Соколов Михаил Иванович

«… В течение девяти дней разрабатывались вопросы программного, тактического и организационного характера лучшими силами максимализма, среди которых необходимо назвать Михаила Ивановича Соколова, известного в революционной среде под кличкой „Медведь". Он стоял во главе той организации, которая заставила трепетать всемогущего Столыпина, которая сыграла видную роль в истории революционного движения в России, в истории развития максималистских идей, которая сделала слово „максималист" синонимом смелости, отваги, презрения к смерти и непримиримости по отношению ко всем врагам трудового народа, ? он стоял во главе боевой организации с-р.м. Имя „Медведя" настолько тесно сплелось с историей максималистического движения, что, говоря о нем, нельзя не дать хотя бы краткой биографии этого поистине замечательного человека.

Еще и теперь я ясно помню его появление. Высокий, стройный вошел он и сел как раз насупротив меня. Я внимательно вслушивался в его ответы на обращенные к нему вопросы, наблюдал за выражением его лица, глаз, за звуком голоса, очень приятным, за частым нервным подергиванием лица, по которому всегда можно было узнать „Медведя".

Он заговорил... Какой то мощной силой и энергией веяло от всей величавой фигуры и от звука его голоса. Речь лилась плавно, приковывая к себе внимание присутствовавших, действуя на слушателей не только логичностью и силой аргументов, но и красотой формы, в которую эти аргументы были облечены. Небольшие глаза его так и метали искры, проникая в душу слушателя и покоряя его.

Он был сыном крестьянина. Еще будучи учеником, он начал свою социалистическую работу среди крестьянства, которая была прервана арестом. Скоро ему удалось бежать из тюремной больницы и уехать заграницу.

Это было после убийства Плеве Сазоновым, когда чуялось приближение великих революционных событий. Близко зная крестьянство и его жизнь, считая, что русская революция может быть успешной, если в ней примет участие деревня, считая, что и экономическое положение, и правосознание крестьянства толкает его на активную роль в революции, ? он поставил своей задачей направить лучшие революционные силы в деревню.

Будучи в это время по взглядам своим аграрным террористом, он организовал в Женеве группу, с которой и двинулся в Россию, ? группу, явившуюся провозвестницей более широкого революционно-социалистического течения ? максимализма.

Где бы ни появлялся он, ? все революционное, боевое, все не зараженное оппортунизмом приставало к нему. Он увлекал всех своей энергией, беспредельной верой в дело, своей способностью пробуждать спящих к самой трудной революционной работе.

Как сказочный богатырь носился он по градам и весям, сея семена аграрно-террористического учения.

Эта кипучая деятельность была прервана арестом, продолжавшимся не очень долго ? наступили октябрьские дни, а с ними и амнистия. В конце ноября и он был освобожден.

Вышедши из тюрьмы, он немедленно кинулся в битву и 4-го декабря попал в Москву. Во время восстания на Пресне он играл видную роль. Его богатырская фигура везде мелькала: на митингах, на собраниях, на баррикадах... Рабочие готовы были идти за ним в огонь и в воду. Он организовал партизанские отряды и перешел совместно с другими к партизанской борьбе. Когда Пресня была окружена семеновцами с Мином во главе, „Медведь" с отрядом дружинников прорвался через солдатскую цепь...

Русская революция показала, что вопрос о социальной революции в России не вопрос далекого будущего, что при благоприятных обстоятельствах трудовой народ может взять в свои руки и политическую, и экономическую жизнь страны. „Медведь" был в числе тех немногих, которые решили сторонников этого взгляда сплотить в одну организацию. Но после декабрьского восстания и его поражения, после расстрелов, виселиц и карательных экспедиций, после неслыханного глумления царя и его опричников над русским народом, „Медведя" не удовлетворяла эта организаторская работа; он предоставил ее другим товарищам, а сам кинулся в другую борьбу, борьбу живую и опасную, где враги сходятся лицом к лицу ? в борьбу террористическую.

Он был главным создателем боевой организации максималистов, выдвинувшей много светлых сил, много честных и смелых борцов: геройски погибших при взрыве на Аптекарском острове, повешенных за экспроприацию у Фонарного переулка…

„Медведь" носился из города в город, организовывая силы максимализма.

Имя „максималист" гремело по всей России и Западной Европе, вызывая удивление у одних, трепет у других и жажду мести у третьих. И вот в такое время собралась первая конференция максималистов, на которой был образован Союз С.-р.м. Мои взгляды лишь в частностях отличались от взглядов других и от принятых резолюций. Поэтому я счел возможным и нужным вступить в Союз, чтобы вновь начать работу, которая прервалась было благодаря стараниям московских социалистов-революционеров.

„Медведя" всюду ищут по предписанию Департамента полиции. А он снова в Петербурге, в самом сердце вражеского стана, которому он готовит новый страшный удар.

За несколько дней до его ареста я случайно с ним встретился, но не узнал его ? до того он сделал себя неузнаваемым. Высокий, белокурый, с серыми глазам он превратился в человека среднего роста, черными волосами и бородкой, с смуглым цветом лица и почти черными глазами. Смотрю, жму руку и не знаю кто.

- Чумбуридзе, - сказал он.... Лишь по голосу я его узнал....

Он рассказал, что на его след напала охранка, что, выходя из одного дома, заметил подозрительных субъектов.

- Насторожился... Чувствую что сзади идут. Как на грех не захватил браунинга. Решил свернуть в сторону, чтобы раздобыть револьвер. Забежал на конспиративную квартиру, смотрю осторожно из окна... Торчат шпионы. Решил уйти ближайшими проходными воротами, предупредив товарищей об опасности.

Его арестовали на улице накануне грандиозного террористического акта. Сзади....Писали, что арестовал его нищий, попросивший у него подаяния. Он остановился. чтобы вынуть деньги. В это время началось нервное подергивание лица. Он был узнан. Нищий ? переодетый агент охранного отделения, следивший за той улицей, куда должен был своротить „Медведь". На помощь „нищему" явились городовые и он был скручен.

Среди максималистов, оставшихся в Петербурге, упорно носился слух, что все было готово для взрыва охранного отделения и департамента полиции. Успей он ? и удар был бы нанесен в самое сердце правительства. Но оно было предупреждено и приняло меры... Хотя мы и не знали, верно ли все это, но, зная „Медведя", имели право верить всему. Мы верили... И ужас объял всех нас. Говорили, что накануне ареста он виделся с представителем Б.О. партии Социалистов-Революционеров, который передал ему о том, что его замыслы открыты и что охранка уведомлена о том, что он предпринимает.

Его убеждали покинуть Петербург, ему доказывали, что продержаться долго он не может, что если его арестуют, то смерть неизбежна. А в таком случае заграницей он гораздо больше сделает для дела, чем здесь в такой промежуток под угрозой виселицы. Но он не хотел уезжать, не выполнив задуманного Б.О. дела. Он торопился... Но не успел. 1-го декабря 1906 года он был арестован, а на рассвете 2-го, т. е. менее чем через сутки, он был казнен.

- Руки прочь! ? были его последние слова палачу, захотевшему накинуть ему петлю. Он сам ее надел и умер также мужественно, как мужественна была вся его недолгая, но богатая и красивая жизнь.

Лишь через день после его смерти узнали мы, что арестован Чумбуридзе.

В 1906 году он был самым опасным врагом самодержавия, пользовавшимся громадными симпатиями и любовью даже Финляндцев, знавших его. Многие плакали прочитавши, что повешен „Анатолий" („Медведь").

Его не стало! Уныние овладело очень многими из работавших тогда в Петербурге. Не то, чтобы мы не были готовы к этому, не то, чтобы мы не ожидали так скоро его смерти. Но слишком он был для всех дорог, слишком большие надежды на него возлагались, чтобы возможно было спокойно отнестись даже к тому, что ждали каждую минуту. Не было ни одного, хоть немного знавшего его, который бы сомневался в том, что правительству скоро будет нанесен ряд жесточайших ударов. Ведь „Медведь" еще жив! А пока он жив, он все сделает. Для него не было ничего невозможного... И это знало охранное отделение. Оно боялось этого врага и умышленно распространяло слухи об его аресте... Еще в начале ноября 1906 года в шведских газетах появилась заметка об аресте на дворцовой площади 4-х автомобилей и 30 боевиков максималистов, пытавшихся взорвать зимний дворец. Как это ни фантастично, но это сообщение, берущее свое начало в охранном отделении, показывает, как ценили силу Б.О. и организаторские способности „Медведя"... Для него и это не считалось невозможным.

Велики и широки были его планы. Рассказывали, что в период первой Думы он осматривал Государственный Совет с целью его взрыва. И он бы выполнил задуманное, если бы не нежелание похоронить под его развалинами нескольких профессоров ? „кадетов", членов Совета.

У него будто бы был выработан план нападения на царскосельский крещенский парад... В его голове всегда гнездились планы один другого труднее. Для нас они казались утопичными... Но не для него...

Было бы преступлением перед памятью М. Соколова, если бы я не указал и на отрицательные стороны этой могучей личности. И прежде всего нужно упомянуть о том преступно-легком отношении и к собственной, и к чужим жизням, которая красной нитью проходила через всю максималистскую боевую практику. Более, чем к кому-нибудь, было применимо к нему положение, что русские террористы стремятся умереть, а не победить.

„Медведь" рожден был ? диктатором. И хотя он стоял во главе демократической, но не децентралистической, боевой организации, имевшей выборный Исполнительный Комитет, но эта черта его характера проявлялась и здесь. Все делалось так, как он хотел. Более того, часто он делал так, как никто из его товарищей не хотел.

Наконец, есть факты, указывающие на слишком небрежное отношение его к вопросу о подборе членов Б.О., куда попадали многие, которым место где угодно, но не в террористической организации.

После провала „Медведя" и почти всей его организации мы поняли скорее чутьем, чем знанием истинного положения дел, что вряд ли Б.О. сможет вновь стать на ноги. Настроение было до того убийственное, самочувствие до того скверное, что парализовалась всякая энергия, всякая возможность что-либо делать в то время, когда нужно было действовать во всю...

Гр. Нестроев.
Из дневника максималиста.
Русское книгоиздательство
Les memoires d'un socialiste Russe
Париж. 1910. С.52-64.