главная / о сайте / юбилеи / анонсы / рецензии и полемика / дискуссии / публикуется впервые / интервью / форум

М.В. Вишнякъ

Два пути: Февраль и Октябрь

ПАДЕНІЕ РУССКАГО АБСОЛЮТИЗМА

1.

Паденіе русскаго абсолютизма представляетъ собою исключительное явленіе міровой исторіи не только въ смысле индивидуальной своей неповторяемости, но и по той редкой законченности, съ которой оно, почти въ материковомъ масштабе, повторило общеисториче-скіе законы паденія абсолютизма въ другихъ странахъ. Нетъ ничего поучительнее, какъ въ свете русскаго опыта перечитывать заново летопись того, что и какъ не разъ уже бывало въ исторіи. Здесь – свидетельство непреложности законовъ человеческаго общежитія. Здесь – более углубленное проникновеніе въ смыслъ историческаго процесса. Здесь – отвлеченіе отъ малодушной скорби и суеты по поводу неоправданныхъ «текущимъ моментомъ» прогнозовъ и ожиданій. Наконецъ, здесь же, въ исторіи паденія абсолютизма царей, — черты и линіи грядущаго крушенія абсолютизма новейшей формаціи, советско-коммуниістическаго и націоналъ-фашистскаго.

Въ періодъ, предшествовавшій войне и революціи, Россія переживала зпоху несомненнаго экономическаго подъема и расцвета. Почти десятилетіе прошло со времени, когда бурныя воды общественнаго половодья уже {9} снова вошли въ самодержавные, казавшіеся гранитными, берега. И все таки... Первые же месяцы серьезнаго испытанія, предъявленнаго стране войной, обнаружили всю шаткость и сыпучесть фундамента, на которомъ зиждились экономическое благополучіе и расцветъ самодержавной Россіи. Гнилостность первичнаго, политическаго фактора определила расползаніе, a потомъ и сокрушительный обвалъ всего соціально-экономическаго строенія.

Какъ и абсолютизмъ на Западе, абсолютизмъ въ Россіи началъ падать задолго до окончательнаго своего ниспроверженія. Онъ сталъ разлагаться фактичесіки гораздо раньше своего крушенія de jure. Русскій абсолютизмъ, какъ и прочіе, погибъ не тотчасъ же после того, какъ пересталъ осуществлять свою историческую, относительно-полезную, функцію, a когда сталъ приносить исключительно вредъ стране, угрожать самому существованію націи.

Сохраненіе царскаго абсолютизма въ теченіе лишнихъ по меньшей мере десятилетій, какъ и существованіе коммунистическаго абсолютизма въ теченіе годовъ, неопровержимо свидетельствуетъ, что «законы политической экономіи», которые Ленинъ, самъ Ленинъ, призналъ могущественнее советской власти, – только въ конечномъ счете, sub specie historica могутъ являться решающими. Въ конкректной же действительности, каждому ближайшему періоду довлеють заіконы политическіе, вопросы организаціи власти, ф о р м ы общежитія. Самые процессы хозяйствованія, не только общенароднаго, но и индивидуальнаго, въ каждыхъ данныхъ условіяхъ определяются взаимоотношеніями между государствомъ, какъ целымъ, и составляющими его отдельными соціальными слоями и классами, {10} — между правами человека и гражданина и прерогати-вами власти.

Въ отличіе отъ всехъ другихъ политическихъ режимовъ абсолютизмъ не терпитъ степеней или градацій, переходовъ или компромиссовъ. Онъ – абсолютенъ. Частичныя уступки противоречатъ его существу. Самоограниченіе равнозначно самоуничтоженію. И революціонная ликвидація абсолютизма является типической не потому только, что возглавлявшіе его люди были недостаточно гибки и дальновидны, слишкомъ жестоки и упорны или, наоборотъ, слишкомъ нерешительны, слабы и бездарны. И не въ финансовомъ непременно крахе основная причина столь часто катастрофической гибели абсолютизма. Причины – въ невозможности для него приспособиться къ требованіямъ жизни, въ неспособности внять зову и духу времени, въ неосуществимости для него – и толыко для него – мирнаго раздела власти. И, когда абсолютизму приходилось уходить съ исторической авансцены, его последней ставкой было va banque – онъ устранялъ отъ себя Вобановъ и Тюрго, Милютиныхъ и Витте, и приближалъ Горемыкиныхъ и Штюрмеровъ. Спасая себя, онъ рисковалъ государствомъ; оберегая престижъ, терялъ голову.

Токвилю принадлежитъ афоризмъ: самый опасный моментъ для сквернаго режима, – когда его пробуютъ улучшить. Это – не только остроумный, но и глубокій афоризмъ. Онъ ярко подтверждается исторіей паденія «сквернаго режима» въ Россіи. Онъ устанавливаетъ въ то же время истоки событій, приведшихъ къ ликвидаціи сквернаго режима – абсолютизма.

Такой критической, определяющей дальнейшее развитіе политической исторіи Россіи гранью по всей справедливости признаются начальные годы царствованія {11} Александра II, такъ называемая эпоха великихъ реформъ, Уже. къ тому времени обозначилось резкое не-соответствіе между исконными «формами жизни» и «идейными стремленіями» русскаго общества – точнее: насущными нуждами страны и народа, все неуклоннее втягивавшихся, несмотря на свою экономическую и культурно-бытовую отсталость, въ міровой оборотъ и постоянное соприкоісновеніе съ западомъ.

Не было заблужденія относительно значенія предпринятыхъ преобразованій. Поместное дворянство, возставшее противъ новыхъ судовъ, противъ земскихъ учрежденій и больше всего противъ раскрепощенія крестьянъ, отчетливо сознавало, можно сказать, не переставало указывать пальцемъ на ту неразрывную, интимную связь, которая соединяла и въ жизни и въ гибели первенствующее сословіе, какъ особую соціально-экономичеокую категорію, и россійское самодержавіе, какъ политическую систему. Еще въ начале 30-хъ годовъ С. С. Уваровъ, известный министръ Николая 1, писалъ о крепостномъ праве и самодержавіи, что «это две параллельныя силы, кои развивались вместе; y того и другого одно историческое начало, законность ихъ одинакова».

Князь А. Ф. Орловъ, председательствовавшій въ главномъ комитете по крестьянскому делу «умолялъ» царя-освободителя «не открывать эры революціи, которая поведетъ къ резне, къ тому, что дворянство лишится всякаго значенія и, быть можетъ, самой жизни, a его величество утратитъ престолъ». Можно считать именно крепостника Орлова наиболее проницательнымъ государственнымъ деятелемъ того времени, если угодно, даже пророкомъ въ своемъ отечестве, – существо вопроса отъ этого не меняется. Русскій самодер- {12} жецъ могъ, е с л и только онъ могъ – при оценке освободительнаго великодушія Александра II не следуетъ забывать его же словъ при самомъ шриступе къ реформе: лучше произвести «отмену крепостного права сверху», нежели чтобы «оно само собой начало отменяться снизу», – самодержецъ могъ отсрочить законодательную «отмену» крепостной зависимости, могъ остатъся при старомъ суде, не вводить земскихъ учрежденій и т.п. Но ставши разъ на этотъ путь, открывъ темъ самымъ, по выраженію Орлова, эру революціи, – даже самодержавный царь оказывается не властенъ повернуть исторію вспять и предотвратить неизбежное. И самъ освободитель, a особенно его преемникъ, сколько могли, стопорили освободительное движеніе: какъ умели, «подмораживали» Россію; завинчивали тормоза, не считаясь ни съ ихъ природой, ни съ ихъ возможностями. Но паденія абсолютизма они все-таки не предотвратили: наоборотъ, въ значительной мере усугубили катастрофу, разросшуюся въ своемъ объеме, благодаря силе и внезапности сотрясенія.

Подводя, въ своемъ дневнике, итоги «эпохе великихъ реформъ», одинъ изъ виднейшихъ сотрудниковъ Александра II Валуевъ долженъ былъ признать «неподвижность и неподатливость» и общую «двойственность» дела преобразованій, въ которыхъ «устойчивость зданія была принесена въ жертву интересамъ верхняго яруса», и получили преобладаніе «цели самосохраненія самодержавной власти» и «идея отступного торга». Уже тогда – съ некоторой личной безответственностью — министръ Александра II отметилъ «азіатское, полурабское или первобытно-патріархальное, съ условіями времени несовместное, отношеніе государственныхъ слугъ къ государю»: министры – не государственные деятели, a старшіе лакеи – «les grands domestiques». {13}

Эпоха реформъ была «узловой» въ новейшей исторіи Россіи. Узелъ можно было развязать. Но для этого нужны были напряженныя и добросовестныя усилія въ сторону дальнейшей лиіквидаціи николаевской эпохи, нужно было последовательное развитіе начатыхъ преобразованій. Этого не произошло. Произошло другое, для абсолютизма обычное. Вместо ликвидаціи самодержавія началась ликвидація реформъ. Даже либеральнейшій изъ министровъ Александра III и Николая II Витте разделялъ победоносцевское убежденіе въ томъ, что представительный образъ лравленія – «великая ложь нашего века». И онъ, убедившись въ несовместимости самодержавія, съ земствомъ, потянулъ въ сторону вящаго утвержденія самодержавія, a не земства, къ тому времени уже значительно умаленнаго въ своихъ правахъ по сравненію съ 60-ми годами.

После затянувшихся на полвека отсрочекъ, предостереженій, напоминаній, попытокъ обойти или уклониться отъ заданія исторіи, – узелъ, который одни не хотели, a другіе не могли распутать миролюбиво и постепенно, былъ самой исторіей разрубленъ насильственно, молніеносно и, какъ полагается стихіи, безапелляціонно. Царскій абсолютизмъ – политическій, географическій, культурно-бытовой и всячески иной анахронизмъ XX века – пересталъ существовать.

2.

Ни одна форма правленія не даетъ столькихъ основаній для пристальнаго вниманія къ личности правителей, какъ абсолютизмъ. Ибо самодержецъ – не символъ строя, a самый строй. Отъ него исходятъ и въ немъ сосредотачивается – формально и фактически – все начала и концы государства. Его личностью определя- {14} ется соціальный уікладъ, бытъ, иногда самый образъ мыслей въ стране. Чемъ неограниченнее повелитель, чемъ безответственнее, чемъ теснее знакъ равенства соединяетъ «я» правителя съ «его» семей и сь вотчиннымъ государствомъ, – темъ более оправданъ интересъ къ біографіи правителя, – анализъ его л и ч н ы х ъ пороковъ и добродетелей. И какъ комендантъ павшей крепости или командиръ затонувшаго судна подлежитъ суду невзирая на стихійность бедствія и личный героизмъ, – такъ и представитель погибшаго абсолютизма, хотя бы онъ самъ былъ искренне убежденъ, что за благополучіе «своей» державы онъ отвечаетъ только «предъ собой и Богомъ», ''Il ne tient son royaume que de Dieu et de son epee", хотя бы онъ лично прошелъ оквозь физическія муки и смерть, – не можетъ не быть въ ответе не только передъ судомъ исторіи, но и передъ своими современниками.

Последнія годы принесли новыя публикаціи исторически необычайно ценнаго матеріала, касающагося личности последнихъ представителей русскаго абсолютизма и исторіи паденія стараго режима. Здесь, наряду съ совершенно незаменимыми документами – письмами, записками, телеграммами, дневниками, ежегодными памятными книгами самихъ самодержцевъ и лицъ царствовавшаго дома, имеются воспоминанія и дневники наиболее приближенныхъ къ нимъ людей, игравшихъ, иногда въ теченіе десятилетій, активную и руководящую роль въ направленіи политики императорской Россіи. Достаточно назвать имена Победоносцева, Витте, Куропаткина, Извольскаго, Сазонова, Сухомлинова, Янушкевича, государственнаго секретаря Половцева, Шванебаха, Гурко, Логпухина, Курлова, Белецкаго, А. Н. Хвостова, – чтобы понять историческую цен- {15} ность уже опубликованнаго матеріала, часто самымъ небрежнымъ образомъ собраннаго и очень далекаго оть того, чтобы быть полнымъ. Кроме мемуаровъ и переписки непосредственныхъ проводниковъ царской поли-тики, имеются свидетельства и показанія компетентньгхъ наблюдателей со стороны. Сюда можно отнести: воспоминанія французскаго и англійскаго пословъ Палеолога и Бьюкенена, состоявшихъ при россійскомъ дворе въ самый моментъ крушенія абсолютизма; страницы жизни А. А. Вырубовой; близкой къ несколькимъ поколеніямъ Романовыхъ графини Клейнмихель; дневникъ редактора вліятельнаго русскаго оффиціоза A. C. Суворина; своеобразные мемуары б. директора императорскихъ театровъ кн. Волконскаго; супруги б. вел. кн. Павла Александровича, княг. Палей-Гогенфельзенъ-Пистолькорсъ; камергера высочайшаго двора б. председателя IV Думы Родзянко; б. председателя одного изъ провинціальныхъ отделовъ Союза русскаго народа В. В. Шульгина; дневникъ В. М. Пуришкевича; предисловіе къ нему В. А. Маклакова; открытыя письма б. вел. кн. Александра Михайловича, кн. Ф. Ф. Юсупова и т.д. и т.д. Сколь ни различны названные авторы по своему историческому калибру, политическому вліянію, душевной настроенносги и литературному дарованію; какъ ни разноценны отдельные дневники, письма, записки, мемуары; – все они имеютъ между собою то существенное общее, что исходятъ отъ апологетовъ стараго порядка, отъ ревнителей существовавшаго государственнаго строя, отъ завистливыхъ часто, но всегда преданныхъ слугъ, если не одного царя, то другого, – словомъ, отъ верноподданныхъ монархистовъ. Здесь о н и – властители старой Россіи, хозяева жизни, повествуютъ, характеризуютъ, делаютъ выводы о себе, своимъ, о своемъ. Это – писаніе не «съ того берега» враговъ и {16} разрушителей царской Россіи, ослепленныхъ ненавистью «клеветниковъ». Этотъ матеріалъ показательнее всякаго другого. Его надо только читать и читать, Въ этомъ объясненіе, почему съ такимъ рвеніемъ, на спехъ, съ непростительными редакціонными шромахами и погрешностями, съ нудными и никчемными предисловіями къ каждому изданію все того же советскаго Карамзина М. Н. Покровскаго, печатаютъ и распространяютъ царскія грамоты и литературу о нихъ нынешніе держатели власти въ Россіи. При отсутствіи доводовъ въ пользу существующаго строя лучшій методъ пропаганды – аргументація отъ противнаго, доводами противъ строя существовавшаго. И монархисты, не романтически воздыхающіе о мифическомъ царе Берендее, a уповающіе на реальное утвержденіе новаго царя, должны бы всячески уничтожать, сжигать и по ветру развеивать написанное рукой царей и царедворцевъ. То, что вскрылось въ этихъ матеріалахъ, во много разъ превзошло худшее изъ того, что о монархіи и династіи могли «измыслить» самые закоренелые ихъ противники, самые неиоправимые «заводчики» революціи.

Изъ двухъ типовъ монарховъ, имевшихъ дело съ революціей – вернее, съ которыми имела дело революція, – русскій самодержецъ подходитъ ближе къ французскому, нежели къ англійскому (или неаполитанскому) типу. Этотъ типъ характеренъ темъ, что по натуре своей онъ не золъ, можетъ быть и мягкимъ, даже обворожительнымъ въ своей мягкости, – но фактически бываетъ и злымъ, безнадежно равнодушнымъ къ чужому страданію, и жестокимъ – по слабости или по упрямству, отъ испуга или дурно понятаго интереса. Когда его застигаютъ непредвиденныя имъ событія, онъ теряеггся. Когда, подчиняясь чужому давленію, онъ идетъ на уступки, – онъ серьезно убежденъ, что уступ- {17} ки даны добровольно и искренне. Когда же приходилось нарушать свои обещанія и отступать отъ своихъ словъ, съ темъ же безмятежнымъ спокойствіемъ даже не замечалось ни собственное отступничество, ни вероломство. Все злоключенія самодержца такого типа протекали на фоне благодушной оторванности отъ жизни и целомудреннаго непониманія ни того, что кругомъ происходитъ, ни того, къ чему идутъ время, страна, люди. Характеризуя классическаго представителя монарховъ этого типа, Людовика XVI, историки говорятъ, что его растерянность и нерешительность сначала его мучили, но потомъ, какъ бы окончательно убедившись въ невозможности что-либо понять и кому-либо довериться, Людовикъ XVI замкнулся въ броню апатіи и равнодушія, впалъ въ своего рода душевное онеменіе.

Черты, характерныя для последнихъ 3Х летъ жизни Людовика XVI, характерны для всего – свыше двадцати двухъ летъ – царствованія Николая II.

Николай II былъ человекъ весьма ограниченныхъ возможностей. Положительныя его качества не выходили за пределы домашняго очага. Онъ почиталъ своихъ родителей. Интересовался детьми. Неугасимо верной любовью пламенелъ къ своей невесте и жене: «nuits d'amour» после 20 летъ», – справедливо писалъ онъ въ письмахъ къ ней. Возвращаясь после кратковременной отлучки для свиданія съ Вильгельмомъ II въ Бьерке, Николай П отмечаетъ въ дневнике: «Радостно было увидеть детей, но не министровъ». Здесь положенъ точный разделъ между радостями и печалями царя. Радость – это дети, домъ, жена. Печаль – это министры, государственныя дела, функціи царя. Это ощущеніе не покидало Николая II съ первыхъ же дней его внезапнаго, для него и для его окружающихъ, воцаренія. Подводя итоги {18} году воцаренія, царь записываетъ въ дневяике: «... для меня худшее случилось, именно то, чего я такъ боялся всю жизнь». И позднее, до самаго конца, царствуя и управляя, Николай II все же не пріобрелъ вкуса къ власти. Отвращеніе къ государственному управленію, отвлекавшему отъ более для него дорогого семейнаго уюта, сохранилось до самаго отреченія. Царя утомляютъ доклады, ему нестерпимо надоедаютъ министры, представляющіяся придворныя дамы, военные, иностранные дипломаты, наезжающіе въ Россію иноземные монархи. «Отвечать приходится на всякую всячину вопросовъ, такъ что совсемъ теряешься и съ толку сбиваешься»; «28 человекъ военныхъ представлялось. Совсемъ одурелъ»; «Вечеромъ пришлось долго читать, отъ всего этого окончательно ослабъ головою». Такого рода сетованіями испещренъ почти весь дневникъ царя.

Царь интересовался военнымъ деломъ. И кавалерійскимъ полкомъ онъ командовалъ съ гораздо болыыей охотой, нежели управлялъ великой имперіей. У него накопилось съ годами не мало сведеній, но не было никакихъ знаній. Онъ владелъ иностранными языками, но ошибался въ русскомъ. Онъ преодолелъ, правда, непреодоленныя Александромъ III трудности употребленія злополучной буквы «ять», но отъ варваризмовъ, главнымъ образомъ, англиканизмовъ онъ такъ и не сумелъ отделаться. Напоминая неправильными оборотами речи своего деда Александра П, последній русскій самодержецъ писалъ: «Былъ мешанный спектакль французскихъ оперетокъ»; «Всталъ серой, но теплой погодой»; «Всталъ поздно съ чуднымъ днемъ»; «Наслаждался грести»; «Милая мама удивительно беретъ на себя и не падаетъ духомъ» и т.п.

Объ умственномъ уровне и духовныхъ запросахъ {19} царя можно судить не только по тому, что съ «Войной и Миромъ», напримеръ, онъ впервые ознакомился лишь въ Тобольске, уже переставъ быть царемъ. О нихъ можно судить по записямъ въ дневнике Николая II, запечатлевшемъ унаследованныя привычки царя. Его отецъ и братъ – Георгій – въ своихъ дневникахъ отмечали съ редкой добросовестностью ежедневную температуру воздуха. Николай II менее педантиченъ и довольствуется краткими характеристиками: «холодно»; «день пасмурный»; «вечеромъ шелъ снегъ». Весь дневникъ – утомительнейшая регистрація времяпрепровожденія, погоды, костюма, присутствующихъ за столомъ, обедомъ, ужиномъ, чаемъ, – сколько, кто, что ели, пили; когда встали, легли опать, гуляли; съ кемъ, сколько, когда, какъ: пешкомъ, верхомъ, въ шарабане, на велосипеде, шлюпке, байдарке и т.д. и т.д. Александръ Ш подробно учитывалъ версты, пройденныя имъ въ теченіе месяцевъ, года, трехлетія; число петербургскихъ пожаровъ; число лицъ, завтракавшихъ и обедавшихъ y него въ Гатчине и Петербурге за день, за годъ, за 9 летъ (28.784 человека); рыбу – щукъ, окуней, плотву, язей, – пойманную въ Гатчине. Николай II съ неменьшей тщательностью велъ статистику убитой дичи – глухарямъ, тетеревамъ, чернышамъ, белкамъ, лисицамъ и, любовнее всего... воронамъ. Бить изъ ружья воронъ было любимымъ времяпрепровожденіемъ царя. Онъ нахо-дитъ для него досугъ даже въ самые тревожные дни своего царствованія. Образъ россійскаго венценосца, стреляющаго воронъ и регистрирующаго въ «Дневнике» свои птичьи трофеи въ дни Мукдена и Цусимы – на границе шекспировской жути...

Только въ качестве исключенія въ писаніяхъ Николая II встречаются мысли и сужденія не личнаго и не {20} протокольнаго, а «государственнаго» значенія. «Дядя Владимиръ завтракалъ съ нами. Имелъ съ нимъ разговоръ относительно Кирилла1, – онъ настаивалъ на необходимости для него отдыха и заграничнаго леченія. Это произвело на меня тяжелое впечатленіе; уезжать теперь заграницу!». «Сегодня только (на второй день после полученія телеграммы отъ Витте) началъ осваиваться съ мыслью, что миръ будетъ заключенъ и что это вероятно хорошо, поггому что такъ должно быть». Или 17 октября 1905 г.: «Подписалъ манифестъ въ 5 час. После такого дня голова стала тяжелой, и мысли стали путаться. Господи, помоги намъ, усмири Россію». Ровно черезъ годъ, когда Господь помогъ и Россія были «ус-мирена»: «пріехалъ въ Царокое Село съ другими мыслями, чемъ при отьезде 26 апреля» (накануне открытія Государственной Думы). Или тогда же въ письме къ матери: «Треповъ для меня незаменимый своего рода секретарь. Онъ опытенъ, уменъ и остороженъ въ советахъ. Я ему даю читать толстыя записки отъ Витте, и затемъ онъ мне ихъ докладываетъ скоро и ясно. Это, конечно, секретъ для всехъ!» Или въ письме къ жене отъ 23 іюня 1915 года: «Если бы въ теченіе месяца не было боевъ, наше положеніе было бы куда лучше. Разумеется, это только тебе сообщается, не разсказывай объ этомъ, душка».

Пусть характеристика, которую даютъ Николаю II его бывшіе сотрудники, – среди нихъ, въ первую очередь, Витте, – пристрастна, какъ отзвукъ личныхъ счетовъ опальныхъ, уязвленныхъ въ своемъ самолюбіи сановниковъ. Возьмите другія иаблюденія, – со стороны прямымъ образомъ не заинтересованнаго въ той или {21} иной оценке русскаго царя, Палеолога. Французокій посолъ находился въ двухъ шагахъ отъ Николая II во время посещенія последнимъ Государственной Думы въ феврале 16-го года. «Царь страшно бледенъ, ротъ его ежеминутно подергивается, какъ будто онъ делаетъ усилія, чтобы проглотить... Слова съ трудомъ вылетаютъ изъ его сдавленнаго горла. Онъ запинается после каждаго слова; левая рука лихорадочно дрожитъ; правая судорожно уцепилась за поясъ». Палеологъ описываетъ свою последнюю аудіенцію y царя въ день Рождества 16 года. Уже не предъ большимъ и торжественнымъ собраніемъ, въ части недружелюбно настроеннымъ въ отношеніи къ нему, – a съ глазу на глазъ: «Императоръ по свойственной ему робости и неловкости не находитъ что ответить. Тяжелое молчаніе давитъ насъ обоихъ». Но стоитъ Николаю П перестать быть царемъ, выйти изъ круга, въ который его поставили случайности рожденія и смерти, и онъ тотчасъ же находилъ себя, къ нему возвращается «обычное обаяніе, онъ расточаетъ улыбки, пожимаетъ руки»...

Какъ человекъ, при всей своей ограниченности, H. A. Романовъ былъ обходителенъ, мягокъ, очарователенъ. Какъ царь, онъ былъ застенчивъ, скрытенъ и коваренъ; хитрилъ и лицемерилъ. Кн. Волконскій описываетъ, какъ за завтракомъ Государь получилъ телеграмму о паденіи Портъ-Артура. Кладя телеграмму въ карманъ, онъ сказалъ: «интересно, долго ли продержится Стессель?» Безконечное число аналогичныхъ эпизодовъ, – особенно при увольненіи министровъ: Витте, Самарина, Кауфмана, Поливанова, Горемыкина въ 16 г. и друг. – приводятъ почти все мемуаристы. Одновременно съ милостивымъ личнымъ пріемомъ y царя министры въ порядке письменномъ оповещались о своемъ увольненіи: {22} самодержецъ не имелъ мужества выразить лично свое мненіе и отношеніе. Родзянко съ умиленіемъ описываетъ, какъ после одного изъ докладовъ во время войны Николай II всталъ, «взялъ мою руку въ свои обе руки и смотря мне прямо въ глаза своими влажными, добрыми глазами, сталъ крепко жать руку и сказалъ: – Благодарю Васъ за Вашъ прямой, искренній и смелый докладъ». A два года опустя Родзянке былъ предъявленъ сенаторомъ Таганцевымъ документъ, датированный темъ же маемъ 15 года. На оборотной стороне «пасквиля» министра внутреннихъ делъ Н. Маклакова, рукой императора была начерчено: «Действительно, время настало сократить Государственную Думу. Интересно, какъ будутъ при этомъ себя чувствовать гг. Родзяики и К°». При всемъ своемъ верноподданничестве Родзянко не могъ все таки не заметить, что «по числамъ эта пометка совпадала съ темъ временемъ, когда государь шелъ на встречу работе Думы и общественныхъ организацій и обсуждалъ вместе со мной проектъ созданія Особаго Совещанія по обороне»...

Николаю П было далеко до предельныхъ степеней романовской жестокости – до Петра, собственноручно рубившаго головы своимъ стрельцамъ, или Павла, выдергивавшаго усы y своихъ гренадеръ. Не тотъ былъ характеръ, да и не то было время. Жестокость, умеряемая равнодушіемъ, гораздо больше гармонировала съ духомъ и стилемъ николаевскихъ эпохъ. И все же кое-что отъ своего пращура унаследовалъ и Николай П... Когда министръ Полиціи Треповъ сообщаетъ въ письменномъ докладе царю, что казаки, сопровождавшіе арестованныхъ въ Большаковскомъ уезде врачей-забастовщикамъ, «къ сожаленію, нанесли имъ несколько ударовъ нагайками», царь ставитъ знакъ вопроса пе- {23} редъ «къ сожаленію» и надписываетъ: «очень хорошо сделали». Когда въ прибалтійскомъ крае руководитель карательнаго отряда ген. Хоруженковъ внялъ мольбамъ жителей г. Тукума и, подъ условіемъ сдачи оружія, прекратилъ военныя действія противъ города, Николай II высказываетъ недовольство: «Это не причина. Надо было разгромить городъ»...

«Не однимъ жидамъ пришлось плохо, досталось и русскимъ агитаторамъ, инженерамъ, адвокатамъ и всякимъ сквернымъ людямъ (въ Томске, Симферополе, Твери и Одессе)», – почти торжествующе сообщаетъ онъ матери въ Копенгагенъ...

Николай II врядъ ли веровалъ въ колдуновъ и старцевъ с такою же непосредственностью, какъ верила Александра Федоровна въ нихъ и въ магическую силу всякихъ амулетовъ – въ палку, до которой дотронулся Mr. Philippe, въ гребенку Григ. Распутина или въ яблоко Новгородской старицы Маріи Михайловны. Но. что «Нашъ Другъ», т.е. Распутинъ, воздействовалъ на Николая и неоосредственно, a не только черезъ царищу, что «Другъ» былъ, по его собствеиноой аттестаціи, «министромъ души» не только царицы, но и царя, – тому не мало свидетельствъ въ письмахъ Николая II. Какъ многимъ слабовольнымъ людямъ, Николаю П не были чужды редкія вспышки необычайнаго упрямства и гаева. Но основной чертой его характера была пассивная покорность судьбе. Сазоновъ, какъ то на прогулке по Крестовскому, передалъ Палеологу автохарактеристику Николая, сделаяную последнимъ въ одной изъ беседъ съ beau-frere'омъ Сазонова – Столыпинымъ. «Мне не удается ничего изъ того, что я предпринимаю, Петръ Аркадьевичъ. Мне не везетъ... Къ тому же человеческая воля такъ безсиль- {24} на... 6-ое мая (день рожденія царя) — день Іова Мно-гострадалынаго... Сколько разъ применялъ я къ себе слова Іова: ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня, и чего я боялся, то и пришло ко мне».

Николай II не верилъ въ себя. Темъ менее верилъ онъ въ другихъ. Онъ не имелъ достаточно характера, чтобы осуществлять непреклонно свою волю, но y него хватало упрямства не подчиняться открыто никому. Его ближайшіе же сотрудники отмечаютъ, – чемъ дольше работалъ Николай II съ кемъ либо, темъ менее дружественио онъ къ нему начиналъ относиться и темъ охотнее съ нимъ разставался. Онъ не, доверялъ никому, былъ подозрителенъ по отношенію ко всемъ, къ имъ же избраннымъ министрамъ такъ же, какъ и къ членамъ царской фамиліи. Одной лишь «Аликсъ», которую онъ беззаветно любилъ, – онъ верилъ и подчинялся, какъ рабъ, какъ дитя, какъ покорный любовникъ. Николай II имелъ свои в з г л я д ы. Идеаломъ царя, по Николаю П былъ «Папа», Александръ Ш, и тишайшій царь XVII-го века Алексей Михайлоdичъ. Александра Федоровна имела убежденія. Она выполняла при Николае II роль Победоносцева при Александре III, роль царицы. Натальи Нарышкиной при Алексее Михайловиче. «Невидимые штаны», въ которыхъ она cебя ощущала, по ея собственному признанію, символизировали ея мужествеyную энергію «Всегда нужно, чтобы позади тебя была женка, которая бы тебя подталкивала», – пишетъ она всероссійскому самодержцу. «Я являюсь какъ бы твоей живой записной книжкой»; «твоей охраной, твоимъ глазомъ и ухомъ въ тылу»; «какъ мне хотелось бы влить въ твои жилы мою волю».

«Бедная Россія! На троне вместо коронованныхъ головъ ныне лишь коронованные дураки», – записы- {25} ваетъ въ свой дневникъ 6. I. 1887 г. русскій министръ иностранныхъ делъ гр. Ламздорфъ. Это было накануне воцаренія Николая II. A въ зените его царствованія уже гр. Витте записывалъ: «Какой маленькій – великій, благочестивейшій, самодержавнейшій императоръ Николай II-ой» («Воспоминанія» т. 2-ой, стр. 31).

Личная трагедія Н. А. Романова, – одной изъ наиболее патетическихъ фигуръ въ исторіи, по выраженію Бьюкенена, – состояла въ томъ, что капризъ исторіи и случайности рожденія сделали его самодеіржцемъ обширной имперіи въ критическую эпоху ея су-ществованія, тогда, какъ самъ носитель власти не могъ – да и не хотелъ – быть правителемъ. Трагедія же Россіи состояла даже не въ томъ, что обворожительный человекъ былъ «никакой царь», являлъ собою «пустое место», по выраженію Волконскаго, a въ томъ, что въ последній періодъ русскаго абсолютизма царь былъ, и въ то же время его не было. Былъ номинально. Не было фактически. Была видимость царя – человекъ на троне, для осуществлеиія функцій власти приводимый въ движеніе со стороны, когда лаской жены, когда лестью царедворца, когда предостерегающей угрозой – «ради самого себя, твоего сына и Россіи», – a чаще всего ссылкой на божью благодать или божій перстъ.

Въ представительнице болезненно-дегенеративнаго гессенскаго дома, въ былой провинціальной немецкой принцессе сосредоточилась и конденсировалась вся волевая мощь россійскаго самодержавія накануне его паденія.

3.

Николай II не только не считался съ той статьей своей «конституціи», которая требовала отъ него осуще- {26} ствленія законодательной власти «въ единеніи» съ новыми законодательными учрежденіями, въ частности, съ Государствекной Думой. Онъ нарушилъ свой же собственный и старый, и новый основной законъ, согласно предусматривавшій, что «верховная самодержавная власть (въ дсконституціонныхъ законахъ: «верховная и самодержавная власть») принадлежитъ Государыне Императрице, когда наследство Престола въ порядке, для сего установленномъ, дойдетъ до лица женскаго». Въ порядке, для сего установленномъ, «наследство. Престола» до Александры Федоровны не дошло, a фактически вся верховная самодержавная власть въ ея рукахъ оказалась.

Версію о невмешательстве царицы, Вырубовой и Распутина въ направленіе государственной политики Россіи можно было защищать лишь до опубликованія переписки Александры Федоровны съ Николаемъ II. После ея опубликованія – воспоминанія Вырубовой, Мордвинова, Романова, Руднева2 и другихъ, отчасти Кур- {27} лова – представляютъ собой поучительный образецъ неудавшейся фальсификаціи прошлаго, по счастливой случайности быстро и автентично разоблаченной навсегда. Достаточно сопоставить уговоры, предостереженія и предложенія царицы съ решеніями, назначеніями, увольненіями и т.д. царя, чтобы провести знакъ тождества между ея словами и его делами.

Императрица вмешивается во все дела. Она увольняетъ министровъ, назначаетъ адмираловъ и митрополитовъ, смещаетъ и назначаетъ Верховнаго Главнокомандующаго, одобряетъ текстъ манифеста 18 февраля 1905 года, утверждающаго незыблемость самодержавія, аннулируетъ синодскія постановленія, прославляетъ новых святыхъ, снимаетъ «шитые мундиры» и возвращаетъ придворныя званія, проектируетъ железнодорожный заемъ, направляетъ следственныя действія, воздействуетъ на ходъ стратегическихъ операцій на суше и на море, ратуетъ за сохраненіе 5-тико:пеечной оплаты проезда на городскомъ трамвае, вмешивается въ дипломатическіе переговоры, заботится о распространеніи дубровинскаго «Русскаго Знамени» на фронте и съ темъ же рвеніемъ руководитъ чтеніемъ своего супруга, выбираетъ и систематически снабжаетъ его книгами.

Ей не чужда и углубленная постановка вопроса о томъ, куда идетъ человечество. «Уже давно нетъ великихъ писателей, – пишетъ она въ апреле 1916 г., – въ другихъ странахъ также нетъ, какъ нетъ больше знаменитыхъ артистовъ или композиторовъ – странный недостатокъ! Живутъ слишкомъ скоро, впечатленія быстро сменяются – машины и деньги управляютъ міромъ, уничтожаютъ всякое искусство, a те, кто считаютъ себя даровитыми, y техъ больная психика. – Что то будетъ после того, какъ кончится эта велиікая война, {28} будетъ ли пробужденіе и возбужденіе во всемъ – будутъ ли еще идеалы, станутъ ли люди чище и поэтичнее, или они останутся сухими матеріалистами, такъ хотелось бы знать. Но эти страшныя страданія, которыя перетерпелъ весь міръ, должны очистить сердца и умы, и застоявшіеся мозги, и спящія души».

За то философія управленія y нея более чемъ элементарна – она вся пропитана инстинктомъ жены и матери, съ ревнивымъ раздраженіемъ оберегающей наследство своего сына. «Ради Бэби мы должны быть тверды, такъ какъ иначе онъ получитъ страшное наследіе и съ его характеромъ не подчинится другимъ, a будетъ самъ себе хозяиномъ, какъ следуетъ быть въ Россіи, пока народъ еще такъ необразованъ, – м-ье Филипъ и Григорій тоже такъ говорили». – Еще более элементаренъ рекомендуемый царицей методъ действій: «Будь тверже и авторитетнее, моя душка, покажи кулакъ»... «Нужно, чтобы они (Николай Николаевичъ и его сторонники) дрожали передъ своимъ государемъ – будь увереннее въ себе – Богъ тебя поставилъ (это не гордость), и ты помазанникъ, они не смеютъ это забывать. Надо, чтобы чувствовали твою власть, уже пора, ради спасенія твоей страны и престола твоего сына». «Будь Петромъ Великимъ, Іоанномъ Грознымъ, императоромъ Павломъ – раздави ихъ всехъ подъ собой». Революція y воротъ, a Александра Федоровна, какъ завороженная, твердитъ – 22 февраля 17 г. – все о томъ же: «кажется, дела поправляются. Дорогой, будь твердъ, покажи властную руку, вотъ что надо русскимъ. Ты никогда не упускалъ случая показать любовь и доброту, – дай имъ теперь почувствовать порой твой кулакъ. Они сами просятъ объ этомъ, – сколь многіе недавно говорили мне: «намъ нуженъ кнутъ». Это стран- {29} но, но такова славянская натура: величайшая твердость, жестокость даже и – горячая любовь»...

Царица была гораздо более жестока и мстительна, нежели царь. «Какъ ледъ, распространяла она вокругъ себя холодъ». Она преисполнена недобрыхъ чувствъ не голько къ Гучкову: – «Тяжелое железнодорожное несчастье, отъ котораго онъ одинъ бы только пострадалъ, было бы заслуженнымъ наказаніемъ отъ Бога». Ей «такъ хотелось бы отхлестать почти всехъ министровъ». Она клеймитъ «идіотами», «мерзавцами», «скотами» не только членовъ Думы, но и преданнаго ей дворцоваго коменданта Воейкова, «рамольную тряпку въ должности министра двора» Фредерикса и т.д. Она «готова повесить» не только «думскаго Кедринскаго», не только Родзянко или А. Ф. Трепова, – но даже родную тетку царя «Минхенъ» (жену вел. кн. Владимира). И въ то же время, когда околеваетъ маленыкій англійскій теріеръ «Эрнъ», императрица горько плачетъ. Она ненавидитъ острой ненавистью всехъ родичей царя, ближайшихъ и отдаленныхъ, начиная съ «мамаши» (б. императрица Марія Федоровна) и сестеръ и кончая «Михайловичами» (Николаемъ, Александромъ, Сергеемъ). Вырубова передаетъ, что, когда ихъ величества принимали зятя государя, вел. кн. Александра Михайловича, – въ соседней комнате долженъ былъ оставаться флигель-адъютантъ Линевичъ «на тотъ случай, если бы такъ обострились отношенія великихъ (князей къ ея величеству». Особенную непріязнь въ Александре Федоровне возбуждали «черногорки» (Анастасія и Милица Николаевны) и «Николаша» (Николай Николаевичъ) съ предательской Ставкой».

Въ своемъ православномъ прозелитизме Александ-ра Федоровна не знала удержу; въ своей экзальтиро- {30} ванной религіозности она доходила до уподобленія Распутина Христу...

Описывая «Маленькій Анинъ домикъ» (въ одной изъ книгъ «Соврем. Записокъ»), З. Н. Гиппіусъ приводитъ «фактъ, не всемъ, можетъ быть, известный, но достоверный: въ Петербурге имелась очень серьезная немецкая организація – изъ русскихъ состоящая. Люди достаточно тонкіе, чтобы употребить на пользу и Распутина». Эти люди умели узнавать отъ Распутина все, что зналъ онъ. «Треть его речи была чепухой, треть бахвальствомъ. но треть, случалось, шла на пользу». Съ другой стороны, – не влагались ли кой-какія слова «въ уши пьянаго бахвала, где-нибудь въ «Вилле Родэ» подъ утро? Не внушены ли, съ незаметной ловкостью, гроз-ному внушителю?».

Чтобы убедиться въ обоснованности такихъ сомненій, достаточно перечесть внимательно переписку царицы съ царемъ.

21-го мая 1916 г. царица (приписываетъ въ конце письма: «Говорятъ, что Китченеръ пріезжаетъ 28-го сюда въ Ставку». Черезъ три дня, 24 мая, крейсеръ, на которомъ шелъ Китченеръ, затонулъ близъ Оркнейскихъ острововъ. Черезъ несколько дней царица сообщаетъ утешительный отзывъ Распутина: «Другъ говоритъ, что для насъ хорошо, что Китченеръ погибъ, такъ какъ позже онъ наделалъ бы Россіи вреда, и что это не жалко, что съ нимъ погибли документы».

Царица запрашиваетъ: «когда приблизительно начнется наступленіе гвардіи?». Ответа, по-видимому, нетъ, и черезъ несколько дней повторный запросъ: «Принимаетъ ли гвардія участіе или все еще нетъ»? На ряду съ этимъ: – «Только скажи мне, когда начнется наступленіе, чтобы Онъ могъ особенно тогда помолиться; {31} это имеетъ такое огромное значеніе»... «Другъ проситъ, чтобы мы пока не наступали слишкомъ усиленно на севере, потому что, по его словамъ, если мы будемъ продолжать иметь успехъ на юге, они сами отступятъ на севере или предпримутъ тамъ наступленіе, и тогда ихъ потери будутъ очень велики, – если мы тамъ начнемъ наступать, наши потери будутъ очень тяжкими» (26. V. 916). Черезъ два месяца: – «Онъ (Распутинъ) находитъ, что было бы лучше не наступать слишкомъ настойчиво, такъ какъ потери будутъ чрезмерно велики». 24-го сентября Александра Федоровна сообщаетъ: «Душка, нашъ Другъ очень недоволенъ темъ, что Брусиловъ не послушался твоего приказанія остановить наступленіе». Черезъ день – о томъ же: «Ахъ, отдай опять приказаніе Брусилову остановить эту безполезную бойню... Твои планы были такъ мудры, ихъ одобрилъ нашъ Другъ». Ta же просьба въ письме отъ 12 октября. И т.д.

Теперь факты другого порядка.

17-го апреля 1915 г. царица сообщаетъ царю, что получила «длинное, милое письмо отъ Эрни», –ея брата Эрнста-Людвига, великаго герцога гессенскаго. Великій герцогъ «крепко тебя целуетъ» и пишетъ, что « y нихъ возникъ плань послать частнымъ образомъ доверенное лицо въ Стокгольмъ, которое встретилось бы тамъ «съ человекомъ, (посланнымъ отъ тебя (частнымъ образомъ), и они могли бы помочь уладить многія временныя затрудненія. Планъ его основанъ на томъ, что въ Германіи неть настоящей ненависти къ Россіи. Я немедленно послала ответъ (все черезъ Дэзи)... Я хотела кончить съ этимъ деломъ до твоего возвращенія, такъ какъ знала, что тебе это было бы непріятно. В. (Вильгельмъ П), конечно, ничего абсолютно объ этомъ не знаетъ. {32}

Эрни пишетъ, что они стоятъ твердой стеной во Франціи и, по словамъ его друзей, также на юге и въ Карпатахъ. Они думаютъ, что y нихъ 500.000 нашихъ пленныхъ. Все письмо очень милое и любящее. Оно меня очень обрадовало...». – Въ конце 1915 г. фрейлина Александры Федоровны княг. M. A. Васильчикова, застрявшая заграницей въ моментъ объявленія войны, привезла отъ того же гессенскаго герцога два собственноручныхъ письма царю и царице и «ноту» для министра иностранньтхъ делъ Сазонова. A незадолго до того, тоже въ самый разгаръ русскихъ неудачъ на фронте, министръ двора гр. Фредериксъ получилъ по городской почте дружественное письмо отъ занимавшаго аналогичную должность при Вильгельме II гр. Эйленбурга. Германскій гофмаршалъ предлагалъ – «во имя долга передъ Богомъ, передъ нашими государями и отечествами сделать все отъ насъ зависящее, чтобы вызвать между обоими нашими императорами оближеніе».

Эти письма и предложенія не дали желанныхъ для ихъ авторовъ результатовъ. Но для соблазна и подозреній они дали достаточно солидныя основанія. Броская формула П. Н. Милюкова – «глупость или измена» получила широкую популярность благодаря хорошему резонансу Государственной Думы, где она была произнесена. Но до Милюкова Гучковъ въ закрытомъ заседаніи Особаго Совещанія по обороне сказалъ въ «сущности то же, говоря: «Если бы нашей внутренней жизнью и жизнью нашей арміи руководилъ германскій генеральный штабъ, то, вероятно, онъ не создалъ бы ничего, кроме того, что создала наша русская правительственная власть». A накануне революціи, въ письме, которое писалось отъ 25. XII 916 до 4.П. 917 гг., вел. князь Александръ Михайловичъ указывалъ «дорогому Нике, {33} что «можно подумать, что какая то невидимая рука направляеть всю политику такъ, чтобы победа стала немыслимой». Изъ переписки генераловъ Сухомлинова и Янушкевича видно, что еще въ мае 1915 г., о томъ же и въ техъ же, «милюковскихъ», выраженіяхъ писалъ изъ Ставки военному министру помощникъ Верховнаго Главнокомандующаго: «М. В. Р. (Родзянко) показалъ мне копіи прямо возмутительныхъ документовъ г. a. y. (главнаго артиллерійскаго управленія). Просто волосы дыбомъ становятся. Что же это? Измена, панама, идіотизмъ?».

Одинъ изъ свидетелей со стороны – ген. Деникинъ, «переживая памятью минувшее», удостоверяетъ: «Въ артиллеріи громко, не стесняясь ни местомъ, ни временемъ, шли разговоры о настойчивомъ требованіи императрицей сепаратнаго мира, о предательстве ея въ отношеніи фельдмаршала Китченера, о поездке котораго она, якобы, сообщила немцамъ и т. д.». A ген. Алексеевъ уже после революціи, весною 17-го года, «неопределенно и нехотя» такъ разъяснилъ Деникину его «мучительныя» сомненія: «При разборе бумагъ императрицы нашли y нея карту съ подробнымъ обозначеніемъ войскъ всего фронта, которая изготовлялась только въ двухъ экэемплярахъ – для меня и для государя. Это произвело на меня удручающее впечатленіе. Мало ли кто могъ воспользоваться ею»...

Вел. кн. Михаилъ говорилъ Родзянке почти накануне революціи: «Вся семья сознаетъ, насколько вредна Александра Федоровна. Брата и ее окружаютъ только изменниіки. Все порядочные люди ушли».

Измены могло не быть во дворце – она могла иссходить изъ ближайшаго окруженія. Могло не быть измены прямой и преднамеренной – она могла быть {34} объективно, какъ последствіе «глупости», преступнаго легкомыслія и небрежности.

4.

Личность последняго русскаго самодержца въ значительной мере определила судьбы русскаго самодержавія. Вся его жизнь въ такой же мере служила во вредъ монархіи, въ какой его смерть пошла – и идетъ – тому же делу на пользу. Даже преданные абсолютизму и лично Николаю II не рискуютъ это отрицать. Въ эвфемической форме В. I. Гурко склоняется, въ сущности, къ тому же мненію, когда трагедію Россіи онъ усматриваетъ въ нссоответствіи «между той формальной властью, которой обладалъ покойный государь, и той внутренней органической силой, которая была ему присуща». Однако, какъ бы высоко – или низко – ни расценивали роль последняго самодержца для судебъ возглавлявшагося имъ строя, – главная причина крушенія этого строя не здесь, не во «внутреннихъ органическихъ свойствахъ самодержца. Главное – въ неограниченности той «формальной власти», которую представляетъ всякій самодержавный строй.

Самодержавный строй обреченъ потому, что современная государственность не можетъ не считаться съ правомъ, не руководиться хотя бы въ основныхъ своихъ линіяхъ закономъ. Самодержавіе же не опособно следовать даже собственному праву, не можетъ не нарушать своихъ же, даже основныхъ, законовъ, не вмешиваться въ администрацію, не руководить судомъ, не заводить «кондуитныхъ списковъ» для якобы несменяемыхъ судей, вообще – не руководиться политической целесообразностью, при которой «соображенія {35} юридическія, конечно, отпадали», – по признанію главы судебнаго ведомства Щегловитова.

Даже по собственному желанію избранныхъ министровъ самодержецъ склоненъ былъ отстранять отъ наиболее ответственныхъ решеній. Такой верный слуга самодержавія, какъ Плеве, удостоверяетъ, что изданіе важныхъ актовъ безъ посредства министровъ – черта общая всемъ русскимъ государямъ, начиная съ Александра I. Гурко, считаетъ, что «склонность къ произволу» Николай II унаследовалъ отъ своего пращура – Павла I. «Самодержцы по наружности выслушиваютъ своихъ министровъ, наружно соглашаются съ ними, но почти всегда люди со стороны находятъ легкій доступъ въ ихъ сердца или вселяютъ государямъ недоверіе къ своимъ министрамъ, представляя ихъ покусителями на самодержавныя права». Это говоритъ Плеве!

Современное государство не терпитъ длительнаго хаоса въ управленіи, оно не терпитъ, чтобы каждый председатель совета министровъ имелъ въ кармане одновременно три высочайшихъ указа безъ обозначенія даты – указъ о полномъ роспуске парламента, указъ о роспуске до окончанія войны и на неопределенный срокъ. Оно не терпитъ решенія государственныхъ вопросовъ по методу решенія Николаемъ II вопроса объ учрежденіи папской нунціатуры въ Россіи, когда незначительные промежутки времени разделили три одинаково непреложныя высочайшія резолюціи: «Нахожу желательнымъ», «Нахожу преждевременнымъ», «Нахожу нежелательнымъ». Оно не можетъ терпеть, чтобы колебанія государственной воли, олицетворенной самодержцемъ, доходили въ своемъ произволе до того, что после двухъ противоречивыхъ решеній, третье сопровождалось бы спеціальной оговоркой: «Это мое последнее непреклонное желаніе». Ибо {36} даже средневековая идеологія Сипягиныхъ и Мещерскихъ – всякое желаніе государя подлежитъ безпрекословному исполненію, будучи выраженіемъ божественной благодати, отъ помазанниіка божія исходящимъ» – даже она оказывается въ тупике при множественности противоречивыхъ «желаній».

Въ прежніе века такое положеніе – tel est notre bon plaisir – сходило безъ последствій и въ странахъ Запада. Въ новейшее время даже Востокъ отказывается съ нимъ мириться.

Характерный эпизодъ, восходящій еще къ 1897 г., передаетъ въ своихъ воспоминаніяхъ Витте. Въ качестве министра финансовъ, онъ получилъ черезъ министра двора, высочайшее повеленіе о порядке включенія сметы министрества двора въ общегосударствен-ную роспись. Повеленіе это «отменяло законъ». При этомъ государь потребовалъ, чтобы «сіе высочайшее повеленіе не растгубликовывалось, дабы не возбуждать толковъ», и лишь при печатаніи новаго изданія законовъ «соответствующія статьи были соответственно изменены», – втихомолку, безъ шума3. «Такихъ высочайшихъ повеленій въ Россіи не было со времени Павла, – замечаетъ Витте, – да и онъ (Павелъ), вероятно, не предлагалъ бы незаметно фальсифицировать новое изданіе законовъ».

Если припомнить реальный планъ Павла I – упразднить все государственныя учрежденія и сосредоточить въ рукахъ самого государя даже всю администрацію, – можно считать, что Витте несколько идеализи- {37} руетъ Павла. Ho вотъ уже не Павелъ I и не Николай П, a самъ Витте... Свою денежную реформу онъ провелъ путемъ прямого и открытаго нарушенія закона. И если при этомъ онъ противозаконно отнялъ y Государственнаго Совета его права, то въ другомъ случае онъ столь же противозаконно сообщилъ законодательныя права другому учрежденію – Комитету по сооруженію сибирской железной дороги. Витте не разъ подчеркиваетъ, что онъ предвиделъ и предупреждалъ о возможности (конфликта съ Японіей. Но, съ другой стороны, никто другой, какъ именно Витте, первый захватилъ y Китая часть Манджуріи, послужившей поводомъ къ осложненіямъ на Дальнемъ Востоке. Витте съ полнымъ удовлетвореніемъ описываетъ, какъ ему удалось «заинтересовать» въ своей операціи китайскихъ сановниковъ за невысокую плату въ 500 и 250 тыс. рублей, – стоившихъ впоследствіи Ли-Хунъ-Чангу потери престижа, a Чанъ-Инъ-Хуану и Сюнъ-Кингъ-Шену жизни... Враги Витте справа, выискивая всюду вліяніе личныхъ мотивовъ, склонны самый «конституціонализмъ» Витте объяснять темъ, что Витте. на личиомъ опыте «дважды испыталъ непрочность своего служебнаго положенія, если оно всецело зависитъ отъ единоличной воли монарха». Во всякомъ случае, либерализмъ и «конституціонализмъ» Витте не шелъ дальше замены варварской формы абсолютизма абсолютизмомъ более прикровеннымъ, «просвещеннымъ», – если не руководимымъ, то осуществляемымъ самимъ Витте. Разве не характерно, что даже самый либеральный, дальновидный и просвещенный министръ самодержавнаго строя не можетъ не действовать безъ нарушенія закона. Даже для преданнаго самодержавію министра, если онъ деятеленъ и более или менее дальновиденъ, – абсолютизмъ оказывается, въ конце концовъ, «невыгод- {38} нымъ» и непереноснымъ. Более ловкимъ самодержцамъ удается продлить векъ абсолютизма. Менее удачливые, наоборотъ, ускоряютъ его конецъ, делають его гибель более безславной, обнажающей до дна нако-пившуюся въ векахъ муть.

Защитнюки и сторонники абсолютизма, отыскивая причины его крушенія, находятъ ихъ въ перемене военнаго счастья, въ неудаче японской кампаніи, въ коварстве Витте, въ интригахъ Гучкова, въ «зажигательныхъ лозунгахъ» соціалистовъ, въ «кадетствующемъ чиновничестве», въ упрямстве или, наоборотъ, уступчивости царя и т.д. Такого рода объясненія явно скользять по поверхности. Но любопытно, что такія объясненія даютъ не только Вырубова или Курловъ. Ихъ даютъ и Гурко съ Шульгинымъ. Последній не такъ уже давно, со всей присущей ему искренностью, поведалъ, что стоило Николаю II назначить кн. Львова председателемъ совета министровъ не п о с л е своего отреченія, a на 3–4 месяца раньше, «ну хоть до последняго созыва Думы», и, кто знаетъ, можетъ быть, «обошлось бы».

Все эти объясненія грешатъ темъ, что они о б х о-д я т ъ вопросъ, не отвечаютъ на основное сомненіе, п о ч е м y самодержавіе проиграло и японскую, и міровую войну? Почему явились «зажигательные лозунги»? Почему даже среди великихъ князей, не то, что среди министровъ и октябристовъ, появились недруги царя и стараго режима? Почему Николай II не назначилъ кн. Львова председателемъ ни 17 октября 1905 г., ни после военныхъ пораженій 1915 г., ни после образованія въ Думе такъ наз. прогрессивнаго блока – «последней попытки спасти монархію», по свидетельству П. Н. Милюкова, – ни до последняго созыва Думы, ни после убійства Распутина? И т.д. и т.п. {39}

Историки французской революціи, въ ихъ числе и Жоресъ, единодушно отмечаютъ, что Бурбоны уже после конфликта съ страной должны были совершить рядъ новыхъ ошибокъ, одна другой непоправимее, для того, чтобы окончательно погибнуть. Применившись къ обстоятельствамъ, ставъ искренне и стоследовательно на путь заступокъ, они сохранили бы власть. Ho м o г л и ли Бурбоны сделать то, что имъ рекомендовали не только историки революціи, a и современные имъ политики? M о г л и ли Бурбоны, Стюарты, Романовы не де-лать ошибокъ, одна другой непоправимее, даже после во вне обнаружившагося столкновенія власти съ народомъ?

Пусть захватъ Манчжуріи – необходимость или случайность! A Ляодунскій полуостровъ, захватъ Портъ-Артура и Да-Лянь-Ваня (Дальній)?... A приготовленія къ захвату Босфора въ 1896 г., въ періодъ полнаго международнаго мира?... A «грандіозные планы въ голове нашего государя», о которыхъ упоминаетъ военный министръ Куропаткинъ въ записи отъ 16 февраля 1903 г. – «идти къ присоединенію Кореи,... подъ свою державу взять и Тибетъ... взять Персію, захватить не только Босфоръ, но и Дарданеллы»?...

Разве можно объяснить случайностью тотъ подборъ министровъ, которымъ въ теченіе десятилетій довольствовались русскіе самодержцы. Не одинъ Витте, a почти все, рискующіе касаться этого ранящаго иногда самихъ мемуаристовъ пункта, удостоверяютъ крайнюю бездарность при огромномъ честолюбіи, чванливости, часто корыстолюбіи высшихъ царскихъ сановниковъ. «Можно спросить, есть ли y правительства друзья? И ответить совершенно уверенно: нетъ. Какіе же могутъ быть друзья y дураковъ и олуховъ, y грабителей и воровъ». «Самодержавіе сделалось въ последнее время {40} девизомъ для всякихъ искателей собственнаго благополучія». Обе эти характеристики б. гоеударственнаго секретаря A. A. Половцева относятся не къ кануну паденія абсолютизма, a еще къ 1901 году. Даже такой пламенный сторонникъ абсолютной монархіи – «единственной формы правленія, соответствующей характеру русскаго народа» не только въ прошломъ, но и въ будущемъ, – какъ Курловъ, и тотъ нашелъ только одного «безстрашнаго русскаго витязя» – своего патрона Столыпина. Все другіе – «пигмеи бездарные, безвольные, сами не знавшіе, въ какую сторону имъ надо итти».

Когда въ лихоимстве уличаютъ, – въ частности, А. С. Суворинъ, – не одного вел. кн. Александра Михайловича, a почти всехъ дядьевъ и родственниковъ самодержца (вел. кн. Владимира, Алексея, Сергея, Петра Николаевича, Дмитрія Константиновича и т.д.), – что это «акциденція» самодержавнаго строя, или неизбежный его придатокъ? Случайность ли, что «одна изъ самыхъ крупныхъ фигуръ бюрократіи крайняго монархическаго направленія» В. I. Гурко, который, по утвержденію его почитателей, «могъ бы сыграть очень серьезную роль, если бы остался въ рядахъ правительства», – въ рядахъ правительства не остался, a очутился на скамье подсудимыхъ? Остроумный ли анекдотъ только – запись въ дневнике Половцева отъ 4 апреля 1902 г., въ день отпеванія тела убитаго Сипягина: «Между всеми присутствующими держится слухъ, что министромъ внутреннихъ делъ будетъ казначенъ Бобриковъ. Подхожу къ Горемыкину и спрашиваю его: – Sera-ce pour longtemps?

Ответъ: pour 6 ou 8 mois.

Я: Apres quoi il volera en l’air et toute la difference sera qu'il volera en l’air seul ou avec nous.

Горемыкинъ: Dans tous les cas il volera, mais pas en l’air». {41}

Одинъ Штюрмеръ еще могъ быть исключеніемъ и случайностью. Но Штюрмеръ и Хвостовъ — это уже правило. A если къ нимъ придать Горемыкина, Протопопова, Н. Маклакова, Трепова, Голицына и т.д., – получается система. Одинъ Распутинъ могъ быть случайностью, патологическимъ исключеніемъ, сквернымъ анекдотомъ. Но если поставить съ нимъ рядомъ – М. Philippe, Митю Колябу, красавца-инока Мардарія, старицу Марію Михайловну, Пашу изъ Дивеева, босоножку Олега, Василія и т.д. – получается целая галлерея. Другая галлерея получается, если рядомъ съ Распутинымъ поставить Бадмаева, кн. Андрогаикова, Манасевича-Мануйлова, Иліодора, Белецкаго, Хвостова, Вырубову, Воейкова и т.д. Когда съ Распутинымъ ищетъ свиданія Протопоповъ или Штюрмеръ, это естественно и можетъ быть объяснено личными, случайными качествами неудачныхъ министровъ. Но когда съ этимъ «мужикомъ-эротоманомъ, съ грязными руками, черными ногтями и заяпущенной бородой» ждутъ свиданія Столыпинъ, Коковцевъ, Щегловитовъ и даже самъ авторъ приведенной только что характеристики, французскій посолъ при россійскомъ самодержце, Moрисъ Палеологъ, – тогда, очевидно, мы имеемъ дело съ одной изъ реальныхъ движущихъ силъ всей системы самодержавной власти.

Русскій абсолютизмъ въ своемъ паденіи превзошелъ все известные до него образцы. Если французскій абсолютизмъ опустился до кардинала де-Рогана, абсолютизмъ русскій дошелъ до «божьяго человека» Григорія. Тонкая нить соединяла вершину государственной власти съ самыми низинами народной тьмы и суеверія. Вся страна, весь основной массивъ населенія находился вне этой линіи, соединявшей обе крайнія точки, – онъ стоялъ въ прямой оппозиціи ікъ ней. Отъ Керенскаго и {42} до Пуришкевіича съ Шульгинымъ, одни, топя монархію, другіе, жертвуя монархомъ, чтобы «спасти монархію», – земства, города, армія, церковь, советъ объединеннаго дворянства, великіе князья – все отошли отъ воплощавшаго въ себе абсолютизмъ монарха. Здесь наглядно обнаружилась изолированность старой власти, ея полная ненужносгь ни для кого, единственно оставшееся y нея основаніе для существованія – сила инерціи.

И, въ самомъ деле, чему бы русское самодержавіе ни было обязано своимъ историчскимъ возникновеніемъ – Золотой Орде, Византіи ли, Церкви ли, борьбе за территорію, – все «причины» давно уже отпали, русскій абсолютизмъ къ XX веку давно уже превратился въ пережитокъ географическій, правовой, культурно-бытовой.

«Страшно слушать умныхъ людей, которые могутъ серьезно говорить о представительномъ начале въ Россіи, точно заученныя фразы, вычитанныя ими изъ нашей паршивой журналистики и бюрократическаго либерализма», – писалъ Александръ III 21 апреля 1881 г. наставнику и политическому руководителю всей его жизни Победоносцеву. «Я слишкомъ глубоко убежденъ въ безобразіи представительнаго выборнаго начала, – возвращается онъ къ той же теме въ письме отъ 12 марта 1882 г., – чтобы когда-либо допустить его въ Россіи въ томъ виде, какъ оно существуетъ во всей Европе». Александръ III свое слово сдержалъ – представительнаго начала въ Россіи не допустилъ. Его преемникъ всячески старался остаться вернымъ заветамъ отца и Победоносцева. Николай II по воцареніи тотчасъ же публично провозгласилъ, что будетъ «охранять начало самодержавія такъ же твердо и неуклонно», какъ охранялъ его «незабвенный, покойный родитель». Въ октябре 1904 г. Николай II заверялъ Витте: «я никогда {43} ни въ какомъ случае не соглашусь на представительный образъ правленія, ибо я считаю его вреднымъ для (ввереннаго мне Богомъ народа». Кн. Палей разсказываетъ, какъ 3 декабря 1916 года вел. кн. Павелъ отправился къ царю «почтительно просить его величество даровать конституцію». И черезъ 11 летъ после манифеста 17 октября, ровно за 3 месяца до паденія абсолютизма, самодержецъ ответилъ, что это невозможно, такъ какъ онъ присягалъ самодержавію. Все же Николаю II свое слово сдержать не удалось.

Среди апологетовъ монархіи раопространено мненіе, что монархію погубила слабость последняго монарха. Будь на престоле Александръ III, русскій абсолютизмъ былъ бы живъ и по сей день. Темъ интереснее отметить, что противоположное мненіе начинаетъ теперь встречать сторонниковъ даже среди бывшихъ министровъ покойнаго царя. Такъ его б. министрь иностранныхъ делъ Извольскій оправедливо отмечаетъ, что революціонное движеніе, проявлявшееся съ особой силой во время японской войны, на самомъ деле имело гораздо более отдаленные корни, восходившіе къ предшествующему царствованію – мы бы сказали; еще раньше, – къ «революціонной эре», открытой Александромъ II. Подавляемое въ теченіе 13 летъ Александромъ III, оно кончило бы темъ, въ конце концовъ, что вспыхнуло бы и подъ его железнымъ режимомъ. Когда оно вспыхнуло при более хиломъ управленіи Николая П, последній, подчиняясь неиэбежному, «заклялъ» катастрофу манифестомъ 17 октября. Непреклонная воля Александра III, вероятно, не склонились бы передъ событіями, которыя кончились бы темъ, что ее сокрушили. Какъ въ басне о дубе и тростинке, слабый сумелъ выпрямиться тамъ, где сильный долженъ былъ подломиться. «Выпрямившись», Николай П въ теченіе {44} еще 12 летъ пробовалъ одолеть те силы, которыя принудили его капитулировать въ пятомъ году и которымъ суждено было ниспровергнуть абсолютизмъ уже окончательно – въ семнадцатомъ.

Не отъ революціи пятаго года пришло русское нестроеніе. A отъ нестроенія русской жизни пришла русская революція. Оправданность революціи пятаго года – въ революціи 17-го года, въ повторномъ свидетельстве ея исторической необходимости. И оправданность революціи 17-го года въ незавершенности первой революціи.

Русскіе военноначальники понимали, что въ 1914 г. нельзя вести войну методами отечественной войны, что сомкнутый строй и наступленіе колоннами должны уступить место строю разсыпному, наступленію «цепью», «перебежками по одному», «применяясь къ местности». Но русскіе правители, увы, не поняли, что одного механическаго подчиненія и слепого повиновенія въ войне народовъ, a не однихъ только профессіональныхъ кадровъ, – недостаточно. Они думали, что сумеютъ попрежнему обойтись одними бармами и шапкой Монамаха и тогда, когда необходимо было доверчивое, – хотя бы пассивно-сочувственное отношеніе народа къ власти.

Въ 16-омъ веке Ивану Грозному можно было хвалиться (передъ Стефаномъ Баторіемъ), что онъ царь «по божьему изволенію, a не по многомятежному человечества хотенію». Въ 20-мъ веке, после трехвекового царствованія Романовыхъ, воцарявшихся и низлагавшихся откровенной силой «многомятежнаго человечества хотенія», – при которомъ роль «человечества» иногда исполняли всего 360 преображенцевъ, – объ этомъ говорить уже не приходится. Въ «мистику царственнаго происхожденія» или въ «природнаго» царя {45} Кирилла Владимировича можно только делать видъ, что веришь. После опыта прошлаго, кто не хочетъ компрометировать «веры и отечества», тотъ не можетъ уже сливать ихъ въ нераздельную формулу съ «царемъ»; кто дорожитъ «православіемъ и народностью», – дол-женъ откинуть «самодержавіе».

Только веря въ «геній императора», что особенно трудно въ свете новейшихъ революцій – русской и германской; только обожествляя миропомазанниіка, можно уверовать въ праведность монархическаго начала. Раціонально, здраво, большимъ или малымъ Ра-зумомъ оправдать его нельзя. Монархія можетъ сохраниться какъ пережитокъ, но возсоздать ее, какъ осмысленный институтъ въ ХХ-мъ веке, уже невозможно.

5.

Те, кто задолго предсказывали неминуемость насильственнаго измененія существующаго строя, и те, кто, какъ могъ, епособствовалъ, – въ конце концовъ весьма малоуспешно, – народной революціи, – вовсе не потому «постулировали» и «делали» революцію, что были такими страстными любителями насилія, крови и разрушенія. Нетъ, – они не видели другого исхода. Со смертью очереднаго самодержца и воцареніемъ новаго, наиболее авторитетные представители «партіи революціи» обращались со словами просьбы и увещанія къ каждому вновь вступавшему на престолъ. Возьмите воцареніе Александра II и признаніе Герцена: «Мы, со страхомъ гадая, обращали взглядъ нашъ на молодого чедовека, шедшаго занять упраздненное место на железномъ троне». Вспомните его апофеозъ Александра II — «столь же наследника 14 декабря, какъ Николая», {46} – «Ты победилъ, Галилеянинъ». Вспомните готовность Герцена при изгнанныхъ всехъ странъ, при людяхъ какъ Маццини и Луи Бланъ, при звукахъ Марсельезы поднять стаканъ и «предложить неслыханный при такой обстановке тостъ за Александра II, освободителя крестьянъ». И если рука Герцена спустилась, стаканъ не былъ поднятъ, причина, какъ извество, была не въ предвзятой непримиримости Герцена, a въ действіяхъ Александра П – : «черезъ новую кровь, пролитую въ Варшаве, нашъ тостъ не могъ итти»...

Возьмите другой примеръ. Не «сентиментальный» индивидуалистъ и полулибералъ – теперь бы сказали: «соглашатель» – Герценъ, a боевой, законспирированный коллективъ – Исполнительный Комитетъ «Народной Воли». Черезъ 10 дней после того, какъ двухлетнія его усилія привели къ цели – къ смене самодержца – казавшійся грознымъ Комитетъ писалъ Александру III: «Мы не ставимъ условій Вамъ. Пусть не шокируетъ Васъ наше предложеніе. Условія, которыя необходимы для того, чтобы революціонное движеніе заменилось мирной работой, созданы не нами, a исторіей. Мы не ставимъ ихъ, a только напоминаемъ». «Народ-ная Воля» заявляла «торжественно передъ лицомъ родной страны и всего міра», что она «безусловно подчинится» «и не позволитъ себе впредь никакого насильственнаго противодействія правительству, санкціонированному народнымъ собраніемъ. Итакъ, Ваше Величество, решайте. Передъ Вами два пути. Отъ Васъ зависитъ выборъ. Мы же затемъ можемъ только просить судьбу, чтобы Вашъ разумъ и совесть подсказали Вамъ решеніе, единственно сообразное съ благомъ Россіи, съ Вашимъ собственнымъ достоинствомъ и обязанностями передъ родной страной».

Непререкаемое убежденіе, что Россіи не выйти на {47} путь мирнаго и правильнаго развитія иначе, чемъ вышли передовыя страны Европы; сознаніе неминуемости революціи – питали тотъ пафосъ, который въ теченіе десятилетій воодушевлялъ «партію переворота» и не одного политическаго борца побудилъ къ подвижнической жизни и къ смерти за идею и убежденія.

Теперь post factum черезъ четырнадцать летъ после революціи, невелика мудрость признать, что «при определяющихъ настроеніяхъ правительства, общества и народа» война сделала революцію «неизбежной». Теперь – правда, по спеціальноіму поводу – даже богословъ Карташевъ сочуственно говоритъ о «культе героевъ-тираноубійцъ» и «апофеозе въ историческомъ сознаніи человечества некоторыхъ праведныхъ возстаній народовъ противъ узаконенныхъ до времеіни режимовъ». Но тогда, но прежде, д о того, какъ праведное возстаніе противъ самодержавнаго режима стало фактомъ, – «тираноубійцы» третировались не какъ герои, a какъ убійцы и вредители поступательнаго хода прогресса; тогда въ оправданныхъ жизнью прозорливцахъ видели лишь безумцевъ и иллюминатовъ.

Смешно говорить, что революцію сделали или подготовили революціонеры своими «зажигательными лозунгами». Вышедшіе за последніе годы мемуары активныхъ участниковъ революціи не оставляютъ на этотъ счетъ никакихъ сомненій. Особенно въ этомъ отношеніи убедительны факты, сообщенные А. Ф. Керенскимъ въ его беглыхъ воспоминаніях о канунахъ революціи (въ «Дняхъ» № 28 за 924 г.). Какъ одинъ изъ участниковъ московскаго полуконспиративнаго собранія «левой» во второй половине января 1917 г., о которомъ разсказываетъ Керенскій, я, съ своей стороны, удостоверяю фактъ неожиданности революціи для техъ, кто революціи ждалъ и ее предвиделъ. Революціоне- {48} ровъ революція захватила врасплохъ отчасти потому, что наиболее деятельными агентами революціи были не столько они сами, сколько не въ меру услужливые партизаны абсолютизма. Это – не запоздалая попытка самооправданія и снятія съ себя ответственности. Это сознавали – и признавали – и отдельные представители династіи. Въ упоминавшемся уже нами историческомъ письме вел. кн. Александра Михайловича, которое онъ писалъ полтора месяца, съ 25 ХП по 4. II 917 г., царь могъ прочесть: «Какъ это ни странно, но правительство есть сегодня тотъ органъ, который подготовляетъ революцію; народъ ея не хочетъ, но правительство употребляетъ все возможныя меры, чтобы сделать какъ можно больше недовольныхъ, и вполне въ этомъ успеваетъ. Мы присутствуемъ при небываломъ зрелище революціи сверху, а не снизу»...

Русскую революцію сделали не русскіе революціонеры. Ее сделала русская исторія и прежде всего, – исторія русской самодержавной власти. Для многихъ, революціонеровъ революція никогда не была ж е л a н-н ы м ъ днемъ. Она была для нихъ, какъ и для Герцена, р о к о в ы м ъ днемъ, «отчаяннымъ средствомъ»; какъ для Жореса, – варварской, но неизбывной формой прогресса. И въ этомъ была правда, высшее жизненное оправданіе «партіи революціи», или соціалистическихъ партій, – ибо несоціалистическихъ революціонныхъ партій, если не считать окраинно-національныхъ, до революціи не было. Жизнь подтвердила ихъ убежденіе въ томъ, что никакимъ угашеніемъ духа, уступчивостью или лояльностью, низведеніемъ себя на уровень оппозиціи его величества или маневрированіемъ прогрессивнаго блока не удастся предотвратить неизбежнае. Русская революція оказалась сильной темъ, чемъ, по слову Бисмарка, сильна всякая революція: не экс- {49} цессами и насиліемъ, a п р a в д о й, вложенной въ ея «идею».

Теперь, наряду со многимъ, что было когда-то тайнымъ, становится явнымъ и то, что ощущеніе глубокаго неблагополучія, вулканичности политической подпочвы и неуверенности въ ближайшемъ будущемъ не было чуждо самымъ неподатливымъ бюрократамъ, самымъ непримиримымъ врагамъ революціонеровъ.

«Наступаютъ времена, записываетъ Половцевъ въ 1901 году, когда все разсказанное Шильдеромъ (объ убіеніи Павла I) можетъ повториться». – Или одинъ изъ вождей крайней правой Борисъ Никольскій пишетъ въ 1905 г. своему единомышленнику епископу Антонію (Храповицкому): – «Истребленіе династіи становится такою неизбежностью, что каждый русскій человекъ долженъ предусматривать и обдумывать последствія этого событія, чтобы оно не застало врасплохъ, по крайней мере, хоть людей нашего образа мыслей». И т.д.

Чемъ ближе къ 17-ому году, темъ явственнее подземный гулъ и прямые толчки. Причитанія и увещанія переходятъ въ требованія и угрозьг – Пуришкевича, Родзянко, великихъ князей, a затемъ — и въ прямыя действія. Убійство Распутина было первымъ по счету. Внезапный приходъ революціи въ феврале прервалъ целый рядъ другихъ начинаній. Атмосфера Петрограда накануне революціи была полна слуховъ о заговорахъ. Делались и реальныя приготовленія къ дворцовому перевороту.

Въ предисловіи къ французскому переводу извлеченій изъ дневника Пуришкевича объ убійстве Распутина ("La Revue de Paris" отъ 15-XI-1923) B. A. Маклаковъ приводитъ для иллюстраціи (рядъ любопытныхъ эпизодовъ. У своего книгопродавца въ Петро- {50} граде Маклакоівъ вдругъ заметилъ целую коллекцію книгъ объ убійстве Павла, и книгопродавецъ объяснилъ: «съ некотораго времени публика усиленно спрашиваетъ книги объ этомъ событіи; писатеіли и издатели пользуются своими запасами», Въ другой разъ, провожая начальника военно-инженернаго управленія, расположеннаго въ Михайловскомъ дворце, Маклаковъ спросилъ его, существуетъ ли еще историческая комната, черезъ которую проникли убійцы Павла I. Генералъ ответилъ: «странно, съ некотораго времени десятки людей ежедневно являются во дворецъ ее осматривать»...

Даже французскій посолъ Палеологъ не остается чуждъ поветрію – интересу къ событію 11 марта. Онъ разаказываетъ, какъ былъ прерванъ неожиданно завтракъ y Маріи Павловны (супруги вел. кн. Владимира Александровича) въ самомъ конце 16 года, изъ-за экстреннаго совещанія члено«въ императорской фамиліи о коллективномъ выступленіи предъ царемъ. «Что же, – спросилъ Палеологъ хозяйку, – это выступленіе будетъ только платоническимъ...? Она догадывается, что я имею въ виду то, что случилось съ Павломъ, a потому отвечаетъ мне съ жестомъ ужаса: «Боже мой! Что теперь случится!» Проектъ «уничтожить» императрицу развивала великая княгиня и передъ председателемъ

Государственной Думы, который предложилъ Марье Павловне считать ея разговоръ съ нимъ «какъ бы не бывшимъ». Во главе одного изъ заговоровъ, предполагавшагося къ осуществленію въ марте 17 года, стояли А. И. Гучковъ, генер. Крымовъ и M .И. Терещенко.

О другомъ плане сообщаетъ Палеологъ: три «Владимировича» (вел. кн. Кириллъ, Борисъ и Андрей) разсчитывали, при помощи четырехъ гвардейскихъ полковъ, «захватить Царское Село, заставить отречься им- {61} ператора, заточить въ монастырь императрицу и провозгласить царемъ Алексея, a Николая Николаевича регентомъ». Во главе войскъ долженъ былъ стать Дмитрій Павловичъ, – будущій соучастникъ въ убійстве Распутина. Но онъ, въ конце концовъ, отказался, – не желая «нарушить присягу»...

Переворотъ сверху запоздалъ. Революція пришла снизу раньше, чемъ ее въ это время ждали. Предопределенное крушеніе самодержавія стало свершившимся фактомъ. Не переставъ быть самодержавной, власть не могла предотвратить своей гибели. Это былъ не ею установленный законъ, который она вольна была нарушить по собственному усмотренію, – это былъ общій, «соціологическій» законъ паденія абсолютизма. Абсолютизмъ гибнетъ, но не сдается, не приспосабливается, не м о ж е т ъ приспособиться къ окружающимъ условіямъ. Гармоническое развитіе, вровень съ векомъ и требованіями жизни противоречитъ природе и смыслу абсолютизма. Абсолютизмъ отстаетъ отъ темпа жизни, утрачиваетъ способность учитывать весъ и значеніе событій. Иллюстрація къ тому – последніе годы и месяцы, дни и даже часы русскаго абсолютизма. Поэтому-то разрешеніе конфликта – между требованіями жизни и домогательствами абсолютизма – почти всегда трагично. И выходъ изъ трагедіи, пережитой недавно Россіей, по примеру западныхъ странъ, – тотъ же, что и во всякой трагедіи, личной или коллективной: въ смиреніи передъ рокомъ, въ примиреніи съ случившимся, въ забвеніи – не прошлаго, о, нетъ, въ памяти о прошломъ предостереженіе будущему, – a въ забвеніи личныхъ винъ, обидъ и греховъ. {52}

Примечания

1 Бывшій вел. кн. Кирилъ Владиміровичъ, нарекшійся "блюстителемъ престола", a затемъ и "Императоромъ Всероссійскимъ".

2 Романовъ и Рудневъ, два прокурора царскаго времени, на-печатали въ издававшемся треповскимъ "Русскимъ Очагомъ" журнале статьи, въ которыхъ имеютъ смелость утверждать, что "во всей обширной переписке (Государыни съ Государемъ) почти нетъ никакихъ указаній или разсужденій на политическія темы". Тамъ же опровергается "легенда" о вліяніи на царя и царицу "темныхъ силъ" и берется косвенно подъ защиту Григорій Распутинъ "типичный русскій крестьянинъ, богоискатель, сектантъ, способный на подвиги аскетизма..., ликомъ святого обращенный къ царской семье". – Оба прокурора заслуживаютъ вниманія не только по исключительному неуваженію, съ которымъ они обошлись, ужъ не говорю съ историческими фактами, a со священными для нихъ письмами покойныхъ венценосцевъ. Они и раныие получили некоторую известность благодаря участію въ "Комиссіи для разследованія действій бывшихъ министровъ и другихъ высшихъ должностныхъ лицъ". Принявъ приглашеніе Времіеннаго Правительства вступить въ составъ этой Комиссіи, оба прокурора сыграли въ ней впоследствіи роль спартанцевъ во чреве троянскаго коня, – подвергнувъ "разследованію" не столько действія министровъ, сколько действія членовъ Комиссіи.

3 Пристрастіе къ секретнымъ указамъ Николай II сохранилъ и въ "конституціонный" періодъ своего царствованія. Такимъ указомъ въ 1916 г. былъ выделенъ изъ Совета Министровъ такъ называемый Малый Советъ министровъ. Секретнымъ же указюмъ были предоставлены исключительныя права председателю Совета министровъ – Штюрмеру.

Данный материал (информация) произведен, распространен и (или) направлен некоммерческой организацией, выполняющей функции иностранного агента, либо касается деятельности такой организации (по смыслу п. 6 ст. 2 и п. 1 ст. 24 Федерального закона от 12.01.1996 № 7-ФЗ).

Государство обязывает нас называться иностранными агентами, при этом мы уверены, что наша работа по сохранению памяти о жертвах советского террора и защите прав и свобод человека выполняется в интересах России и ее народов.

Поддержать работу «Мемориала» вы можете через donate.memo.ru.