А.Ю. Морозова

Голодовки политзаключенных в 1920-30-е годы: место в тюремном сопротивлении и опыт классификации

Голодовка – сознательный отказ от приема пищи с выставлением каких-либо требований, удовлетворение которых является условием прекращения голодовки - один из способов борьбы в условиях тюремного заключения и в то же время - последнее средство, которое невозможно отнять у узника. Ведь насильственное искусственное кормление, само по себе являясь дополнительным насилием, при том уровне развития медицины, который был в 20-30-е годы, в случае истощения человека и обострения его хронических болезней не могло его спасти, а лишь продлевало мучения голодающего.

Автор не ставил перед собой цели перечислить и тем более рассмотреть в данной статье все голодовки социалистов и анархистов в советских тюрьмах, политизоляторах и лагерях в 20-30-е годы. Свою задачу автор видит в постановке проблемы как таковой и некоторой систематизации имеющихся знаний, позволяющей наметить пути дальнейших исследований.

В ряду различных форм тюремного сопротивления политзаключенных: письменные и устные протесты, отказы выполнять требования тюремной администрации, обструкции, самоубийства и т.д. – голодовки стали одной из наиболее массовых и в то же время одним из наиболее радикальных. Необходимо принять во внимание, что если для современного человека отказ от пищи представляет собой определенное лишение, то для заключенного 20-х годов, и без того сидящего на полуголодном тюремном или лагерном пайке, зачастую имеющего в прошлом не один год тюрьмы и каторги царского времени, отсутствие пищи представляет собой реальную угрозу для жизни уже с первых дней голодовки. Организм голодающего несет невосполнимые в тюремных условиях потери, обостряются хронические заболевания, развиваются цинга, туберкулез, желудочно-кишечные заболевания… Врач говорил Е.Л.Олицкой, что каждый день голодовки отнимает у нее год жизни¹.

По количеству участников голодовки делятся на одиночные и групповые. Точка зрения, что чем большее количество заключенных примет участие в голодовке, тем большее влияние она сможет оказать на тюремщиков и тем больше у нее шансов на успех – не всегда оказывается справедливой. Старые тюремные сидельцы, имевшие опыт заключения еще при царской власти (а таких среди политзаключенных 20-х годов было немало) всегда долго взвешивали все «за» и «против» перед тем, как объявить о групповой голодовке. Помимо уверенности в том, что все ее участники готовы идти до конца, необходимо было предусмотреть все возможные варианты давления тюремной администрации и твердо договориться, при каких условиях каждый из голодающих может начать прием пищи. Дело в том, что с момент начала голодовки ее участники, как правило, оказывались в полной изоляции друг от друга и решение о том, в каком случае коллектив в целом примет решение о прекращении голодовки необходимо было обговорить заранее.

Так, например, члены Бюро Социал-демократического союза рабочей молодежи, арестованные в ночь с 22 на 23 февраля 1922 г., еще при аресте договорились, что если не будут освобождены до 5 марта, объявят голодовку. Это стало ясно чекистам, когда один за другим от них стали поступать заявления о начале голодовки в случае неудовлетворения их требований. Несмотря на то, что заявления были индивидуальными, требования в основе своей были идентичными. Они были сведены вместе в докладной записке пом. Нач. ОГПУ А.А.Андреевой: «Категорически протестуют против содержания во внутренней тюрьме и требуют или немедленного перевода в Бутырскую тюрьму или немедленного улучшения условий содержания: 1. Предоставления ежедневно 1 часа прогулок. 2. Ежедневного получения газет. 3. Предоставления возможности получения книг с воли. 4. Получения регулярных свидания с родными. 5. Соединения с товарищами вместе арестованными»². Общей была и мотивация: «…содержание нас в условиях сурового режима Внутр. Тюрьмы … может быть объяснимо лишь как проявление мести по отношению к политическим противникам»³.

Реакция Андреевой была вполне предсказуемой – в удовлетворении требований отказать, но интересно ее обоснование, представленное руководству: «немедленное удовлетворение этих требований может довести до абсурда, а именно меньшевики будут объявлять голодовку при самом аресте, прикрываясь принадлежностью к «легальной партии», из которой вытекает их партийная «безусловно легальная» деятельность. …этой эпидемии голодовок волей-неволей когда-нибудь придется положить конец, тем более такой, как эта: заранее организованная, групповая, рассчитанная на новую дискредитацию Советской власти за границей и проводимая как одно из средств «легальной» борьбы против коммунистической партии и безусловно Советской власти»⁴.

7 марта голодовка по общему решению была прекращена в обмен на предоставление чекистами официальных гарантий завершения следствия к 21 марту и удовлетворения выставленных требований.

Еще один пример блестяще организованной и героически выдержанной групповой голодовки, причем голодовки развезенной, представляет голодовка осужденных 1-й группы по процессу ПСР 1922 г., объявленная ими после ареста в ссылке (спустя полтора месяца после выхода из тюрьмы) А.Р.Гоца и Е.М.Тимофеева, объявивших голодовку⁵. К ним присоединились В.В.Агапов, Д.Ф.Раков, М.Я.Гендельман, Л.Я.Герштейн, М.А.Лихач, Н.Н.Иванов, Е.А.Иванова и Ф.Ф.Федорович, подавшие совместное заявление с требованием освобождения Гоца и Тимофеева, «аннулирования объявленных им приговоров и восстановления положения, установленного в присланном нам после весенней голодовки объявлении ОГПУ». Для срыва голодовки и разобщения голодающих авторы заявления были развезены по провинциальным тюрьмам, где они подтвердили продолжение голодовки, добавив новое требование – возвращение их всех в Бутырки. Не знавший о голодовке своих товарищей Тимофеев прервал голодовку, удовлетворившись обещанием пересмотра его дела, и чекисты использовали этот факт как козырь в переговорах с голодающими. Но голодовка продолжалась несмотря на применение искусственного питания и критическое состояние здоровья ее участников.

В конце концов после 20 дней голодовки, когда счет жизни голодающих пошел на часы, а письмо Тимофеева не оказало ожидаемого чекистами эффекта, власти были вынуждены пойти на уступки и удовлетворить требования голодающих. Парадокс был в том, что «неожиданно выяснилось, что развозом голодающих и сломом механизма коллективного принятия решений и руководства голодовкой (ради чего все это и затевалось), чекисты вместо одного общего центра получили ситуацию, при которой каждый из голодающих рассматривал свою голодовку как часть общей, и прекращение ее считал предательством товарищей»⁶.

Необходимость просчитывать силы и цену, которую возможно придется заплатить даже за успешную голодовку, ложилась на старост и партийных руководителей. Староста социал-демократов в Саввватиевском скиту Б.О.Богданов удержал своих сопартийцев от участия в знаменитой голодовке 1924 г. с требованием ликвидации Соловков и перевода политзаключенных на материк. Меньшевики вообще, как правило, очень взвешенно принимали решение об участии в голодовке, предельно конкретно формулируя ее требования. В декабре 1921 г., когда под угрозой высылки ряда меньшевиков, в том числе видных деятелей партии, в отдаленные районы Туркестана, на фоне невыносимых условий содержания в Орловской и Владимирской тюрьмах, стала реальной массовая голодовка с непредсказуемыми последствиями, Б.Л.Двинов писал от имени ЦК РСДРП Заграничной делегации: «… ЦК постановил категорически высказаться против голодовки, прямо запретить ее», т.к. считал, в частности, что «никакого политического резонанса голодовка иметь не будет. Между тем, потерять нам Ф.И.Дана, С.О.Ежова и т.д. - цена для протеста слишком дорогая»⁷. Голодовку меньшевиков в Петербурге, Владимире и Орле удалось предотвратить. Бутырская голодовка состоялась, и именно благодаря ей большая группа заключенных меньшевиков получила возможность освободиться и выехать за рубеж.

Кроме того, определенные трудности представляла собой координация действий политзаключенных разных фракций (объединений по политической принадлежности) – эсеров, социал-демократов (меньшевиков), анархистов, левых эсеров, чьи требования и методы борьбы, а также представления о пределах уступок и степени непримиримости могли значительно различаться. И классический пример этого – упоминавшаяся уже голодовка на Соловках.

Поэтому многие, выйдя из тяжелых групповых голодовок, как Е.Л.Олицкая, принимали для себя решение, что «голодать, добиваясь чего-нибудь, можно одной, или когда знаешь других, как самого себя. Групповые голодовки обречены на неудачу»⁸. А.М.Гарасева также считала, что «… при массовой [голодовке] всегда найдутся такие, кто не выдержит и ее сорвет. Голодать надо лишь в одиночку, и в случае кормления надо быть готовым на самоубийство. Только так можно выиграть, а если не уверен или не можешь идти до конца — лучше не браться…»⁹.

По степени самоограничения голодовка могла быть с употреблением воды или сухой. Последняя является самым тяжелым для голодающего способом, ибо без воды человеческий организм перестает нормально функционировать гораздо быстрее: «…с водой ослабеваешь постепенно, здесь же каждая твоя клеточка протестует против умирания, она болит, она горит, во рту появляется отвратительное ощущение, воспален язык, и только голова остается ясной…»¹⁰.

Требования, выдвигавшиеся при объявлении голодовки, могли быть самыми различными: освобождение конкретного заключенного или целой группы, улучшение условий содержания в тюрьме и соблюдение политрежима (или применение его положений в отношении конкретной группы заключенных) и др.

Так, например, в декабре 1920 г. десять анархистов, сидевших в Бутырской тюрьме и имевших различные приговоры, вплоть до десятилетнего тюремного заключения, объявили голодовку с требованием освободить их всех. Социалисты считали эту голодовку нецелесообразной, и отношение к ней было весьма сдержанное. 12-й коридор, где собрались голодающие, пытались взять приступом вооруженные чекисты, приезжал для переговоров Самсонов, наконец, на 11-й день голодовки приехал сам Дзержинский и требования голодающих были удовлетворены¹¹.

В июне 1922 г. после 3-месячного пребывания в тюрьме без суда и объявления приговора арестованные за протест против локаута на фабрике Сытина объявили голодовку с требованием освобождения или гласного суда, «чтобы перед лицом всех рабочих вскрыть преступную политику власти, чтобы показать всему рабочему классу, за что преследует рабочих мнимо-рабочая власть»¹².

В феврале 1922 г. находившиеся в Барнаульском доме лишения свободы эсеры И.И.Дзело-Жилинский и Е.Д.Табанаков объявили голодовку с требованием освобождения из невыносимых условий содержания¹³.

Тогда же эсер Чернышев, сидевший в Ярославской тюрьме, голодал с требованием или освободить его или обеспечить его семью («больная жена, также в свое время отбывшая при царизме четыре года каторги, и трое больных детей»), оставшуюся на воле без средств к существованию после его ареста¹⁴. А продолжавшаяся 29 дней голодовка эсера Тарабукина за освобождение его жены Раисы Яковлевны в 1921 г. была на тот момент самой длительной социалистической голодовкой¹⁵.

В апреле 1922 г. левые эсеры в тюрьме ГПУ в Кисельном пер. объявили голодовку за освобождение всех левых эсеров из советских тюрем и разрешение выезда за границу тем, кто этого пожелает, и тем, кого советское правительство согласится выпустить. Свои требования они мотивировали тем, что левые эсеры пробыли в заключении от года до трех, их рассылают по провинциальным тюрьмам и концлагерям, содержат в невыносимых условиях без суда. Поскольку же ни один суд в Советской России не может считаться справедливым независимым судом, выдвигается требование не суда, а освобождения. Голодовка продолжалась 9 дней и закончилась обещанием выполнить требования, чего сделано не было¹⁶.

Голодовки за улучшение режима содержания только на первый взгляд кажутся продиктованными лишь стремлением сиюминутного улучшения условий жизни – этого можно было достичь, отказавшись от своих идеалов и пойдя на сотрудничество с властью. Задача политзаключенного – не просто выжить в тюрьме, но и сохранить силы для дальнейшей работы, для борьбы, для активной деятельности на воле, в ссылке. Поэтому борьба за улучшение условий содержания тоже носила политический характер. Да и сами чисто «экономические» требования часто переплетались с требованиями тех или иных элементов политрежима. Мотивация при этом была следующей: во-первых, в отличие от уголовных политические, как правило, не совершали никакого преступления (им в большинстве случаев такие обвинения и не предъявлялись, либо предъявлялось туманное обвинение в «антисоветской деятельности»), во-вторых, сама власть выдвинула идею «бережной изоляции» социалистов. Основываясь на этом, политзаключенные считали себя вправе требовать от властей нормальных условий существования в заключении/изоляции и рассматривания себя как отдельной категории заключенных.

Так, например, объявившие в июне 1921 г. голодовку политзаключенные Таганской тюрьмы (социал-демократы, социалисты-революционеры, левые соц.-рев. (интернационалисты), анархо-синдикалисты, анархисты и беспартийные социалисты), описав нечеловеческие условия их содержания под стражей, писали: «Мы требуем, поэтому, от правительства если не освобождения, то немедленного обеспечения нам нормальных условий питания, при которых тюремное заключение было бы, по крайней мере, тюремным заключением, а не сводилось по существу к нашему медленному убийству»¹⁷.

О наборе требований можно судить по голодовке левых эсеров в Бутырской тюрьме в декабре 1919 г., которые требовали следующего: «1. Улучшение питания. 2. Открытие камер от утренней до вечерней поверки, причем во время чтения лекций разрешается собираться желающим слушать лекцию в одной из камер до 11-ти час. вечера. 3. Отопление камер. 4. Ежедневная переписка, причем немедленная отправка корреспонденции и немедленная раздача полученной. 5. Личные свидания не меньше одного раза в неделю. 6. Прогулка два раза в день. 7. Удаление с коридора не социалистов. 8. Баня раз в неделю, снабжение бельем и мылом. 9. Организация рациональных работ. 10. Снабжение теплой одеждой. 11. Производство допросов без вызова «с вещами по городу». 12. Возможность организации школы и лекций для всех заключенных л. с.-р. и снабжение для этого необходимыми пособиями и принадлежностями. 13. Урегулирование взаимоотношении с тюремной администрацией»¹⁸. После того, как руководителей голодовки изолировали от основной массы голодающих, добавилось требование их возвращения, и к голодовке присоединились эсеры. После тяжелых переговоров с администрацией и чекистским руководством, при участии Красного креста, после угроз части голодающих покончить жизнь самоубийством на 7 сутки голодовки требования были удовлетворены, и голодовка снята.

Возвращения того политрежима, который был в Лефортовской тюрьме: открытые камеры, совместные прогулки, улучшенное питание, признание старостата – требовали угрожавшие начать голодовку эсеры, вывезенные из Лефортовской тюрьмы в Таганскую в октябре 1922 г.¹⁹

Бывали и голодовки заранее определенной длительности, как, например, первомайская голодовка левых эсеров в 1919 г. в Бутырках²⁰; первомайская голодовка группы эсеров во главе с С.Морозовым в 1920 г. в Бутырках; трехдневная голодовка протеста «против системы жестокости и кулачной расправы, проводимой Сов. Правительством в тюрьмах над его политическими пленниками» в апреле 1923 г. в Бутырках (голодало «15 социалистов всех фракций» и 12 анархистов)²¹.

В отдельную группу могут быть выделены голодовки арестованных без предъявления обвинения политссыльных, как, например, в Оренбурге в 1923 г.²² и в Саратове в сентябре 1932 г.²³

Голодовки могли быть успешны и вообще имели смысл только тогда, когда факт отказа заключенного от пищи мог повлиять на позицию тюремной администрации и вышестоящих властей – и потому, что смерть заключенного в результате голодовки все-таки была еще для властей ЧП, и потому что просочившиеся сквозь тюремные стены сведения о голодовках и о тех требованиях, которые выставляли голодающие, становились известны более или менее широким кругам общественности, в том числе попадали на Запад, где социалисты использовали их в качестве давления на свои правительства, в налаживании отношений с которыми советская власть была кровно заинтересована.

Сведения о голодовках использовались оставшимися на свободе партийными активистами и для агитации рабочих масс против советского режима. Так, например, в листовке Московской группы социал-демократов «Ко всем рабочим и служащим московского трамвая. Ко всем московским рабочим!» в феврале 1923 г. о голодовке арестованных членов парковых комитетов говорилось: «Они голодают за вас. Они умирают за вас. Можно ли дольше терпеть, можно ли еще молчать»²⁴.

Попадавшие за пределы Советской России эти сведения достаточно регулярно публиковались эмигрантской социалистической прессой, оглашались на съездах и конгрессах международных социалистических и рабочих организаций. Так, Р.А.Абрамович, выступавший на съезде Германской независимой социал-демократической партии в Лейпциге 6 января 1922 г., рассказав о ряде голодовок, как один из мотивов их объявления отметил: «эти товарищи, может быть, также и потому прибегли к этому крайнему средству, что не могли более выносить безучастного отношения пролетариата к их страданиям, потому, что хотели привлечь внимание международного социализма к этому ужасному вопросу…»²⁵

Сведения о голодовках также использовались социалистами-эмигрантами для побуждения западных социалистов к давлению на Советскую Россию²⁶.

Огромную роль сыграла международная кампания солидарности и пропагандистская кампания во время процесса эсеров 1922 г. и последовавшего за ним тюремного противостояния осужденных 1-й группы (об их развезенной голодовке уже говорилось). Совершенно очевидно, что без этого элемента голодовки как форма протеста были обречены на неудачу. И это стало одним из факторов того, что к середине 30-х годов голодовка как форма борьбы за политрежим сходит на нет вместе с исчезновением самого политрежима, распылением тюремных социалистических коллективов, ужесточением условий тюремного и лагерного содержания, установлением железного занавеса и упрочением власти, которая уже чувствовала себя достаточно уверенной, чтобы не обращать внимания на отдельные факты тюремного сопротивления и готовой утопить их в крови.

Последние массовые голодовки были проведены троцкистами на Воркуте и Колыме в 1936 г. Голодовка троцкистов Воркуты началась 18 октября 1936 г. после того, как лагерное начальство не отреагировало на заявление, в котором содержались традиционные для таких документов требования²⁷. Характерно, что после острых дебатов в большинстве оказались те, кто считал излишним включать явно невыполнимые требования политического характера (вроде смещения со всех постов И.В.Сталина, смены партийного руководства и т.п.). Спустя две-три недели после начала голодовки ее участников стали переводить в лагерные больницы, где после их отказа от медицинской помощи к ним стало применяться искусственное питание.

Главное особенностью этой голодовки, отличающей ее от голодовок политзаключенных 20-х – начала 30-х годов, было то, что лагерное начальство рассматривало голодовку прежде всего как отказ от работы, т.е. забастовку. Начальник спецчасти прямо заявлял: “Голодовка – это наихудшая контрреволюция. В советской тюрьме не может быть голодовки. Вы не выходите на работу, значит, бастуете. Вы не от государственной хлебной пайки отказываетесь, а государственную работу саботируете”²⁸.

Как и следовало ожидать, голодающие не достигли своей цели, как, впрочем, и их товарищи на Колыме, начавшие голодовку в бухте Нагаево 12 июля, требуя «установления политрежима и объединения с товарищами». Избранный голодающими Комитет надеялся, что «о проведении голодовки будет знать весь Сов. Союз, а также скоро заговорит и международная пресса»²⁹.

Насильно вывезенные на лагпункты троцкисты и там продолжали свою борьбу, причем члены комитета поддерживали связь между голодающими, не подозревая о том, что связь эта осуществлялась через осведомителей, а потому вся переписка немедленно становилась известной администрации. Весной 1937 г. в Магадане начался групповой процесс по "делу политического центра троцкистов на Колыме", а 11 октября 1937 г. все привлеченные к делу троцкисты были приговорены к ВМН и вскоре расстреляны.

Подводя итог, следует отметить, что голодовки были эффективным средством защиты своего личного достоинства и борьбы за политрежим до установления «железного занавеса» и физического уничтожения социалистов. Впоследствии эта форма борьбы использовалась диссидентами, и сегодня она используется в политических целях, но это уже предмет другого исследования.

Примечания

¹ См.: Олицкая Е.Л. Мои воспоминания. Т. II. Франкфурт-на-Майне, 1971. С.119.

² ЦА ФСБ РФ. Д. Р-40170. Л. 258.

³ Там же. Л. 254-254об.

⁴ Там же. Л. 258.

⁵ Подробно все перипетии этих трагических событий описаны К.Н.Морозовым в его монографии «Судебный процесс социалистов-революционеров и тюремное противостояние (1922-1926): этика и тактика противоборства» (М., 2005. С. 569-604).

⁶ Там же. С. 580.

⁷ Меньшевики в 1921-1922 гг. / Отв. Ред. З.Галили, А.Ненароков. М., 2002. С. 386.

⁸ Олицкая Е.Л. Мои воспоминания. Т. I. С. 259.

⁹ Гарасева А.М. Я жила в самой бесчеловечной стране… Воспоминания анархистки. М., 1997. С. 133.

¹⁰ Там же. С. 144.

¹¹ См.: Бекреньев А. Штрихи тюремного быта // Че-Ка. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий. Берлин, 1922. С. 113-116.

¹² Обращении МК РСДРП «Ко всем московским рабочим» (ЦА ФСБ РФ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 7. Л. 244-244 об.)

¹³ Международный институт социальной истории. Архив ПСР. 882.

¹⁴ Открытое письмо ЦБ ПСР во ВЦИК (МИСИ. Архив ПСР. 848).

¹⁵ См.: Свирская М.Л. Из воспоминаний // Минувшее. М., 1992. С. 24.

¹⁶ См.: Кремль за решеткой. Берлин, 1922. С. 199-204.

¹⁷ Заявление заключенных в Президиум ВЦИК, копия в Президиум ВЧК (Hoover Institution Archive. B.Nikolaevsky Collection. Box 9. Folder 1-2).

¹⁸ Кремль за решеткой. С. 73.

¹⁹ Обращение заключенных эсеров в Наркомюст, копия в Президиум ВЦИК (Hoover Institution Archive. B.Nikolaevsky Collection. Box 9. Folder 1-2).

²⁰ См.: Кремль за решеткой. С. 139-143.

²¹ Заявление заключенных в Президиум ВЦИК (Копия ГПУ и Комитет помощи политическим заключенным) (ГАРФ. Ф. 8409.Оп. 1. Д. 9. Л. 169).

²² См.: Там же. Д. 8. Л. 177-177об.

²³ См.: ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 809. Л. 206-206об.

²⁴ Меньшевики в 1921-1922 гг. С. 405.

²⁵ Меньшевики в 1922-1924 гг. / Отв. Ред. З.Галили, А.Ненароков. М., 2004. С. 364.

²⁶ См., например: Меньшевики в 1921-1922 гг. С. 407.

²⁷ Рогачев М.Б.“Мы вынуждены прибегнуть к борьбе”: голодовка политзаключенных в Воркуте в 1936 году // Покаяние. Т. 7. Сыктывкар, 2004. С. 95-106.

²⁸ Цит. по: Рогачев М.Б. «Мы вынуждены прибегнуть к борьбе». С. 104.

²⁹ См.: «Нам ненавистны сталинские чертоги» // «Хотелось бы всех поименно назвать». По материалам лагерных дел и следственных отчетов ГУЛАГа. М., 1993.

socialist.memo.ru – Российские социалисты и анархисты после Октября 1917 года