С. А. Красильников, д.и.н.
профессор Новосибирского госуниверситета

Восемьдесят лет спустя: процесс 1922 г. глазами Генпрокуратуры РФ.

Согласен
Пом. Ген. Прокурора РФ
Н. С. Власенко
28 мая 2001 г.

Заключение в отказе в реабилитации по уголовному делу

арх. № Н-1789, н/п 13/48-97

Ф.И.О.	Донской Дмитрий Дмитриевич
Г. рожд.	1881
М. рожд.	В деле данных нет
М. жит-ва и должн. до ареста	гор. Москва, врач

Дата ареста, каким органом осужден, за что, предъявленное обвинение

Арестован 21.04. 1921 г. Гособвинение предъявлено 13.04.22 г. в руководстве боевой работой против советской власти, а также в экспроприаторской и террористической деятельности, связях с французской миссией в том же году, а также в активной работе в партии эсеров в последующие годы.

Приговором Верховного Трибунала при ВЦИКе от 7.08.22 г. на основании ст. 57, 58 ч. 1, 60, 64, 78 ч. 1, 59 и 65 УК РСФСР (в редакции 1922 г.) осужден к расстрелу. Постановлением Президиума ВЦИК от 8.08.22 г. приговор утвержден с приостановлением его исполнения.

Донской признан виновным в том, что состоял членом ЦК партии эсеров (правых), ставящей целью вооруженное свержение Рабочее-Крестьянской власти в России и в прошлом организовавшей в контрреволюционных целях вооруженные восстания и вторжения на территорию России вооруженных отрядов и банд, участвовала в ряде попыток захвата власти в центре и на местах и насильственном расторжении договоров, заключенных РСФСР и отторжении от Республики некоторых частей ее.

Он также признан виновным в руководстве деятельностью террористических партийных групп, осуществивших покушения на Ленина, Троцкого, Берзина, поезд СНК, убийство Володарского, был инициатором вооруженного ограбления артельщика Наркомпрода на ст. Буй, деньги от которого были сданы в кассу ЦК партии эсеров. Имел сношения с иностранными государствами, находящимися с республикой Советов в состоянии войны, руководил подрывной работой.

Частичным признанием, а также показаниями Давыдова, Давыдовой, Семенова, Коноплевой, Ратнер, Ставской и другими материалами дела установлено, что Донской принимал активное участие в организации вооруженной борьбы против Советской власти, организации партийных групп для проведения экспроприаций, террористических актов и диверсий.

Он после разгона Учредительного Собрания руководил военной работой в Петрограде как представитель ЦК, участвовал в совещании военной комиссии в связи с предполагавшимся разоружением Преображенского полка. Это выступление не состоялось, т.к. полк был разоружен внезапно. Будучи в Москве участвовал в организации связи партии эсеров с армией генерала Алексеева, организовавшей на Дону борьбу с Советской властью. Руководил антисоветской работой в Саратове.

Он же помогал группе Семенова в совершении экспроприации денег у артельщика, выдал партийные деньги этой же группе для совершения экспроприации в кассе Губпродкома в Москве. Экспроприация не была совершена только потому, что не удалось вскрыть сейф.

Знал и руководил диверсионной группой Давыдова в Москве, созданной для организации взрывов на железнодорожных путях. Был в курсе подготовлявшихся группой Семенова с участием Каплан терактов в отношении Ленина и Троцкого, направил Каплан в группу Семенова. Поддерживал необходимость террористической деятельности в отношении руководителей партии большевиков. Обвинение по ст. 59 УК РСФСР не нашли подтверждения.

Таким образом, материалами дела подтверждена вина Донского в совершении преступлений, предусмотренных ст.ст. 57, 58 ч. 1, 60, 76 ч. 1, 65 и 64 УК РСФСР, в связи с чем следует признать репрессирование Донского обоснованным, а его не подлежащим реабилитации.

На основании изложенного, руководствуясь ст.4 Закона РФ «О реабилитации…» в реабилитации Донского отказать.

Дело пересматривается при отсутствии заявлений заинтересованных лиц и организаций.

Прокурор отдела реабилитации
И. О. Ковалевская
Исполнитель Абрамов А. Г.
(ЦА ФСБ РФ. Н-1789. Т. 1. Л. 122-122 об)

* * *

Приведенный Выше документ именуемый «Заключением в отказе от реабилитации» члена ЦК ПСР Д. Д. Донского» примечателен во всех отношениях — и как образец бюрократической «отписки» эпохи «кампанейской реабилитации» и как попытка соединить нормы и подходы современного права с нормами и подходами «революционного правосудия» постреволюционного периода, получив в итоге нечто вроде компромисса. И то и другое достаточно сомнительно. Не будучи знакомыми с тонкостями технологии процедуры реабилитации с позиций юридических норм, попробуем оценить представленный документ с точки зрения существа рассматриваемой проблемы — гражданской и исторической реабилитации участников антибольшевистского социалистического движения и сопротивления (идеологов и практиков).

Вначале несколько слов о реабилитационной практике периода хрущевской «оттепели». В тот период она носила характер зеркального отражения и воспроизводила те подходы, которые имели место в период государственного террора. Как сам террор носил «кампанейский» характер, так велась и реабилитация. Она носила форсированный характер. Использовался метод прецедента. Если ранее кто-либо из проходивших по групповому «делу» или мелькнувших, упоминавшихся в «деле» обвиняемых уже был к моменту рассмотрения дела реабилитирован, то это становилось едва ли не самым весомым доказательством фальсифицированности «дела» в целом, и приговоры пересматривались (отменялись), а осужденные подлежали реабилитации. Таким образом, реабилитация носила прецедентный и «кампанейский» характер. Исключение тогда было сделано только для оппозиционеров-большевиков и социалистов и части чекистов-карателей.

В рассматриваемом нами случае пересмотра обвинения 1922 г. в адрес группы «цекистов» и «ренегатов» мы имеем дело с отзвуками практики советской реабилитации. «Кампанейство» здесь выразилось в том, что за недоказанностью обвинений таковые сняли с подавляющей части проходивших по процессу — то есть признали ложной основу обвинительного заключения большевистского суда. Исключение же (отказ в реабилитации) сделано для группы Семенова — Коноплевой, организовавших покушение на Ленина и для части лидеров и идеологов ПСР — Гоца, Донского, Лихача. С одной стороны, это как будто бы должно выражать торжество объективности — террор и его вдохновители — вне зависимости от мотивации их действий и исторических условий остаются террористами, представляющими угрозу обществу.

Но, как восклицал один из персонажей процесса, «что-то тут гнило!». И применение формально юридических процедур к столь разным и диаметрально противоположным личностям, какими были Гоц, Донской и Лихач, с одной стороны, и провокаторы — перевертыши Семенов и Коноплева — яркое тому подтверждение. Начнем с того, что последние двое не просто активно сотрудничали с чекистами и выстраивали в своих показаниях и выступлениях на суде «нужную» власти картину событий. «Цекисты» же, хотя и ценой значительных усилий, сумели сломать эту картину и продемонстрировать тенденциозность показаний и роли на процессе Семенова и Коноплевой. Если бы это был обычный суд, а не политический процесс, в ходе которого обе стороны — и большевики и эсеры — «цекисты» пренебрегали юридической и правовой стороной процесса, то должна была бы быть собрана та солидная и бесспорная доказательная база, чтобы обвинить «цекистов» в руководстве и вдохновительстве террора, эксов и прочих уголовных деяний, которые совершали исполнители. Однако политическая составляющая «задавила» уголовно-процессуальную сторону. И вряд ли теперь вообще возможно осуществить стопроцентную реконструкцию событий, в том числе и сугубо конкретных — о роли и участии Донского в покушении Каплан на Ленина, об организации эксов для нужд партии и т. д. Донской уличался показаниями «ренегатов», и отделить в них действительность от вымысла теперь уже невозможно. Что касается «руководства» покушениями на Троцкого, Берзина, попытки взорвать поезд с членами СНК при переезде из Петрограда в Москву, то еще на суде было ясно, что все это — квази-покушения, квази-диверсии, которых в реальности не было, а были некие намерения, вынашивались планы и т. д. Сами чиновники от юстиции впали в парадокс, когда эсер Давыдов ими реабилитирован за недоказанностью обвинения в организации диверсий с покушений, а обвинение в адрес Донского в том же самом (да еще по показаниям Давыдова и его жены на следствии и суде!) осталось без изменений в «Заключении».

Но есть вопрос более принципиального характера — это историческая сторона политических обвинений в адрес лидеров ПСР — в борьбе за свержение «Рабоче-крестьянской власти», в попытках захвата власти в центре и на местах, «в сношении с иностранными государствами, находящимися с республикой Советов в состоянии войны», и т. д. Нужна четкая точка отсчета и даже больше — та система координат, в которой те или иные события должны оцениваться. Если исходить из целей и задач советской политической юстиции, то тогда надо оставлять за «цекистами» весь тот антураж, который был создан в 1922 г. Если исходить из практики, что каждый режим вправе судить за деяния в своих нормативных рамках, то тогда следует вернуться к деяниям большевиков начала века, когда Сталин, Камо, Красин и другие лихо осуществляли эксы с человеческими жертвами, и праху этих лиц не место на Красной площади. Что касается «сношений с врагами», то почему не применить эту норму к лидерам большевизма (пресловутые немецкие деньги)? Почему эсеровский «точечный» террор — это уголовно наказуемое деяние, а «красный террор» и его организаторы покоятся с почестями на Красной площади, и их именами назывались города, а памятники частично сохранились до сих пор? Почему экспроприация денег артельщика на станции Буй есть уголовное деяние, а экспроприация частной и личной собственности, введенное в государственную практику большевиками — это нормальная государственная политика? Почему борьба за восстановление власти абсолютно легитимного Учредительного Собрания — это уголовное деяние, а разгон большевиками этого Собрания — это также нормальная государственная целесообразность?

Можно легко представить себе, как реагировали бы «цекисты», увидев через 80 лет после процесса то, кого и почему реабилитировала новая российская власть, а кого — нет. Если уж тогда, перед лицом возможного расстрела, часть из приговоренных к различным срокам готова была разделить участь смертников, то вряд ли Раков, Морозов, Федорович и другие, согласились бы принять свою реабилитацию, когда этого оказались лишены их товарищи — Гоц, Донской, Лихач. Они посчитали бы безнравственным такое решение. Да и сами нереабилитированные, ознакомившись с бюрократическим «Заключением» в отказе в реабилитации вряд ли бы расстроились, увидев, как из документа 2001 года «растут уши» большевистского «правосудия» Крыленко-Пятакова. Они были искренни и точны, когда говорили и считали, что ответственны только перед судом истории. Прокурорские «Заключения» — это из «другой оперы».

socialist.memo.ru – Российские социалисты и анархисты после Октября 1917 года