один и тот же человек, но в то же время не исключено, что речь идет о братьях, арестованных вместе на одной квартире (групповые аресты и засады на квартирах с последующим арестом всех пришедших, были излюбленными методами чекистов в годы гражданской войны и некоторое время сразу после нее).

Представляется, что в интересах дела целесообразно оставлять подобные “двойные” справки, ибо в этом случае рано или поздно исследователи разберутся в подлинности или фантомности имен. А вот при оставлении лишь одного имени и “составлении” одной биографии из двух, мы крайне затрудним эту работу для исследователей, к тому же исключив из Списка человека лишь по причине неполноты нашей информации. Исходя из этих соображений, в случаях спорного “двоения” мы публикуем обе “двойные” справки.


Еще раз подчеркнем, что и Список и Справочник – это не завершение работы, а лишь один из ее важных этапов, который, смеем надеяться, придаст мощный импульс всестороннему и многоаспектному исследованию темы “социалистического” сопротивления большевистскому режиму и выведет ее на новую, более высокую орбиту. Но для этого крайне важна помощь всех заинтересованных и неравнодушных людей в воссоздании этой малоизвестной, трагичной и героической страницы нашей истории. Восстановление биографий людей, о многих из которых мы знаем сегодня только имя, будет во многом зависеть от вашей помощи.

Мы не предлагаем вам готовый и окончательный продукт и не рассматриваем вас лишь как потребителей его, а предлагаем принять участие в этом общем и очень значимом деле.

Мы хотели бы рассчитывать на помощь родственников социалистов – мы будем рады сохранить память о родном вам человеке, и ждем от вас информацию, воспоминания, письма и документы, фотографии (дорогие вам реликвии будут скопированы и возвращены), которые будут помещены в архив “Мемориала”. Для нас чрезвычайно важны ваши уточнения, исправления, дополнения. Мы будем весьма признательны за помощь и участие маститых историков, краеведов и научной молодежи: аспирантов, студентов (не отвергнем и помощи школьников) – одним словом, всех, кто способен обогатить наше общее знание хотя бы еще одним штрихом и мыслью.

К.Н. Морозов, А.Б. Рогинский

Мы будем чрезвычайно признательны за содержательные дополнения, замечания и исправления к публикуемым материалам, которые просим присылать по адресу: 127051, Москва, Малый Каретный пер., д.12 или по электронному адресу [email protected].

********

При работе над списком составителями была использована электронная база данных “Мемориала” на социалистов, составленная в 1993-1997 гг. усилиями научных сотрудников НИПЦ “Мемориала”: И.И.Осиповой, Л.А.Должанской, И.С.Заикиной, Я.В.Леонтьева, С.С.Печуро, проведших полистную роспись фонда ПКК–ППЗ (ГАРФ. Ф. 8409, Ф. 8419), а также роспись ряда номеров “Революционной России”, “Социалистического Вестника”, “Погубернского списка членов антисоветских партий, взятых на учет Органами ВЧК по 18 октября 1921 года” и биографического словаря “Политические деятели России 1917” (М., 1993). Для сверки и расширения нашего Списка были также использованы материалы сотрудника НИПЦ “Мемориал” Л.А.Должанской, обработавшей несколько сотен следственных дел на социалистов и анархистов, хранящихся в ГАРФ (Ф. 10035. Архив следственных дел), предоставленные ею для нашей работы. Существенное дополнение и сверка данных Списка по другим источникам были осуществлены членами исследовательского коллектива НИПЦ “Мемориал”, работающего в данное время над проектом “Социалисты и анархисты – участники сопротивления большевистскому режиму (25 октября 1917 - конец 30-х годов)” – А.В.Дубовиком (Днепропетровск) (ССРМ и анархисты) (в предшествующие годы он собрал картотеку и написал биосправки на несколько тысяч анархистов и эсеров-максималистов); И.С.Заикиной (Москва) (РСДРП); к.и.н. К.Н.Морозовым (Москва) (ПСР, МПСР и ТНСП); ответ. секретарем программы Т.А.Семеновой (Москва), С.А.Чарным (Москва) (сионисты-социалисты). Часть материала была сверена С.М.Быковским (Москва) (анархисты). Особую благодарность авторы выражают директору НИЦ “Мемориал” (СПб.) И.А.Флиге, осуществившей сверку Списка по меньшевикам и составившей для него новые справки, используя картотеку и архивные материалы своего покойного мужа – В.В.Иофе.

При содействии В.А.Крахотина значительный объем дополнительной информации о социалистах и анархистах был извлечен из базы данных общества “Мемориал”, объединяющей более 1 300 000 биографических справок из книг памяти жертв политических репрессий, изданных в разных регионах бывшего СССР. Благодаря этому удалось во многих случаях уточнить даты жизни и получить дополнительные сведения о репрессиях, которым подвергались персонажи Списка.

Огромную благодарность и искреннюю признательность за неоценимую помощь в сверке и дополнении Списка авторы издания выражают проф. Марку Янсену (Амстердам), использовавшему свою картотеку (ПСР и отчасти РСДРП), д.и.н. М.И.Леонову (Самара) (ПСР), к.и.н. Я.В.Леонтьеву (Москва) (ПЛСР, ССРМ и анархисты), к.и.н. И.В.Берсневой (Москва) (сибирские эсеры 1919-1920 гг.). Кроме того мы благодарим д.и.н. В.В.Дамье за предоставление и перевод с немецкого языка “Бюллетеня Черного Креста”, д.и.н. С.А.Красильникова (Новосибирск) за предоставление ряда архивных материалов, а также сотрудников ГАРФ А.И. Барковец, О.В. Маринина, Д.Н.Нохотович, Б.М.Садовникову, В.В. Саунину, В.Ч. Нодия за содействие и помощь в работе в архиве. Особую благодарность мы выражаем американскому историку Зиве Галили, предоставившей нам выписки из израильских архивов, позволившие увеличить число справок на сионистов-социалистов и внести в уже имеющиеся дополнения и уточнения.

Примечания

1 Процесс эсеров. Вып. 2. Речи защитников и обвиняемых. М., 1922. С. 238–239.

2 См.: Павлов Д.Б. Большевистская диктатура против социалистов и анархистов. 1917 - середина 1950-х годов. М., 1999. С. 56.

3 Соловецкие политскиты. Список политзаключенных (1925) / Публикация Е.Жемковой и А.Рогинского // Звенья. № 1. С. 252–298.

Данный материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен некоммерческой организацией, выполняющей функции иностранного агента, либо касается деятельности такой организации (по смыслу п. 6 ст. 2 и п. 1 ст. 24 Федерального закона от 12.01.1996 № 7-ФЗ).

Государство обязывает нас называться иностранными агентами, при этом мы уверены, что наша работа по сохранению памяти о жертвах советского террора и защите прав и свобод человека выполняется в интересах России и ее народов.

Поддержать работу «Мемориала» вы можете через donate.memo.ru.