Авксентьев Николай Дмитриевич

“Когда я впервые встретил Авксентьева, он был совсем еще молодым человеком, с золотистым пушком юности на щеках, с русой шевелюрой, откинутой назад и открывавшей благородные линии высокого лба.

Н.Д. Авксентьев представлял собою чрезвычайно целостный и законченный красивый русский тип. Он был насквозь русский, по-своему русский, как все разнообразные глубоко национальные или почвенные типы. Я был коренной волгарь, родившийся в Самарской и выросший в Саратовской губернии; он — близкий сосед, уроженец Пензенской; оба мы, к тому же, учились в Московском университете, дающем окончательную чеканку классическому русскому говору и еще чему-то, что кроется за ним.

… Авксентьев был выходцем из дворянской среды и во всём его складе, облике, манерах незримо чувствовалась дворянская, из поколения в поколение идущая культурность, выражающаяся в природном такте, чувстве меры, уменьи себя держать, представительности, способности импонировать без особых к тому усилий”

В.М. Чернов “Перед бурей. Воспоминания”.

N.-Y. Изд. имени Чехова. 1953.

“В столовой мое внимание как-то привлек красивый блондин с пышными волосами, около которого я оказался и с ним разговорился. По-видимому, и я его чем-то заинтересовал, потому что из столовой мы вышли вместе. Его имя было — Николай Авксентьев. Он с группой товарищей осенью 1899 года приехал из Москвы. Все они были участниками студенческих волнений, которые зимой и весной этого года разразились в Москве…

В Москве забастовкой в университете руководил Авксентьев с товарищами, стоявшие во главе выборной тайной студенческой организации; Авксентьев был председателем Исполнительного Комитета Союзного Совета землячеств. За это он был уволен из университета без права поступления в другой университет и полицией выслан на родину, в Пензу. Та же участь постигла и еще несколько десятков студентов. И вот теперь он, вместе с группой бывших московских студентов (некоторые из них еще в студенческих тужурках, но со споротыми пуговицами), приехал в Берлин, где все они, одновременно со мной, и были приняты в университет.

Наше случайное знакомство быстро превратилось в дружбу — мы, оказывается, жили одними и теми же интересами, выросли в одной и той же среде русской интеллигенции. Теперь мы посещали одни и те же лекции. Авксентьев и его товарищи были приблизительно одного возраста со мной, некоторые — на один-два года старше меня. Почти все вечера мы проводили вместе — в бесконечных спорах и разговорах за стаканом чая.”

В. Зензинов. Пережитое.

Изд. им. Чехова. Нью-Йорк. 1953.

…Авксентьев был центром целого кружка незаурядных людей, сыгравших немалую роль в истории ПСР, то как единое целое, то порознь.

… Он производил впечатление человека, который уж вполне “обрел самого себя” и очень ревниво относился к своей идейной самостоятельности. В своем кружке он лидерствовал и имел вкус к лидерству, не без примеси даже известной персональной властности. Отличался жизнерадостностью, вполне не покидавшей его потом и в самых тяжелых обстоятельствах. Держался с достоинством и сразу дал понять, что он и его друзья — согласно позднейшему выражению одного из них — “под эсеровскую политическую программу и народническую философию хотят подвести не столько Лаврова и Михайловского, сколько Канта и Риля”.

… Авксентьев принес с собою в ее ряды свое философское кредо, вскоре опубликованное в книжке о “Сверхчеловеке” Но что же такое, в конце концов, сверхчеловек, как не человек, переросший в рыцаря? Не удивила меня впоследствии и весть о раннем вступлении Авксентьева в ряды масонства. Где же, как не в масонстве, сохраняется поныне ритуал торжественных посвящений, обетов, символических знаков, орденских рангов — словом, весь реквизит эпохи мистерий и рыцарской романтики?

… Он играл в кружке “первую скрипку” и относился к этому своему положению очень ревниво: можно было предвидеть, что именно в нем более, чем в другом, будет говорить самая чувствительная сторона завзятого политика: эрос власти.

…Авксентьев вообще был богато одаренной натурой. Широко философски образованный, он обладал и высокоразвитым художественным вкусом. Были у него и артистические задатки, которых он не развил. Он был превосходный чтец, блестящий рассказчик и остроумный собеседник”.”.

В.М. Чернов “Перед бурей. Воспоминания”.

N.-Y. Изд. имени Чехова. 1953.

"С Николаем Дмитриевичем я познакомился [...] ранней осенью 1900 г. в Берлине. [...] Авксентьев был как бы в фокусе окружавших его. Он обращал на себя внимание прежде всего внешностью: блондин с шапкой кудрявых волос, будущий поклонник Канта, "с душою прямо геттингенской", был в полном расцвете лет, уверенный в своих духовных силах. Он уже имел и некоторое имя и пользовался авторитетом, как недавний председатель московского союза студенческих землячеств, пострадавший за свои убеждения: за руководство студенческой забастовкой он был исключен из университета. К нему относились почтительно, смотрели на него снизу вверх. Соответственно держал себя и Авксентьев - глядел на окружавших сверху вниз".

"Закончив образование в Галлэ, молодым доктором философии стал он появляться на полулегальных закрытых собраниях, устраиваемых московской организацией эсеров. Авксентьев читал доклады не на узко-партийные, программные или тактические темы, а на общие - "идеологические" или "миросозерцательные". Как сейчас слышу излюбленные им начальные слова: "Петр Лаврович Лавров" и, без напряженного поиска нужных слов и выражений плавно льется речь, сопровождаемая откидыванием налезавшей на глаза пряди волос. Авксентьев был темпераментным оратором французской школы: не избегал плеоназмов, повышения и понижения приятно звучащего баритона и выразительной жестикуляции похлопывания по столу ладонью или даже кулаком. Вместе с тем он обладал хорошо сложенным мозговым аппаратом, острым аналитическим умом, безукоризненной логикой, превосходной памятью. Естественно, что пользовался он популярностью у своей аудитории и стал любимцем многих слушательниц. [...] Его деятельность протекала главным образом в Петербурге, где он ораторствовал на крупнейших заводах и в частных салонах и вскоре занял место товарища председателя Совета рабочих депутатов по представительству от партии с.р. (при председателе Хрусталеве-Носаре)".

М.В. Вишняк. "Современные записки" (воспоминания редактора).

Indiana University Publications Graduate School,

Slavic and East European Series. Vol. 7. 1957. USA. С. 63-64.

"Авксентьев был отличным оратором и с большей охотой говорил, нежели писал. Но когда писал, он тщательно отделывал свои статьи. Он был одним из главных вдохновителей "Почина" и позднее "Призыва", в которых подвергались пересмотру устаревшие пункты некритического социализма в эсеровской программе и тактике. Как автор, Авксентьев активнее всего был во время первой мировой войны в "Призыве", где, вместе с Плехановым, Фондаминским, Слетовым, Вороновым-Лебедевым и др., отстаивал идеи оборончества и патриотизма против скрытых и явных пораженцев. За полтора года выпущено было 60 номеров "Призыва" (последний номер вышел уже после революции - 31 марта 17 г.), и перу Авксентьева принадлежало там свыше 40 статей".

"Постепенно имя Авксентьева сделалось неотделимым от правых эсеров или эти последние стали неотделимы от Авксентьева. Этот собирательный тип "правого эсера" имел свои положительные и отрицательные черты. Отрицательно его можно охарактеризовать как - не-монист, не-абсолютист, не-максималист, не-догматик, не-фанатик, верующий в свою непогрешимость, и не-эгоцентрик, ставящий себя или группу, к которой принадлежит идеологически, политически, профессионально, в центр мироздания. В положительной форме о правом эсере можно сказать, что он хотел быть реалистом и вместе с тем идеалистом, свободолюбцем и патриотом, признававшим и даже преклонявшимся перед многими достижениями других культур и народов, - социалистом-гуманистом и, по трагической необходимости, революционером. "Лишь как творцы можем мы уничтожать", цитировал Авксентьев любимого им Ницше в своей диссертации "Кант и Ницше", вышедшей и на русском языке под названием "Сверхчеловек".

"Я стал встречаться с Авксентьевым ежедневно, а то и по несколько раз в день, когда его избрали председателем Совета Республики, так называемого Предпарламента, а меня секретарем этого недолговечного учреждения. Авксентьев председательствовал и на общих собраниях, и на собраниях старейшин, и в Бюро. Он умел ставить вопросы, направлять и резюмировать прения, формулировать предложения. К нему относились с уважением представители всех партий, групп и организаций, если не считать, конечно, большевиков, которые тотчас после оглашения их декларации Троцким покинули Предпарламент. И товарищи председателя - Пешехонов от энесов, Набоков от к.-д., Крохмаль от меньшевиков - ценили умение и такт председателя. Но Предпарламент был обреченным учреждением, фатально приближавшегося к своему концу, несмотря на всю развитую им деятельность по лучшим образцам западно-европейского парламентаризма".

М.В. Вишняк. "Современные записки" (воспоминания редактора).

Indiana University Publications Graduate School,

Slavic and East European Series. Vol. 7. 1957. USA. С. 65-67.

"Как известно, Авксентьев был избран главой нового Всероссийского Временного Правительства, так наз., Уфимской Директории. Если это и давало удовлетворение личному честолюбию, политически и морально оно было связано с очень тяжелыми переживаниями. На Авксентьева ополчились и его всячески поносили и большевики, и враги справа, которые не могли ему простить - одни того, что он демократ, другие - что он левый, социалист и революционер. Да и в своей партии Авксентьев вызывал много нареканий и даже травлю со стороны тех, кого возмущало соглашательство с правыми и умеренными, и кто предлагал отказаться от политики "обволакивания" чуждых демократии элементов и действовать решительно, в согласии с большинством Комитета членов Учредительного Собрания".

"Уфимская и омская эпопеи не оставили в Аксентьеве чувства озлобления. Очент самолюбивый, Авксентьев не был злопамятен в политике и сравнительно легко примирился с нанесенной ему обидой, - он считал это как бы условием или неизбежным последствием политической "игры". И когда мы встретились в Париже в конце мая 1919 г., Авксентьев не примкнул к тем, кто высшую политическую мудрость видел в двойном отрицании - "ни-ни": "ни Ленин - ни Колчак". Он по-прежнему видел в большевиках врага № 1 и полностью вложился в дело борьбы с ними".

М.В. Вишняк. "Современные записки" (воспоминания редактора).

Indiana University Publications Graduate School,

Slavic and East European Series. Vol. 7. 1957. USA. С. 68-69.