Зива ГАЛИЛИ, Rutgers University
Перевод И.Мартынюка

Советский опыт сионизма: экспорт советской политической культуры в Палестину¹

Опубликовано в :“Sovetskii opyt sionizma: Eksport sovetskoi politicheskoi kultury v Palestinu,” /Ab Imperio/, Winter 2003, No. 4, pp. 329-376.

Влияние русской культуры вообще и русской революционной культуры в частности является темой, постоянно присутствующей в дискуссиях об израильском обществе, культуре и политике. Демографические факты говорят сами за себя. Подавляющее большинство иммигрантов, прибывших в Палестину в составе двух первых волн национально вдохновленной иммиграции, послужившей основой образования израильского государства (первая алия – в начале 1880-х гг. и вторая – в 1904–1914 гг.), были выходцами из Российской империи. Около половины иммигрантов третьей волны (1919–1923 гг.) имели на руках русские или советские документы. Более того, именно «русские» первопроходцы второй и третьей волн иммиграции основали «Гистадрут» (Генеральную федерацию рабочих), превратили ее в 1930-х гг. в значительную политическую силу развивающегося еврейского сообщества в Палестине. Они же и руководили Израилем на протяжении первых двух десятилетий его существования, а партии, в которые они объединялись, доминировали на политической арене продолжительное время. Организации создавшиеся под эгидой «Гистадрут» иммигрантами этих двух волн, для обеспечения потребностей стремительно увеличивающегося еврейского населения экономические, культурные, образовательные структуры и сеть социальных служб, способствовавшие формированию национальной идентичности.

Однако на присутствие русских культурно-политических компонентов в общественной деятельности основателей и руководителей Израиля современные исследователи и публицисты обратили внимание не так давно. «Русские» иммигранты и сами редко задумывались о влиянии на них национальных корней стран их рождения, хотя у большинства, вывезенные ими идеи и практический опыт, начиная от идеологии, литературных вкусов и кончая кулинарными предпочтениями и модой, стилем жизни и стандартами гигиены, являлись своего рода второй натурой.²

Только наиболее склонные к саморефлексии позволяли себе рассуждать о значении собственной «русскости» как явлении, выходящем за рамки их личных биографий. Однако ситуация выглядела совсем иной в отношении оценок и интерпретаций революционного наследия России. Многие из иммигрантов третьей алии видели в Октябрьской революции начало нового мира, в строительстве которого они, будучи в Палестине, должны непременно участвовать.³ В 1930-1940-х гг. лидеры подпольных (в частности, ПАЛЬМАХ) и легальных сионистских социалистических молодежных движений в Палестине и Европе пытались использовать некоторые элементы идеологии и практики русского революционного движения и советского государства для мобилизации молодежи в ряды приверженцев социалистической интерпретации еврейского национализма.⁴ Эти попытки были так или иначе сопряжены с радикализмом, который, впрочем, имел мало общего с политическими реалиями советской России того времени.

«Русскость» израильского социума стала предметом исследований и дискуссий только тогда, когда влияние ее перестало быть значительным. Начало этого процесса приходится на середину 1950-х гг., т.е. после смены Израилем политической ориентации в условиях «холодной войны», Особенно заметным он становится благодаря воздействию доморощенной идеологии смешения национальностей.⁵ Однако некоторые «русские» элементы, несмотря на это, все же смогли сохраниться. В частности, в культуре молодежных движений, являвшейся центральным аспектом процесса социализации и формирования элит в Израиле 1960-х гг. Правда все эти элементы не имели ничего общего с тем радикализмом, в котором историк Анита Шапира увидела проявление «неразделенной любви сионизма к Советской России».⁶ Именно в это время, особенно после 1967 г., «русскость» (а в других интерпретациях «большевизм») израильского социума впервые стала фигурировать в публицистике и литературе и утвердилась как факт в общественном сознании. В число наиболее значительных работ по данной теме вошла чрезвычайно популярная и противоречивая книга Амоса Элона «Израильтяне: основатели и сыновья» (опубликованная на иврите в 1971 г.) Благодаря Элону писатели смогли свободно апеллировать к читателям, для которых «русскость» определенных израильских персонажей являлась уже чем-то очевидным. К этому же литературному жанру можно отнести романы Амоса Кенана⁷ и Меира Шалева.⁸ В целом все эти публикации явились своего рода переходным моментом от осознания русского влияния как опыта личной истории к его объективации как социально-культурного явления, требующего внимания и изучения.

Начиная с 1970-х гг., некоторые из историков исследовали истоки и сущность русского влияния, обращаясь к идеологии, тактике и практическим решениям, которые использовали первопроходцы, прибывшие в Палестину в первых волнах иммиграции. Джонатан Френкель в своей классической работе, посвященной еврейскому социализму в Российской империи, Палестине и США, заложил основы для осмысления процессов трансплантации и трансляции идей, возникших в контексте русской еврейской жизни в конце XIX – начале XX веков.⁹ Идеи, порожденные русским контекстом и заимствованные сионистским иммигрантами, были, по его мнению, многогранны, и ключ к пониманию принципов их последующего усвоения в Палестине состоит в идентификации «слоев» в «напластовании влияний» разных периодов российской политической истории. В то время как многие из иммигрантов в начале 1880-х гг. (первая алия) находились под влиянием народнического мировоззрения и его идеалов, иммигранты 1904-1914 гг. (вторая алия) приняли идеологический вызов революции 1905 г., присоединившись к эсерам и русским марксистам. В числе последних, к примеру, было много приверженцев идеи синтеза марксизма и еврейского национализма, проповедовавшегося в России Бером Бороховым и его партией «Поалей Цион».

Анита Шапира развивает идентификационный подход Френкеля в написанной ею политической биографии одного из легендарных лидеров второй алии – Берла Каценельсона, а также в своем исследовании третей алии и процесса радикализации рабочих партий в Палестине.¹⁰ В 1920-х гг., как отмечает Шапира, не только молодые иммигранты третьей алии вдохновлялись советской революцией и принимали ленинскую идею радикального действия. Бен Гурион и Ицхак Табенкин (две наиболее выдающихся фигуры второй алии) также были почитателями революционных идей. Некоторые другие иммигранты даже ожидали, что Советский Союз сможет стать сторонником социал-сионистов в Палестине, мечтавших о превращении страны в одну единую коммуну.¹¹

Как показывают работы Френкеля и Шапиры, процесс трансплантации никогда не был простым. Идеи и практики, импортированные из Советского Союза (сами по себе часто являющиеся идеологической адаптацией к специфическим условиям, в которых оказалось еврейство в революционной России), были переработаны и модифицированы самой реальностью Палестины. Иногда идеологические и организационные практики, взятые из опыта русского социализма или советской реальности, подстраивались под цели, связанные с политикой еврейского поселения в Палестине. Иными словами, идеологическое значение «русских» и «советских» культурных образцов и формы их практического усвоения изменялись в зависимости от времени и обстоятельств.

Автор данной статьи будет использовать идентификационный подход для вычленения русских элементов и определения их роли в политической культуре еврейского сообщества в Палестине. В частности, в статье делается попытка проследить влияние, связанное с периодом консолидации советской системы в 1920-х гг., ассоциировавшимся с относительной стабильностью и умеренным курсом новой экономической политики (НЭПом). Это влияние до сих пор мало изучено, поскольку историки прняли за факт два предпложения: первый заключается в том, что большевистская диктатура и бытовые и политические неурядицы первых послереволюционных лет способствовали искоренению сионизма в России; второй же состоит в том, что миграция в Палестину практически прекратилась после третьей алии из-за консолидации западных границ России и введения суровых наказаний за нелегальное пересечение границы.В результате, как в исторической литературе, так и в схеме периодизации истории сионизма, вторая половина 1920-х гг. – время четвертой алии (1924-1929), т. е., ничем не выдающейся экономической иммиграции представителей среднего класса, прибывших в Палестину из Восточной Европы, в частности, из Польши. Историки которые проследили воздействие советских элементов эпохи НЭПа на политическую и культурную жизнь еврейского поселения на палестинских землях, интересу иммигрантов первой и третьей алии к событиям, происходившим в то время России,

В данной статье будет подчеркиваться, что советская Россия в 1920-х гг. была ареной интенсивной сионистской деятельности, охватывавшей тысячи молодых людей и десятки партий и организаций.¹² Около трех тысяч членов этих организаций прибыли в Палестину в 1924-1931 гг., все они были молодыми людьми, чьи годы становления были непосредственно связанны с эпохой НЭПа. Это было первое поколение российских евреев, пережившее не только революцию 1917 г. и лихолетье гражданской войны, но и участвовавшее в политических и культурных процессах в России первой половины 1920-х гг. В центре внимания данного исследования – способы адаптации молодых сионистов к условиям еврейской жизни и сионистской работы в Советском Союзе, а также формы их ответа на вызовы развивающегося социума и политикума.

Закономерен вопрос: каковы были те условия, которые позволили сионизму на несколько лет расцвести в советской России, и что отличало молодых советских сионистов от сионистов-иммигрантов более ранних поколений? В этой связи для нас представляет интерес не столько наличие четко выраженного отношения к советской системе, сколько приобретенные навыки работы, политический и культурный опыт, восприятие тесного взаимодействия социального и личного. Поскольку «советский» опыт того времени основывался на более ранних традициях, вряд ли возможно приписывать любое сходство с советскими образцами специфично советскому влиянию. Однако наша задача здесь видится ограниченной и состоит в разработке некоей схемы, позволяющей определить место советского сионизма в общей системе русских элементов (в частности социалистических и революционных), присутствовавших в политической и общественной культуре еврейского поселения в Палестине.

Советский контекст сионизма

Нет ничего удивительного в том, что сионизм нашел питательную почву в среде еврейской молодежи в 1920-х гг. Не прошло и десяти лет с момента бурного расцвета сионистской деятельности во время демократической революции 1917 г., когда Организация русских сионистов насчитывала около 300 тыс. членов и 1200 региональных отделений, а сами сионистские партии получили возможность набрать на выборах в Учредительное собрание более двух третей голосов из общего числа отданных всем еврейским партиям.¹³ В этом году сионистские ассоциации и культурные учреждения (как и их печатные прокламации) появлялись в почти каждом губернском и уездном городе и в деревнях. Вряд ли был бы возможен расцвет сионизма в 1920-х гг. без организационных, эмоциональных и мировоззренческих оснований, заложенных в 1917 г. Сионистское послание приобрело мессианский оттенок после «Декларации Бальфура» (2 ноября 1917 г.). Только в одной Одессе более 100 тыс. человек прошлись по улицам под сине-белыми флагами с лозунгом «Свобода в России, земля и свобода в Эрец-Исраэль».¹⁴

Однако демократические завоевания февраля 1917 г. были серьезно ослаблены большевиками, захватившими власть в октябре 1917 г. под знаменем «пролетарской революции». В политическом отношении Октябрь знаменовал собой начало перехода от открытой политической системы к ограниченной монополистической системе, и именно в этих условиях был вынужден действовать отныне сионизм. В отношении же идеологическом и символическом большевистский режим, основанный на советах рабочих и крестьянских депутатов, приветствовался многими как победа над старыми (антиеврейскими) социальными и политическими структурами. Молодежь встретила с энтузиазмом призыв к строительству социалистического общества. Октябрьская революция была идеологическим полюсом, притягивавшим потенциальных сторонников сионистского дела и одновременно оказывавшим значительное влияние на многие группы и персоналии, остававшиеся в орбите сионистской идеологии. Возникло, по сути, противоборство между социализмом и национализмом, между универсальным и партикуляристским решением «еврейского» вопроса; противоборство, в котором одна из сторон поддерживалась правительственными и партийными организациями и приобретала возрастающее влияние среди организованной городской молодежи. Однако именно благодаря специфике «советского контекста» (евреи пережили насилие Гражданской войны, экономический кризис, порожденный большевистской политикой и гражданской войной и продолжавшийся в первые годы НЭПа; ощущали свое маргинальное положение и отсутствие перспектив для национального самовыражения и самоопределения в пределах советской России) сионизм продолжал привлекать большое количество еврейской молодежи, вызывая беспокойство у некоторых советских наблюдателей в 1925 г. Именно на этих аспектах советского контекста мы вкратце и остановимся.

С точки зрения физического и материального выживания первые годы большевистского правления были самыми тяжелыми. Во время гражданской войны и иностранной интервенции территории с компактным проживанием еврейского населения часто переходили из рук в руки. Последствия сражений и большевистской политики «военного коммунизма» очень сильно сказались на еврейском населении, поскольку автаркические тенденции в экономике практически не оставили места для традиционных еврейских занятий торговлей и ремеслом.¹⁵ Это были годы беспрецедентного насилия в отношении жизни и собственности евреев. Погромы 1918-1920 гг., в большинстве случаев спровоцированные силами, сражавшимися против большевиков, охватили всю Украину и южную Россию, оставив около 150 тыс. человеческих жертв, около 500 тыс. бездомных и 300 тыс. сирот.¹⁶ Тысячи еврейских беженцев передвигались к западным рубежам в поисках безопасного места. Демографические, экономические и психологические последствия погромов 1918-1920 гг. давали о себе знать еще целое десятилетие.

С завершением гражданской войны и интервенции физический страх исчез, однако материальный и профессиональный кризис продолжал ощущаться. Многие евреи воспользовались свободой передвижения и ослаблением экономического контроля во время НЭПа. Они покидали свои городишки и деревни и переселялись в большие города, находившиеся в пределах бывшей черты оседлости, или в метрополисы южной и центральной России, где имелись возможности найти работу в расширяющейся советской бюрократии, поступить в ВУЗ или же развивать предпринимательскую и коммерческую деятельность.¹⁷ Однако миллионы евреев продолжали по-прежнему жить в маленьких городах, и источники их существования ограничивались малым ремеслом и торговлей, успех которых всецело зависел от советской экономической политики. Просельскохозяйственная линия большевиков в 1923 г., а также высокие налоги на ремесло, промышленность и торговлю отрицательно сказывались на доходе мелкого еврейского предпринимателя. В ходе кампании по борьбе со спекуляцией и черными рынками сотни евреев были арестованы и изгнаны из Москвы в декабре 1923 г.¹⁸ Таким образом, даже в 1926 г., после нескольких сравнительно комфортных лет периода НЭПа, около миллиона евреев не имели постоянного источника существования.¹⁹

Тяжелое экономическое положение евреев усугублялось тем, что многие из них получали статус лишенцев (т.е. граждан, лишенных избирательных прав), используемый советскими властями для того, чтобы реструктурировать общественные отношения и усилить политический и идеологический контроль. Этот статус приобретали евреи-владельцы мелких ремесленных лавок, «эксплуатировавшие» труд других. Некоторые евреи обвинялись в том, что имели религиозные профессии. Между прочим, статус лишенца часто использовался местными властями для того, чтобы ограничить участие еврейского населения в выборах в местные советы. Лишенцы и их дети не могли получить высшее образование, медицинские услуги, не имели права членства в комсомоле и профсоюзах, а также регистрации в биржы труда ??? , действовавших под эгидой профсоюзов. В конечном итоге, получившие этот статус были существенно ограничены в возможностях приобретения средств существования, чувствовали себя отчужденными и маргинализированными советской системой.

Новый, 1925 год выглядел несколько лучше из-за изменений в правительственной политике. Чтобы удовлетворить спрос, возникший на сельскохозяйственном рынке, власти вынуждены были стимулировать развитие ремесел и мелкой промышленности, облегчить налоговое давление на мелкие ремесленные лавки, и даже поддержать законодательными мерами мелкое ремесленничество и снять статус лишенца с тех предпринимателей, которые использовали до двух наемных рабочих.²⁰ Более того, советское правительство начало осуществление проекта, предусматривавшего поселение евреев на сельскохозяйственных землях Крыма, Украины и Белоруссии. Было создано правительственное агентство – Комитет по землеустройству трудяшихся евереев (КОМЗЕТ), а также общественная организация – Общество по землеустройству трудяшихся евреев (ОЗЕТ), стремившиеся приобрести популярность среди еврейского населения.²¹ К началу 1930-х гг. около четверти миллиона евреев были поселены на сельскохозяйственных землях. Однако даже в конце 1920-х гг. улучшение в правительственной политике оставалось едва заметным – это проявлялось, в частности, в сложной ситуации, в которой оказалось молодежь в городах с большой плотностью еврейского населения: по данным советских источников от половины до трех четвертей еврейских юношей и девушек не имели возможности образования и заработка.²²

В дополнение к демографическим и бытовым последствиям гражданской войны, насилия над евреями и советской экономической политики, практически лишивших еврейский народ перспектив выживания, советские власти отказали евреям в возможности организовываться в общественные объединения с целью самовыражения. Конечно, эта политика не являлась антиеврейской по своей сути (большевики-ленинцы часто выступали против антисемитизма). Тем не менее, атака большевиков на всех религиозных организаций, а также подавление любых форм местного самоуправления, за исключением советов, нанесли серьезный удар по еврейским организациям. В середине 1919 г. большевистское правительство требовало немедленного роспуска еврейских общинных организаций (кегиллот), которые превратились в 1917 г. в демократически избираемые органы национального и религиозного самоуправления.²³ Едва ли улучшало ситуацию и то, что коммунистическая партия создала в 1918 г. специальный Еврейский комиссариат (Евком) и Еврейскую секцию (Евсекция) при Центральном Комитете.²⁴ Составляли их еврейские коммунисты, а в числе главных целей деятельности этих структур и их десяток местных отделений не значилось ни представительство еврейского населения, ни облегчение его участи. Напротив, они пытались монополизировать право на политическую деятельность, используя пример советов, монополизировавших во имя пролетарской диктатуры право на национальную политику. Лидеры Евсекции считали необходимым установить контроль над принятием любых решений, касающихся еврейского населения. Реализация этих целей приводила к фактическому поражению других партий, претендовавших на поддержку еврейского населения. К началу 1921 г. почти все еврейские социалистические партии («Объединенные еврейские социалисты», «Комфербанд», «Бунд» и коммунистическое крыло «Поалей Цион») оказались в расколе, не выдержав давления как изнутри, так и извне – со стороны коммунистов. Впоследствии те члены этих организаций, которые ориентировались на коммунистов, вступали в коммунистическую партию и ее Евсекцию. У тех же, кто выражал несогласие с властью, оставался выбор – либо оставить политическую деятельность, либо уйти в подполье.²⁵

После массового вступления членов Бунда в Евсекцию, она превратилась в структуру, имеющую в своем составе опытных активистов, связанных с еврейской рабочей средой. Однако деятельность ее руководства была сфокусирована преимущественно на проблемах политического контроля. Существенные изменения в ее задачах и ориентации произошли только в 1924 и 1925 гг., когда Евсекция «повернулась лицом к штетль»²⁶, приняв на вооружение лозунги улучшения экономического положения евреев, их «аграризации» (т.е. поселения на сельскохозяйственных землях) и «продуктивизации» посредством промышленного и ремесленного труда.²⁷ У историков нет однозначного мнения о вкладе Евсекции в проекты еврейского промышленного и сельскохозяйственного развития и, в частности, в проекты сельскохозяйственных поселений. Однако вполне очевидно то, что новые коммунистические инициативы имели обратный эффект для сионистских организаций: для того, чтобы найти поддержку у еврейского населения, Евсекция и проправительственные КОМЗЕТ и ОЗЕТ создали много общественных собраний и объединений, которые сионисты успешно использовали для своих целей,²⁸ при этом прямая конфронтация между членами Евсекции и сионистами часто обернулась в пользу последних. Значительный успех сионистов в мобилизации еврейского населения высветил неспособность как Евсекции, так и других советских организаций оправдать ожидания еврейской части населения России.

В течение первого десятилетие после большевистского переворота советские евреи не только оказались без общинных, религиозных и политических организаций, но и лишились возможности культурного самовыражения. Несмотря на то, что вначале были предприняты некоторые шаги по созданию сети культурных и образовательных учреждений, использующих литературу на идише, культура и образование на иврите оказались под запретом. Евсекция развернула кампанию против использования иврита, выдвигая в качестве аргумента тезис, ранее использовавшийся членами Бунда. В глазах последних иврит являлся религиозным языком, искусственно возрожденным националистами и использовавшимся средними классами, в то время как идиш был настоящим языком еврейских низов. Преобладание идиша в языковой практике евреев-рабочих было несомненным, но для значительной части еврейского общества атака на иврит являлась попыткой подорвать основы их собственной национальной самоидентификации.

Запрещение иврита, отметим, было не только результатом искусного использования членами Евсекции классовых аргументов Бунда. Два других элемента советского контекста также повлияли на это решение. Во-первых, к нему была причастна власть в лице государственных учреждений, контролировавших многие аспекты жизни. Играло роль и влияние, оказывавшееся личностями, эту власть представлявшими. Ниже мы остановимся более подробно на роли этих факторов в формировании поля для сионистской мобилизации в середине 1920-х гг. Влияние Евсекции на «еврейский стол» в комиссариате просвещения, поддерживаемое заместителем наркома М.Н.Покровским, сводило на нет любые попытки обеспечить разрешение литературной и культурной деятельности на иврите (исключением был театр «Габима»²⁹, пользовавшийся альтернативными влиятельными каналами поддержки и просуществовавший до 1926 г.).³⁰ Вторым фактором являлась политика в отношении национальных меньшинств, признававшая пригодным только один национальный язык для каждой национальности и в крайних проявлениях превращавшая диалекты в «национальные» языки усилиями советских лингвистов.

Изменения в национальной политике способствовали возрастанию чувства маргинализации у евреев. Создание Союза Советских Социалистических Республик в 1923 г. гарантировало национально-культурную автономию т.н. «территориальным» национальностям. В соответствие с этой политикой (ставшей частью проекта формирования национальных элит под контролем коммунистов) коренным украинцам и белорусам отдавалось предпочтение в правительственных, образовательных и культурных учреждениях.³¹ Евреи в Украине и Белоруссии, естественно, усматривали в этой политике посягательство на их профессиональные навыки.³² К тому же, новая политика, подчеркнув проблематичность статуса евреев («нетерриториальной национальности»), пошатнула их уверенность в возможности решения коммунистами сложного национального вопроса.

Два последних фактора превратились в дополнительное бремя для не имевших опыта жизни при царском режиме молодых евреев, чье будущее было связано с советской Россией. Примечательно, что сионистский призыв воспринимался с энтузиазмом не только молодежью, проживавшей в традиционно еврейских городах и имевшей малые шансы на получение заработка или образования. Многие организаторы сионистских молодежных движений являлись выходцами из увеличивающейся еврейской студенческой среды больших городов, использовавшими предоставленную евреям возможность получения высшего образования. Большинство их, конечно, отрекалось от религии и национальной культуры для того, чтобы стать членами нового советского общества. Однако для значительной их части эти традиционные элементы идентичности не подлежали оспариванию, учитывая то, что у «территориальных» национальностей (если вверить официальной риторике того времени) поощрялось развитие их собственных национальных культур.

Итак, мы выделили несколько элементов советского контекста, которые вынуждали евреев искать решение своих проблем вне рамок подходов, применяемых советским режимом. Каким же образом сионисты могли пропагандировать альтернативное видение ситуации и использовать его на практике, учитывая то, что политический и карательный аппарат работал исключительно на одно, советское представление «еврейской проблемы»? В этой части статьи мы рассмотрим условия, в которых протекала сионистская деятельность в период НЭПа; условия, которые были порождены хорошо известными тенденциями в большевистской политике эпохи НЭПа или же формировались под влиянием нескольких ключевых советских фигур (этот аспект менее исследован).

Основной чертой советской политики 1920-х гг. был отказ большевиков от максималистских лозунгов и тотальной мобилизации в сочетании с использованием диктаторских мер, направленных на подавление оппозиционных идеологий и политических интересов. Чтобы найти поддержку своим планам восстановления хозяйства, большевики вынуждены были учитывать новые социальные, национальные и экономические реалии. Главные составные политического курса тех лет – НЭП, поощрение национальных меньшинств, как и проекты еврейской «аграризации» и «продуктивизации», общественная кампания в поддержку этих инициатив и использование помощи международных еврейских организаций – представляли не что иное, как способы приспособления к новой обстановке в стране.

Эти обстоятельства создали предпосылки для формирования относительно свободного поля для общественной деятельности, в том числе и сионистской. НЭП и проект «аграризации» привели к появлению профессиональных и культурных ассоциаций, стимулировали общественные дебаты, а новая политика по национальностям легитимировала некоторые формы национальной культурной деятельности. Сионизм как таковой, казалось, не противоречил фундаментальным основам советской политики, и его приверженцы использовали это обстоятельство до тех пор, пока советское руководство не решило создать автономную еврейскую территорию с центром в Биробиджане. Некоторые советские деятели усматривали в сионизме потенциальное решение проблемы еврейского национального меньшинства, осложнявшего осуществление национально-территориального принципа на Украине и в Белоруссии (позже рост влияния сионизма стал источником беспокойства у руководства этих двух республик).³³ К тому же, работа сионистов во благо еврейской «продуктивизации» и проекта сельскохозяйственных поселений преподносилась как соответствующая целям советской политики в этих регионах. Бедственное экономическое положение евреев вызывало ответное давление со стороны международных еврейских организаций и иностранных правительств в то самое время, когда советское правительство нуждалось в иностранной экономической помощи. К примеру, американская-еврейская организация «Джойнт» (Joint Distribution Committee), оказывавшая поддержку сельскохозяйственным поселениям в сотрудничестве с КОМЗЕТом и финансировавшая еврейских беженцев, использовала свое положение для ведения переговоров с советским правительством от имени сионистов.³⁴

Формирование поля для сионистской деятельности стало возможным не в последнюю очередь и благодаря тому, что в высших эшелонах советской власти отношение к сионизму было двойственным и нерешительным. Сохранившиеся документы свидетельствуют о том, что советская политика по отношению к сионизму в эти годы представляла собой ситуативные решения и определялась конкуренцией между двумя узкими коалициями. С одной стороны выступала Евсекция и некоторые представители органов безопасности, с другой – группа большевистских лидеров, чьи институциональные и идеологические интересы, личные предпочтения и политические союзы предрасполагали к сочувственному отношению к стремлению сионистов обрести легальный статус.

По ряду очевидных причин Евсекция представляла собой наиболее стойкую оппозицию сионизму. Общеизвестные свидетельства сионистов о гонениях на них со стороны Евсекции (историки давно подозревали, что эти оценки преувеличивались с политической целью) являлись в большей степени отражением формулировок, используемых в документах самой Евсекции, ставших теперь доступными для исследователей. Евсекция призывала к ликвидации всех сионистских организаций, а в тех случаях, когда терпела неудачу, жаловалась большевистским лидерам на засилье сионистов в общественных объединениях, созданных, по ее мнению, с целью завоевания поддержки среди еврейского населения.³⁵ Каковыми бы ни являлись истинные намерения ее членов, эффективность политических кампаний Евсекции зависела на каждом этапе от поддержки центральных органов власти: руководства коммунистической партии, органов безопасности и правительственных структур. Органы безопасности (ЧК, ГПУ, ОГПУ) в нескольких случаях открыто поддержали подобные кампании. К примеру, в апреле 1920 г. ЧК провела несколько акций, направленных против сионистов, включая арест членов конференции генеральных сионистов в Москве. По всем местным отделениям ЧК в это время была разослана секретная директива, предписывающая способствовать работе Евсекции по пресечению сионисткой деятельности.³⁶ В октябре 1923 г. ГПУ поставило в известность Евсекцию о своем намерении выслать нескольких активистов сионистского студенческого общества «Гехавер».³⁷

Такого рода акции были все же единичными в первой половине 1920-х гг., поскольку в высшем руководстве органов безопасности наблюдались существенные расхождения во мнениях по поводу степени опасности, представляемой сионизмом. Примечательно, что в директиве по осуществлению нового типа политического контроля в условиях НЭПа, разработанной ЧК в декабре 1920 г. для своих региональных отделений, сионисты вообще не упоминались.³⁸ Разногласия достигли апогея в 1924-1925 гг., когда Феликс Дзержинский, одновременно глава ОГПУ и НКВД, фактически проигнорировал общее мнение своих подчиненных – Вячеслава Менжинского, Генриха Ягоды, Якова Агранова, Т.Д.Дерибаса и Якова Генкина (четверо последних были евреями),³⁹ утверждавших, что сеть сионистских организаций представляет угрозу для советского строя и должна быть уничтожена. В письмах, направленным ведущим работникам ГПУ, Дзержинский потребовал прекращения преследований и арестов сионистов, будучи убежден в том, что цели, преследуемые сионистами в Палестине, приносят больше пользы, чем вреда для советского государства. Более того, он считал, что преследование сионизма является «политической ошибкой», которая поставит сионистов как в Советском Союзе, так и за рубежом в оппозицию к советскому правительству.⁴⁰

Дзержинский был одним из нескольких советских лидеров, по различным причинам поддерживавших стремление сионистов к легализации и смягчавших прессинг советской диктатуры в отношении сионистской организационной деятельности. В эту условную группу входили также Дмитрий Курский и Рубен Катанян (соответственно нарком юстиции и главный прокурор), которые также стремились ограничить власть органов безопасности; Николай Крестинский (Комиссар финансов) и Ольга Давидовна Каменева (жена Льва Каменева – главы Комитета международной помощи), в чьи обязанности входило установление контактов с «Джойнтом». К 1924 г. к этой группе присоединились Петр Смидович и Юрий Ларин (соответственно – Председатели КОМЗЕТа и ОЗЕТа), обеспечивавшие идеологическую поддержку проекту аграризации. К процессу обеспечения легальной основы для деятельности сионистов был причастен и ряд других большевиков из состава Всесоюзного Центрального исполнительного комитета (ВЦИК) и Совета народных комиссаров (Совнаркома), отвечавших за политику межнациональных отношений.⁴¹

Центральной фигурой в этом альянсе был Лев Каменев – один из руководителей коммунистической партии и советского правительства, глава Моссовета, член Центрального комитета и Политбюро, заместитель Ленина на постах Председателя Совнаркома и Совета труда и обороны. Заинтересованность Каменева в решении еврейской проблемы и вопрос о легализации сионизма стимулировалась его тесными контактами с Давидом Шором, известным пианистом и с 1918 г. профессором Московской консерватории, относившимся одновременно и сочувственно, и настороженно к Октябрьской революции. Д.Шор практически ежедневно посещал квартиру Каменева в Кремле и, как свидетельствует его дневник, часто ходатайствовал от имени сионистов и гебраистов. Во многих случаях эти ходатайства были успешными, поскольку сам Каменев не питал особых симпатий к Евсекциии, усматривая в ней преемника Бунда, претендовавшего на право исключительного представительства евреев в русской социал-демократической среде. Его сомнения оказались не беспочвенными в свете того, что Евсекция не смогла решить проблему беженцев-евреев и смягчить последствия экономического кризиса.⁴² Именно Каменев помог сионистам установить контакты со Сталиным, его тогдашним союзником во внутрипартийной борьбе. Занимая влиятельные посты наркома национальностей и Председателя Секретариата коммунистической партии, Сталин являлся ключевой фигурой, способной содействовать легализации сионистской деятельности. Немаловажно и то, что с помощью своего соратника Вячеслава Молотова Сталин имел возможность контролировать партийное Оргбюро, на заседаниях которого обсуждались проблемы сионизма.

Разумеется, сложные политические обстоятельства, описанные выше, не могли способствовать полной легализации сионисткой деятельности. Скорее, они высветили двойственность и неоднозначность позиции самой власти, позволив в то же время сионистам получить значительный доступ к верхам большевистского руководства. Сионисты различного толка не преминули воспользоваться открывшимися возможностями, чтобы представить свою тщательно аргументированную позицию отдельным большевистским лидерам и органам власти. Они отвергали обвинения в оппозиционном отношении к режиму, но в то же время не отказывались и от своих национальных целей, обосновывая миграцию в Палестину необходимостью обретения еврейской государственности. Сионизм, по их убеждению, предлагал практическое решение «еврейского вопроса» и проблемы продуктивизации евреев как в Палестине, так и в России.⁴³ Социал-сионисты подчеркивали при этом свои коллективистские цели.⁴⁴ Эти аргументы не могли не восприниматься советскими лидерами, обремененными поисками решения нелегкой еврейской проблемы. Постановлением ВЦИК в июле 1919 года власти вынуждены были разрешить деятельность сионистских организаций при определенных условиях («посколько культурно-просветительная деятельность сионистских организаций не идет в разрез с постановлениями Советской власти, президиум ВЦИК предлагает всем советским организациям не чинить препятствий этой партии в означенной деятельности»⁴⁵). Последовало быстрое освобождение сионистских лидеров, арестованных нескоько раз органами безопасности; а в 1923 г. – и юридическая регистрация «Гехалуц», организации, занимавшейся вербовкой рабочих в Палестину. Как следствие, сионисты получили возможность действовать в советской России без серьезных опасений. Иногда они подвергались преследованиям, которые, однако, не были систематичными до начала репрессий в середине 1920-х гг.

Новый «советский» сионизм

Советский сионизм (совокупность сионистских организаций, действовавших в советской России) имел существенные черты преемственности, роднящие его исторически с русским сионизмом. Она выражалась не только в подчеркивании приоритета «практического» действия над фактом формального международного признания, но и в акцентировании значения миграции и создания поселений в Палестине. Однако появились и новые черты: собственно советским этот сионизм можно назвать потому, что он формировался в условиях революции и советского режима, т.е., в конечном итоге, благодаря тому, что организации и движения сионистов инкорпорировали идеологии и практики, присущие политическому дискурсу советской России. Рассмотрение характерных особенностей советского сионизма мы начнем с обобщений, а далее остановимся подробно на конкретных примерах.

Отличия советского сионизма от классического русского весьма заметны. Лидеры Организации русских сионистов (ОРС), к 1912 г. вобравшей в себя несколько сионистских организаций, покинули Россию в первые годы советского правления. Им было трудно приспособиться к новым жизненным условиям, к тому же социальная база ОРС (представители еврейских средних классов, способные платить сионистский «шекель» как условие членства в организации) была сильно подорвана. И в идеологическом, и в культурном отношении они оказались бессильны перед лицом поразившего российское еврейство кризиса. Во время гражданской войны принадлежность ОРС к составу Всемирной сионистской организации, действовавшей в Лондоне вызвало подозрение в сотрудничестве сионистов с иностранными интервентами.⁴⁶ Это обвинение впервые прозвучало после кратковременного ареста членов Центрального комитета ОРС в Петрограде в августе 1919 г.⁴⁷

Лидеры новых сионистских организаций были моложе и менее опытны, но более способны к адаптации в нестабильной обстановке и меняющихся политических условиях. В политическом отношении все они до начала войны 1914 г. принадлежали к народно-демократическому крылу русского сионизма. В 1917 г. в составе ОРС ними была создана партия – «Народная фракция – Цеирей Цион».⁴⁸ Некоторое время «Цеирей Цион» представляла собой аморфную массу, принадлежавшую одновременно к двум направлениям сионизма: социалистическому и трудовому.⁴⁹ В мае 1920 г. фракция раскололась на две партии: Партию сионистов-социалистов (ПСС, известную также как ЦС) и партию «Цеирей Цион-Гитахдут», известную по-русский как Сионистская Трудовая Партия (СТП). Напряженные взаимоотношения и конкуренция между ними в работе по привлечению молодежи предопределили характер сионистской политики в советской России почти на десятилетие.

Отличия наблюдались и в методах деятельности новых сионистских организаций. В разоренных войной и экономическим кризисом еврейских городах советской России центр сионистской деятельности переместился из синагоги, где генеральные сионисты занимались проповедью и сбором пожертвований, в артели и лавки «Гехалуц», а также в местные организация и ячейки молодежных движений. Хотя ведение культурной деятельности на иврите было ограничено, сионистская пропаганда звучала на санкционированных и полулегальных собраниях «беспартийной» молодежи, рабочих и студентов. Изменилась и сама идеология. И социалисты, и «националисты» считали решение социально-экономических проблем «продуктивизации» и нормализации еврейского общества непременными условиями национального возрождения. Последнее, с точки зрения социал-сионистов, было возможно только при совмещении национальных и социалистических задач.

Еще одной характерной чертой сионистского движения в советской России был молодой возраст его участников вследствие кризиса традиционных еврейских институтов, фактического ухода с политической арены старого руководства, а также влияния ряда внешних факторов: поощрения советской властью деятельности молодежных организаций и большей правовой защищенности, которую государство гарантировало лицам до 18 лет. Возраст основателей упомянутых выше конкурирующих партий, как правило, не превышал 30 лет. Самым старшим из них едва ли исполнилось 35. Возраст членов «Гехалуц» не превышал 25 лет. Молодежные и детские движения (возраст участников – от 17 до 23 лет, в детских организациях – от 10 до 16 лет) были довольно многочисленны. Вот лишь некоторые из них, появившиеся в 1922-1924 гг.: Единая всероссийская организация сионистской молодежи (ЕВОСМ),⁵⁰ насчитывающая около 12 тыс. членов в 1925 г.; «Гашомер Гацаир» («Молодой гвардеец»), детское и юношеское скаутское движение социалистического направления, имевшее в своих рядах 12 тыс. членов в 1925 г.; «ЦС Югенд-Фарбанд» (или «Молодежная лига сионистов-социалистов»)⁵¹ – 6 тыс. членов в 1925 г.; Еврейский союз социалистической молодежи (ЕССМ), возникшая в результате раскола еврейского студенческого общества «Гехавер» в 1923 г. Под эгидой ЕВОСМ в 1924 г. было организовано несоциалистическое детское движение «Гашомер Гацаир».⁵²

Молодой состав сионистских организаций 1920-х гг., их деятельность среди рабочей бедноты на благо продуктивизации, доминирование трудовых и социалистических партий – все это было ответом на вызов новых экономических, правовых и политических условий. Некоторые советские сионистские организации заимствовали напрямую, иногда неосознанно, элементы советского опыта. Это касалось и культуры, и идеологии, и практики. Для того чтобы понять способы заимствования этих элементов, определить степень их воздействия на практическую деятельность сионистских организаций, нам следует рассмотреть это явление в контексте деятельности некоторых из них.

1. Партия сионистов-социалистов (ПСС)

В сфере от других сионистских партий, действовавших как в Палестине, так и в мире, ПСС отстаивала в 1920-х гг. социалистическое направление в сионизме. Ее деятельность была более успешной, чем марксистской сионистской партии «Поалей Цион», основанной в 1906 г. Бером Бороховым и переименованной в 1923 г. в Еврейскую коммунистическую партию (ЕКП «Поалей Цион»). Последняя не пользовалась популярностью в среде сионистов из-за пропаганды идиша как национального языка и предполагаемого отказа от идеи национальной территориальной государственности в Палестине.⁵³

ПСС находилась вне сферы влияния коммунистической идеологии.⁵⁴ Подчеркивая, подобно «Поалей Цион», полную взаимообусловленность сионизма и социализма («Еврейский социализм может быть только сионистским социализмом, а сионизм, подобным же образом, может осуществиться только как социалистический сионизм»⁵⁵), ПСС заимствовала социалистические элементы из идеологии социалистов-революционеров. В ее доктрине отсутствовала особая роль, приписываемая марксистами рабочему классу; вместо этого подчеркивалось, что еврейский социализм может быть построен «трудящимися классами», т.е. всеми теми, кто жил за счет своего собственного труда. В идеологии ПСС (не без влияния эсеров) уделялось особое внимание экономической и просветительской роли кооперативов.⁵⁶

В чем же тогда проявлялось влияние советского опыта в данном случае?

В глазах критиков-несоциалистов, крамольным поступком ПСС (и одновременно причиной коренного раскола советского сионизма 1920-х гг.) было открытое принятие «советской платформы». ПСС приняла систему советов, а диктаторские методы правления рассматривала как вполне оправданный ответ на контрреволюционную деятельность, хотя и не одобряла политическую монополию коммунистической партии внутри советов. По существу, ПСС отстаивала позицию не такую уж далекую от меньшевиков-интернационалистов (т.е. тех же русских социал-демократов, только оппозиционных большевизму). Однако в случае с ПСС истоки этой позиции не укоренялись в доктринальных соображениях. Поддержка «советской платформы» являлась следствием столкновения с советской реальностью. Необходимо было считаться с политическим реализмом: консолидация советской власти вынуждала членов ПСС использовать для пропаганды социал-сионизма любую возможность, предоставляемую им большевистским режимом. К примеру, они намеревались участвовать в еврейских советах, на создании которых настаивало ЕКП «Поалей Цион». Победа большевиков в гражданской войне и их решительность также оказали значительное эмоциональное влияние. Исраэль Бар-Егуда (Идельсон), руководитель партии ПСС, признался спустя годы, что завидовал большевикам, грандиозности и смелости их действий, их готовности к поиску неортодоксальных решений. «Мы восхищались стремлением большевиков превращать социалистическую мысль в революционные действия, хотя и не одобряли принцип захвата власти меньшинством, силой оружия».⁵⁷ Лидеры ПСС относились презрительно не только к меньшевикам и их схоластической нерешительности, но и ко всем старым еврейским социалистическим партиям, оставившим «единственное наследие – разрозненные и противоречивые теории».⁵⁸

Большевистская практика служила для лидеров ПСС примером политического активизма в общем и подхода к партийной политике в частности. «Усвоение уроков» проявилось отчетливо в расколе, который они спровоцировали во фракции «Цеирей Цион» в мае 1920 г.

Другой, новый для сионистских организаций тип активизма вытекал из опыта, приобретенного под влиянием произошедших в еврейской политике и жизни изменений: тяжелого положения еврейства после гражданской войны; политического вакуума, возникшего после исчезновения с политической арены старых еврейских социалистических партий; неудачных попыток еврейских коммунистов решить национальную проблему. Эти обстоятельства явились хорошей почвой для самопрепрезентации ПСС и как альтернативы ушедшим партиям, и как силы, сохранившей сионистский настрой.⁵⁹

В 1920-1925 гг. вся энергия партии была направлена на ведение практической работы среди ремесленников и безработных, низов еврейского общества. Агитационная и публикаторская активность социал-сионистов с использованием идиша ставила целью создание кооперативных ассоциаций производителей и потребителей, обществ взаимопомощи, профессиональных союзов ремесленников и сельскохозяйственных рабочих. Деятельность молодежного движения, «Югенд Фарбанд», организованного при участи ПСС, была сконцентрирована на рабочей молодежи. Его членов можно было найти практически во всех общественных объединениях эпохи НЭПа среди еврейского населения: культурных клубах, профсоюзных организациях на фабриках и производственных предприятиях (таких как «Кустрам» и «Югенд Кустрам» , организациях ремесленных рабочих), производственных группах, созданных при участии образовательной организации «Гехалуц», собраниях «беспартийной» молодежи, проходивших под эгидой Евсекции.⁶⁰

В ПСС и ее молодежном объединении сионизм был сплавлен с «конструктивным социализмом» в том его виде, который он имел на практике в советской России. Эта особенность была заметна и в политической платформе «Югенд-Фарбанд», призванной стать альтернативой идеологическим воззваниям Комсомола и еврейских коммунистов. Главной целью, провозглашенной в программе движения, было строительство социалистического еврейского общества в Палестине; целью, требовавшей сочетания идеи «революционной социалистической войны» с «конструктивной работой».⁶¹ Среди многочисленных советских сионистских движений ПСС имела наибольшее влияние на процессы общественного и политического строительства в Палестине, и происходило это во многом благодаря сходству между «конструктивным социализмом» советского «покроя» и другой его одноименной версией, пропагандировавшейся в Палестине иммигрантами второй и третий алий, видевшими в социализме (и практической деятельности социалистических партий) основу нациестроительства.

2. Организация «Гехалуц»

«Гехалуц» (в переводе с иврита «пионер» или «авангард») представляет собой яркий пример адаптации к советским условиям и своеобразного усвоения/переработки советских организационных и идеологических образцов. Появление ее было вызвано ситуацией первых пореволюционных лет в России, к середине же 1920-х гг. она превратилась в международную организацию, содействовавшую переселению иммигрантов в Палестину. В разоренной гражданской войной России коллективные хозяйства и ремесленные лавки «Гехалуц» выполняли одновременно несколько функций: они не только давали возможность обучать будущих иммигрантов, но и обеспечивали работой, жильем и пропитанием молодое поколение, привлекая сторонников лозунгами «аграризации» и «продуктивизации», которые «Гехалуц» начала использовать на практике задолго до Евсекции, КОМЗЕТа и ОЗЕТа.

Деятельность организации, впрочем, служила не только целям улучшения материального положения евреев и социальной нормализации. По задумке ее легендарного основателя, Йосефа Трумпельдора, «Гехалуц» должна была комбинировать национальные и социалистические цели в программе, используя большевистские методы их практической реализации. «Гехалуц», как писал ее основатель, станет авангардом нации, ведущей силой в строительстве еврейской государственности в Палестине на революционных принципах, включающих национализацию земли, коллективистские методы хозяйствования и еврейский труд. Только централизованная организация с крепкой внутренней дисциплиной могла рассчитывать на воплощение этих целей в жизнь и подготовить массовое переселение евреев в палестинские земли.⁶² Своеобразное смешение национализма, социализма и милитаризма было характерно и для карьеры самого Трумпельдора – офицера русской армии, потерявшего руку в одном из сражений русско-японской войны, а позже, в годы Первой мировой, служившего в британском дивизионе сионистов. Несколько лет он провел в Палестине, сблизившись с радикалами-иммигрантами второй алии. Трумпельдор не скрывал своей симпатии к большевикам и политике военного коммунизма.⁶³ Воспроизводя советские организационные образцы в практической деятельности «Гехалуц», он оставался убежденным в том, что она адаптируется к советским условиям, а ее деятельность станет полностью легальной.⁶⁴

После смерти Трумпельдора в 1920 г. во время обороны еврейского форпоста на территории северной части Израиля, его фигура стала легендарной для сионистов.⁶⁵ Поэтому сторонники и социалистического, и националистического направлений, конкурирующих внутри «Гехалуц», ссылались на авторитет основателя при решении спорных вопросов. Для приверженцев первого направления главной проблемой было приобретение легального статуса; задача эта была решена в августе 1923 г., когда НКВД санкционировал регистрацию «Гехалуц» как общественной организации.⁶⁶

С одной стороны, «легализация» была большим достижением для всех сионистов, являясь своеобразным итогом сходных усилий, предпринятых ранее Организацией русских сионистов в 1919-1920 годах. Регистрация позволила московскому бюро «Гехалуц» не только контролировать отдаленные экономические производства, действовавшие под патронажем организации в большом количестве в 1924-1925 гг., но и издавать печатный орган (1923-1924), иметь офис в Москве, превратившийся вскоре в сионистский центр в России (был закрыт в 1928 г.), спонсировать разнообразную культурную деятельность в условиях гонения на иврит, обеспечивая, таким образом, основу для легальной сионистской деятельности.⁶⁷

С другой стороны, легализация стала предметом ожесточенных дискуссий внутри самой организации и вызвала ее раскол на два крыла: «легальное» («классовое») и «нелегальное» («национальное»). С позиции националистов, готовность сторонников идеи легализации работать в условиях советского режима, к тому времени заметно консолидировавшегося в России, подразумевала игнорирование задач национального характера.⁶⁸ В свою очередь, «легалисты» гордились тем, что смогли извлечь из условий НЭПа пользу для сионистского активизма, не отвергая при этом элементы советского опыта, пригодные, по их мнению, для практики социал-сионизма. В последнем случае имелось в виду использование советских институтов власти и властных каналов влияния. Во время 20-месячной кампании по признанию «Гехалуц», ее московское бюро находилось в контакте с Президиумом ВЦИК, Народным комиссариатом по делам национальностей, НКВД.⁶⁹ Руководители бюро провели встречи с большим количеством высокопоставленных советских чиновников, в том числе и с заместителем Сталина на посту наркома, Григорием Бройде, принимавшим активное участие в разработке регистрационных документов, а также с Калининым, Енукидзе, Смидовичем, Сафоновым, Киселевым, а летом 1923 г. и с самим Сталиным.

Советские власти вполне устраивало то, что в аспекте внешнеполитических отношений «Гехалуц» отмежевалась от Всемирной сионистской организации. Этот факт нисколько не повлиял ни на ее признание лидерами международного сионизма, ни на ожидания от перспектив сотрудничества с советской Россией у лидеров рабочих организаций в Палестине. Давид Бен Гурион выразил (и наметил) эти оценки в своих письмах из Москвы осенью 1923 г.⁷⁰ Вот лишь одна выдержка из них:

«Ни в одной другой стране «Гехалуц» не имеет такой ответственной задачи и таких широких возможностей, как в России. Правительственные советские круги признают ценность вклада «Гехалуц» в приобщение евреев к трудовой жизни, и особенно сельскохозяйственной. Как ни в какой другой стране, она [«Гехалуц»] способна подготовить и обеспечить Эрец-Исраэль таким количеством опытных, преданных и лояльных рабочих, подобных которым, позволю себе усомниться здесь, вряд ли можно будет найти в какой-либо другой стране».⁷¹

«Гехалуц» поддержала проект еврейских сельскохозяйственных поселений в России, несмотря на возражения и озабоченность со стороны международных и российских сионистов, опасавшихся, что он негативно скажется на привлекательности сионистских целей и лозунгов. Оба крыла «Гехалуц» едва ли могли согласиться с мнением Евсекции, убежденной в том, что проект аграризации представляет собой решение еврейского вопроса в России и за ее пределами. В то же время, «легалисты» подчеркивали, что палестиноцентристский сионизм не предлагает скорого решения экономических и социальных проблем.⁷² Примечательно, что эти дебаты по поводу аграризации предоставили социал-сионистам дополнительную возможность вести открытую пропаганду сионистских лозунгов.

Наиболее спорным элементом в программе «классового» крыла «Гехалуц» была интерпретация будущего национального поселения в Палестине как построенного на классовом и коллективистском принципах «общества еврейских рабочих», призванного стать частью международного рабочего движения и оплотом революции на Ближнем Востоке.⁷³ В соответствии с этим идеалом руководители московского бюро организации потребовали, чтобы членство в хозяйствах «Гехалуц» зависело от признания коллективистского принципа. Более того, само определение коллективизма было поразительно сходным с его советской трактовкой, подчеркивающей значение экономических структур и их важность для установления социальной справедливости: «Коллективизм имеет ценность только тогда, когда охватывает всех трудящихся в городах и деревнях… Коллективизм важен для нас не только как справедливая социальная форма, но и как основа большей экономической эффективности… Коллектив не терпит нерационального использования ресурсов и использует [коллективный] доход более рационально, так, как это требуется».⁷⁴

Лидеры «классового» крыла «Гехалуц» делали все возможное, чтобы превратить свою организацию в проводника сотрудничества между советской экономической системой и «Гистадрут» в Палестине. После серии переговоров с представителями советских производственных и банковских монополий Центральный комитет «легального» крыла решил в декабре 1924 г. отправить в Палестину эмиссаров «для выяснения возможности установления тесной связи между госхоз[яйственным] и культ[урными] органами СССР и проф[ессиональными] и хозяйств[енными] институтами трудовой П[алести]ы»». Руководство «Гехалуц» лоббировало открытие офиса «Гистадрут» в Москве, помогало распространять его печатные материалы в России, способствовало получению права монополии для этой организации (в лице т.н. «Общество рабочих») на экспорт из СССР.⁷⁵ В самой Палестине к этим усилиям «легалистов» относились вполне серьезно. Леви Добкин, член Центрального комитета «Гехалуц», участвовавший в переговорах с представителями советских экономических структур, был приглашен для доклада в Исполнительный комитет «Гистадрут». Комитет ознакомил со своими планами все подразделения «Гистадрут» с указанием «обсудить эти планы и выработать практические предложения по установлению экономических и коммерческих связей с советской Россией».⁷⁶

3. Сионистские молодежные движения

Наличие большого количества молодежи в составе сионистских организаций отражало существенные трансформации в жизни еврейского населения. Традиционные семейные и общинные институты были ослаблены многими факторами: экономическим неблагополучием, религиозными гонениями, делигитимизацией некоторых старых культурных и появлением новых социальных стандартов и, наконец, доминирующей революционной риторикой. Безработица сильно ударила по молодежи, но именно ей и предстояло искать выходы из кризиса. Общества еврейских студентов появились в России накануне революции и были особенно многочисленными в 1917 г. Их деятельность была парализована гражданской войной, мобилизацией молодежи в ряды Красной Армии, слывшей защитницей евреев от антиреволюционных сил. Студенческие общества стали возрождаться в начале 1920-х гг., отчасти ??? благодаря увеличению количества еврейских студентов в советских ВУЗах.

Студенты (в частности, те из них, которые находились под влиянием социалистических идей) не могли не обратить внимания на нужды рабочей еврейской молодежи и безработных. По свидетельствам самих студентов, столкновение лицом к лицу с чувством безнадежности, свойственным низам еврейского общества, способствовало радикализации и усилению уже ощущавшегося внутри студенческих ассоциаций идеологического напряжения, связанного с растущим влиянием социализма.. Социалистические тенденции усиливались на местах в тех случаях, когда молодые евреи, вступив вначале в молодежные коммунистические организации типа Комсомола или Евкомола (Еврейская коммунистическая молодежь), разочаровывались в них и обращались к сионизму.⁷⁷ Это явление свидетельствовало о изменчивость? идеологической самоидентификации у молодых евреев. Участники социал-сионистских молодежных движений поясняли, что наличие социалистических элементов в идеологии ослабляло психологически противоречие между сионизмом и социализмом в их внутреннем мировоззрении: «Это вселяло в меня убеждение, – вспоминал один из них, – что я тоже нахожусь в течении революции, и позволяло мне безбоязненно смотреть в глаза моим одноклассникам, вступившим в комсомол».⁷⁸

Все молодежные движения носили на себе отпечаток советской среды, вне зависимости от того, являлись ли они социалистическими или нет, действующими автономно или же под патронажем политических партий. Еврейская молодежь в больших городах (центрах молодежных движений), могла, как правило, читать на русском и была знакома с доступными советскими печатными трудами по экономике, социальной теории, истории социализма и коммунизма.⁷⁹ Учащиеся школ и члены советских молодежных организаций находились под воздействием доминирующей в стране революционной риторики. «Сочетание большевистской практики с марксистской теорией представляло собой не что иное, как особую общественно-духовную реальность, своего рода настрой».⁸⁰ Ветераны социалистических движений вспоминали о силе притягательности этого интеллектуального, культурного и политического климата: «крайняя идеологизация», «гегемония» Октябрьской революции, революция в «образе мышления, стиле жизни, интеллектуальных потребностях и организационных стандартах». Для еврейских студентов революционная культура и ее язык служили агентами влияния советской действительности.⁸¹ Воздействие этих элементов ощущалось все сильнее потому, что в 1920-х гг. провести границу между революционным большевистским мифом и практикой большевистской партии было непросто. «Восприимчивая молодежь в России, как еврейская, так и нееврейская, воспитанная на идеалистическо-моралистском эпосе народников и других революционеров, стремилась приписать их качества большевикам».⁸² Притягательный образ большевизма вызывал озабоченность у всех сионистов. Особенно у тех, кто не принадлежал социалистическим течениям.⁸³ Тем не менее, многие молодые евреи восприняли дух революции и искали способы совместить его с активной деятельностью и собственной национальной идентичностью.

Адаптация к советским идеям и практикам приобретала различные формы. К примеру, Еврейский союз социалистической молодежи (ЕССМ) представлял образец идеологической адаптации. Молодые лидеры ЕССМ разработали доктринальную платформу (документ под названием «Наш путь», датированный концом 1923 г.), которая отстаивала принципиальную совместимость сионистских и марксистских идеологем. В этом документе постулировался «монизм еврейского социализма», т.е. полное соответствие между собой национальных и социалистических задач. Несколько позже члены союза выдвинули еще одни программный тезис, связывающий императив социалистического революционного действия, свойственный Октябрьской революции, с «моральным социалистическим» императивом первопроходничества в Палестине.⁸⁴ В идеологии ЕССМ моральный императив доминировал. В своих поздних работах члены союза оправдывали необходимость приспособления влиянием советского идеологического дискурса начала 1920-х гг. и, в частности, призыва к реализации политических и социальных целей в жизни каждой личности. По их словам, это и послужило стимулом для превращения ЕССМ в источник молодого энтузиазма для построения социалистического общества в Палестине, основанного на марксистских принципах.

Как уже отмечалось выше, Молодежная лига сионистов-социалистов ( ЦС югемд фарбанд), созданная партией социал-сионистов, занималась ведением «конструктивной» работы в среде рабочей еврейской молодежи. Ее адаптация к советским условиям была преимущественно организационной, хотя ее члены были вынуждены определиться более четко в идеологическом отношении, чтобы дистанцироваться от еврейских коммунистов и сионистов-несоциалистов, также приступивших в середине 1920-х гг. к созданию молодежных движений.

Еще один вариант смешения сионизма и советских идей представляла «Гашомер Гацаир». Возникнув как еврейское скаутское движение, организация вскоре стала сочетать типично скаутское просветительство с элементами советского образования и идеей создания «нового человека». Ветераны движения вспоминали, что идеализация пролетариев в советской культуре предрасполагала их (еврейских студентов из среднего класса) к тому, чтобы рассматривать проект еврейской пролетаризации в Палестине как способ реализации революционных принципов общественной и личностной трансформации.⁸⁵ Не имея, в отличие от ЕССМ, идеологической платформы, «Гашомер Гацаир», тем не менее, практически безболезненно могла комбинировать советские риторические стандарты с национальным целеполаганием. Целью движения была «всесторонняя подготовка рабочего коллективиста» к жизни в пролетарском коммунарном обществе. Ожидалось, что воспитанники этого движения, достигшие 17-18 лет, составят «национально-классовую организацию» молодых образованных евреев, осознающих главную цель своей миссии – построение национального общества в Палестине.⁸⁶ Несмотря на присутствие подобных формулировок, в целом молодые лидеры «Гашомер Гацаир» озадачивались проблемой идеологической самоидентификации в гораздо меньшей степени, чем лидеры ПСС, и постоянно дистанцировались от этой партии. Только в конце 1920-х гг., когда движение ушло в глубокое подполье, отсутствие идеологических принципов стало восприниматься его лидерами как источник слабости и главная причина радикализации членов движения. Чтобы исправить положение, оставшиеся члены «Гашомер Гацаир» вынуждены были заимствовать некоторые программные положения у ПСС.⁸⁷

Как показывают приведенные выше примеры, каждая социал-сионистская организация отстаивала свою особую идентичность, идеологию, методы деятельности, исходя из специфики социальных, образовательных и политических условий. «Советский контекст» или советский опыт, с которым сталкивались сионисты, был далеко не однородным и варьировался: существовала среда, в которой организовывались рабочие, безработные и беднота, но она отличалась сильно от обусловленной человеческим и идеологическим факторами культурной молодежной и университетской среды. Последней и была обязана своим появлением сионистская альтернатива коммунизму.

Более того, примеры воздействия и заимствования были различными: существовало расчетливое приспособленчество, но были также и образцы сближения универсалистского марксистского мировоззрения с целями национального возрождения, а также выражение инстинктивных симпатий большевизму и его проекту переустройства общества и человека. Заимствованные элементы были многообразны; некоторые из них проявляли себя в деятельности иммигрантов, прибывших в Палестину в 1920-х гг.

Конец советского сионизма

В 1925 г. сионизм представлял самую большую организованную силу среди еврейского населения. Хотя количество членов сионистских организаций было незначительным и включало, как правило, молодежь в возрасте до 30 лет, масштабы и влияние их были источником озабоченности советских властей. Вот как заместитель главы украинского подразделения ГПУ оценивал ситуацию в секретном письме, адресованном Секретарю ЦК Компартии Украины: «В настоящее время сложилась довольно серьезная ситуация: наши средства административной борьбы с сионистским движением не достигают своей цели, поскольку активные сионистские силы выступают с угрожающей быстротой из глубин еврейских масс, преимущественное большинство их составляет молодежь… Не будет преувеличением сказать, что не существует ни единого населенного евреями места в Украине, вне зависимости от его размеров, где бы сионистская ячейка или группа не была активной во всех сферах жизни данной местности или даже преобладала по влиянию и своей ведущей роли среди местного населения над коммунистическими ячейками и общественными и правительственными организациями».⁸⁸

Подобные оценки со стороны политического руководства в Украине и Белоруссии, как мы можем предположить, работали не в пользу сионистов. Сходным образом менялось отношение к сионистам у первоначально симпатизировавших им руководителей в Москве, настороженно относившихся к возраставшей воинственности сионистских молодежных организаций.⁸⁹ Распространяя со временем свою работу на низшие слои еврейского общества и публично озвучивая их проблемы (возможности трудоустройства, создания профсоюзов и сельскохозяйственных поселений), сионистские организации вступили в конфронтацию с советскими структурами, вовлеченными в решение подобных же проблем (Евсекцией, ОЗЕТом и КОМЗЕТом). Местные советы неизменно выступали на стороне еврейских коммунистов и советской власти, что приводило к арестам и гонениям на сионистов. Сионистские молодежные движения, преимущественно социалистические, выступали с открытым осуждением советской диктатуры, отклоняясь тем самым от сионистской стратегии приспособления.

Ключевым моментом в этой динамике была листовка, распространенная ПСС и ее молодежным движением 16 августа 1924 г. в количестве более десяти тысяч экземпляров. Основной удар ее был направлен против Евсекции, обвинявшейся в потворстве экономическому кризису, переживаемому евреями, и политической измене надеждам еврейства на автономию.⁹⁰ Масштаб и важность этой акции (листовка была разослана тысячам членам разных профсоюзов, а также коммунистическим лидерам) свидетельствовали об открытом вызове, брошенном советской власти, чей авторитет, как заявляли авторы листовки, «был запятнан незаконным террором и постоянно увеличивающимся числом преступлений [Евсекции]». Две недели спустя три тысячи сионистов были арестованы в Украине. Многие из них были освобождены в течение нескольких дней. Следующая волна арестов прошла в марте 1925 г. К середине 1925 г. уже все сионистские движения в своих листовках и печатных изданиях оспаривали легитимность режима и осуждали коммунистическую партию за «диктатуру» и «провокации».⁹¹ В этом противоборстве настойчивость молодежи и личный опыт противостояния диктаторскому режиму играли даже большую роль, чем ее приверженность определенной политической ориентации.

Были, конечно, и другие причины наступления большевиков на сионистские организации – в частности, изменения в расстановке сил в большевистском руководстве: смещение Каменева, с занимаемых им важных постов, постепенное свертывание НЭПа и болезнь Дзержинского, сделавшая невозможным его активное участие в руководстве делами ОГПУ. В целом вторая половина 1920-х гг. ознаменовалась тем, что советские органы безопасности все настойчивее пытались уничтожить сионистскую организационную базу в советской России. Сионистские организации пытались приспособиться и к этим новым условиям, но вскоре вынуждены были признать свое поражение. Последние годы подпольной сионистской активности под угрозой ареста и тюрьмы стали для многих из них неотъемлемой частью советского опыта. Некоторые молодежные движения быстро распадались из-за арестов лидеров. Некоторые оказались в подполье, где существовали в сложных условиях вплоть до начала 1930-х гг. Вся их энергия и изобретательность уходила на то, чтобы переиграть силовые структуры. «Гехалуц» прекратила существование, когда его коллективные хозяйства перешли в руки КОМЗЕТа: хозяйства, принадлежавшие «нелегальному» крылу, были переданы еще в 1926 г., хозяйства «легалистов» – в 1928-1929 гг., после закрытия главного офиса организации в Москве. Сотни сионистов были отправлены в административную ссылку в Центральную Азию, в Сибирь и на Дальний Восток. Несколько десятков были приговорены к различным срокам заключения. Около 1200-1300 сосланных получили разрешение «заменить» ссылки и уехать в Палестину в соответствии с мало известной практикой, взятой на вооружение в 1924 г. при содействии Каменева, Дзержинского, Катаняна и других.⁹² Сосланные сионисты , и такое же количество других сионистов получивших разрешение покинуть Советского союза, в том числе и бывшие члены хозяйств Гечелуц, были доставлены в Палестину на судах советского торгового флота, обслуживающих маршрут Одесса – Яффа.

Советские сионисты в Палестине

Из приблизительно трех тысяч сионистов, прибывших в Палестину из Советского Союза в период между 1924 и 1931 гг., как минимум половина подвергалась арестам, многие пережили гонения или были исключены из общинных хозяйств, другие же (прибывшие после 1925 г.) провели несколько лет в ссылке. В России они рассматривались как противники советской власти и ее проектов, и к моменту ухода из России сами не отрицали это. Позицией, которая объединяла иммигрантов в Палестине, несмотря на разнообразие их политических предпочтений, была глубокая неприязнь к Советскому Союзу и коммунизму. Это было естественной реакцией на испытанные ими гонения в последние годы их деятельности в СССР. Оппозиция советскому режиму кристаллизовалась во время пребывания в ссылке, где сионисты установили тесный контакт с меньшевиками, эсерами и другими политическими силами. Однако настороженное отношение к коммунизму (в некоторых случаях и к марксизму) являлось также и следствием их раннего советского опыта.

В молодости многие социал-сионисты были восприимчивы к универсалистскому духу коммунизма, к революционной культуре и находились под влиянием коммунистического энтузиазма и надежд на осуществление советского проекта «нового общества». Этим искушениям поддавались не только члены еврейских студенческих обществ и социал-сионистских молодежных движений, вступавшие в ряды комсомола. Однако в новой роли иммигрировавших сионистов они должны были ограждать молодежь в Палестине от подобных опасностей, что само по себе было немаловажно с точки зрения их политической самоидентификации, поскольку политика радикализма накануне становления израильской государственности и в течении его первых лет вращалась вокруг вопросов взаимоотношений с СССР и его роли в мировой политике.⁹³ Иммигранты из советской России, в том числе и социалисты, выражали в политических спорах опасение в отношении сферы советского доминирования. Они стали естественными союзниками умеренного социалистического руководства MAПАИ⁹⁴, партии большинства в «Гистадрут», возглавляемой Давидом Бен Гурионом. Только некоторые из них, как, к примеру, основатели сионистского марксистского ЕССМ и несколько бывших лидеров ПСС, продолжали апеллировать к политическому наследию Октябрьской революции.

Какой бы важной ни была роль этого настороженного отношения в политических дебатах 1930-40-х гг. и начала 1950-х гг., оно не могло быть единственным опытом, приобретенным иммигрантами в советской России. Как уже указывалось, сионисты-члены «Гехалуц», ПСС и ее молодежной лиги сосредоточили свою деятельность на экономических и социальных вопросах, предпочитая практическую работу теории. В этих областях они действовали параллельно с еврейскими коммунистами, обогащаясь опытом друг друга. Лидеры «легалистского» крыла «Гехалуц» сознательно изучали работу советской экономической системы во время НЭПа, когда частный сектор, состоящий из малых предприятий, сосуществовал с государственным, включавшим тяжелую промышленность, транспорт и банковскую систему. Студенческие молодежные движения находили много полезного в опыте и культурных стандартах советских молодежных организаций. Каким образом, спросим мы, этот опыт отразился на их деятельности в Палестине и на обществе, членами которого они стали?

Следует помнить, что иммигранты из Советской России были преимущественно молодыми людьми в возрасте до 25 лет. Их юность и годы формирования приходились на сравнительно стабильный период НЭПа. Многие из них (это касалось в большей степени студентов и лидеров движений) жили в то время в больших городах и находились под воздействием культурных и политических факторов 1920-х гг. Осознавая, что они могут не устоять перед натиском советской коммунистической культуры и пропаганды, иммигранты, тем не менее, сочли необходимым привезти с собой в Палестину большое количество марксистской литературы, которой они слишком дорожили, чтобы от нее отказаться.⁹⁵ Имея представление о советском обществе и культуре, они, тем не менее, не обладали достаточной информацией о своей новой родине. В России они дискутировали и расходились во мнениях о том, как должно выглядеть новое общество, и как каждый из них может способствовать его построению. По прибытии в Палестину многие обнаружили, насколько мало они знают о географии и климате страны, о людях, ее населявших, преобладающих экономических и политических условиях и общественной жизни еврейского населения.⁹⁶ В процессе освоения новой реальности и приспособления к ней они часто (осознанно или невольно) опирались на свой опыт жизни до иммиграции.

Советские иммигранты следовали одним из двух путей, различающихся в способах воздействия на общество.⁹⁷ Сельскохозяйственные поселения были естественным выбором бывших членов «Гехалуц». Члены «нелегального» крыла тяготели к кооперативным, необщинным предприятиям (мошав овдим), «легалисты» же охотно присоединялись к кибуцам. Кибуц-движение оказывало значительное культурное и политическое влияние не только благодаря своей исторической связи с основателями «Гистадрута», но, главным образом, из-за хорошей организованности и его заметной роли в становлении идентичности «нового еврея» и нового сионистского общества.

В рамках представленной схемы, две группы иммигрантов из Советской России, действовавшие в нескольких кибуцах, смогли приобрести известность благодаря участию в создании социал-сионистских молодежных движений в странах Европы и США. Обе группы превратились в сельскохозяйственные поселения, но при этом стремились привлекать и новых членов. Одна из групп состояла из членов ЕССМ, влившихся в кибуц «Эйн Харод», когда он был частью «Гдуд ха-авода» («Трудового батальона»), представлявшего собой ядро всенациональной общины. Когда «Батальон» распался и часть ? его члены вернулась в Советский Союз (они были иммигрантами, которые прибыли в Палестину до 1923 г. с третьей алией), лидеры ЕССМ остались в «Эйн Харод (и близком к нему по духу кибуце «Ягур»). Вторая группа состояла из членов «Гашомер Гацаир». Входившие в ее состав иммигранты планировали создать кочующие бригады рабочих, совокупность которых в идеале смогла бы образовать всенациональную общину «Кибуц «Гашомер Гацаир» из СССР». Однако продолжительный экономический спад и массовая безработица в Палестине вынудила их в 1927 г. сосредоточить всех своих членов в сельскохозяйственном поселении, ставшим в последствии кибуцем «Афиким».⁹⁸

Бывшие члены ЕССМ и «Гашомер Гацаир» привезли с собой в Палестину уникальный опыт создания молодежных движений. Члены обеих организаций претендовали на свое видение молодежной политики сионизма в Европе, являвшейся главным поставщиком иммигрантов в Палестину и социальной базой рабочих партий. Киббуцим где они поселили отдалили на этом редкие средств и посылали своих членов за границу в качестве эмиссаров для ведения организационной и просветительской работы, первый опыт которой они получили в России.⁹⁹ Подобно советским образовательным и культурным организациям, действовавшим рядом, социал-сионистские молодежные движения исходили из того, что обучение должно начинаться с изучения экономических и социальных факторов. Будучи в России, молодые сионисты штудировали историю международного, российского и еврейского рабочего движения, и использовали образование как основу для самоидентификации и миропонимания. Важно, что как в России, так и за рубежом, они рассматривали молодежные организации как институты содействующие социальной и культурной индоктринации, которая достигалась путем объединения под мотивационными лозунгами. Важным идеологическим элементом в этой стратегии мобилизации была идея «нового человека», рождающегося в труде в Палестине.

Чтобы правильно оценивать процесс заимствования опыта работы советских молодежных организаций, надо иметь ввиду два осложняющих моменты. Во-первых, не стоит приписывать рассмотренным практикам сугубо советский характер, поскольку многие их черты складывались независимо, например, под воздействием скаутского движения и зарубежных сионистских организаций. Во-вторых, советский опыт использовался выборочно и служил совершенно другим целям. В глазах бывших членов ЕССМ, социализм и революция, их переплетение в связи с целями национального и личностного возрождения оставались главным идеологическим догматом и инструментом мобилизации. Менее идеологизированные бывшие члены «Гашомер Гацаир» отказались от революционной риторики в пользу социализма образца Второго Интернационала и европейской социал-демократии. Оказавшись в Палестине, их последователи присоединялись к центристской партии большинства MAПАИ, а тех которые обучались образовались членами бывшего ЕССМ обычно вступали в ряды более деятельной «Ахдут ха-авода».

Прямо противоположный жизненный путь избирали многие иммигранты из советской России, которые проживали в трех больших городах Палестины – Тель-Авиве, Хайфе и Иерусалиме. Большинство членов «Гашомер Гацаир» и ППС (преимущественно городская молодежь) предпочитало жить именно в больших городах. Влияние этих двух групп было значительным. Политический, культурный и практический активизм этих сионистов во время их пребывания в России стал основой их политической и социальной деятельности в Палестине. Приверженность к одному из типов социал-сионистского «конструктивизма» вполне соответствовала принципам программы «Гистадрут». Более того, их видение социализма гармонировало с типом мышления и темпераментом приобретающего известность лидера Давида Бен Гуриона.¹⁰⁰ Как мы уже отмечали, социал-сионисты в советской России использовали идеологическую риторику для того, чтобы выделиться из числа партий и организаций еврейской молодежи. Только некоторые из них были склонны к доктринальной зависимости, предпочитая социальную деятельность, связанную с сионистскими и социалистическими задачами. В Палестине они поставили идеологические формулировки на службу организационной, конструктивистской деятельности. Социализм в их понимании являлся всеохватывающей системой, в которой социальные вопросы являются вторичными по отношению к экономической организации общества, а практика превалирует над теорией.

Сфера деятельности социал-сионистских иммигрантов, которые избрали жизнь в больших городах – обеспечение взаимодействия экономических, социальных и культурных организаций «Гистадрут». В их число входил и рыночный кооператив, ставший единственным национальным поставщиком сельскохозяйственной продукции из кооперативных и общинных хозяйств; самая крупная строительная организация в стране; советы рабочих и созданные ними службы, функционировавшие во всех городах; охватывающая всю страну система медицинских услуг для членов «Гистадрут»; Совет работающих женщин, созданный по типу советской «Женской секции» для поддержки женской общественной деятельности и системы детского воспитания; организация «Культура для народа», проводившая лекции и устраивавшая театральные представления и концерты в городах и деревнях. Подавляющее большинство мужчин-иммигрантов из советской России входили в подпольную военизированную организацию «Хагана»¹⁰¹; социалисты из их числа составляли организационный костяк трудовых партий, особенно «Ахдут ха-авода» и, позднее, MAПАИ. Социал-сионисты нашли в этих учреждениях и партиях подходящую среду для реализации на практике тех идеалов социализма, которые они приобретали в России и использовали для этого свой советский опыт. Их роль в формирование ? этих организаций значительна.

Заключение

В данной статье мы пытались проследить и исследовать истоки советского сионизма и условия, в которых сионистская деятельность протекала в России в 1920-е гг., а также установить степень и формы воздействия различных элементов «советского контекста» на деятельность членов сионистских организаций, и, в частности, социал-сионистов. Эти элементы стали неотъемлемой частью мировоззрения и практической деятельности сионистов-социалистов, прибывших в Палестину во второй половине 1920-х гг. Активизм этих молодых людей, отчасти обязанный их советскому опыту, поставил их в центр огромной работы по созданию нового общества. Только немногие из них стали ведущими политическими лидерами; большинство же образовало организационный костяк и наиболее сознательную часть состава большинства социал-сионистских партий и «Гистадрут». Они участвовали в формировании экономических, общественных, политических и культурных структур, просуществовавших вплоть до конца 1960-х гг.

Было бы ошибочным утверждать, что процесс «переноса» в Палестину комплекса идеологических, организационных и культурных практик, составлявших в совокупности основу советской политической культуры, был простым и однозначным. Напротив, мы попытались представить картину различных взаимодействий между сионистскими движениями и советской средой. Эти движения, как мы отмечали, объединяло нечто большее, чем просто принятие главного принципа российского сионизма, подразумевавшего построение в Палестине еврейского общества самими евреями в процессе «продуктивизации». Советский контекст, с которым они столкнулись, был неоднородным. Революционный энтузиазм сосуществовал с ограниченными возможностями рыночной экономики и частного предпринимательства. Евреи были одновременно и защищены, и маргинализированы. И хотя культура на иврите находилась под запретом, к сионизму относились толерантно. Существенные изменения в отношении советской власти к сионистам в середине 1920-х гг. являлись только одним из сдвигов в политике, затрагивавших еврейское население. Советская политика сама по себе претерпевала изменения в середине 1920-х гг., хотя ее трансформации в это время были менее значительны и травматичны, чем в предыдущие или последующие периоды.

Процесс «заимствования» и «переноса» опыта были не только многосторонним, но и избирательным. Социал-сионисты, более склонные к активизму, чем члены несоциалистических сионистских движений, нашли подходящую для этого среду в Палестине. Их революционный энтузиазм был конвертирован в «конструктивистскую» работу по созданию социалистической формы социума, служившего прототипом общества национального. В этом контексте сочетание идеи социализма со строительством экономического базиса особо ценилось и транслировалось в практику. У советских сионистов идеологическая самоидентификация (непременное условие деятельности сионистских партий в Советском Союзе) не возникала под давлением каких-либо внутренних потребностей. В Палестине же функциональное/инструментальное? значение идеологической риторики заметно возросло. В этом отношении, как, впрочем, и во множестве других, советские социал-сионистские организации несли на себе отпечаток советской системы. Неудивительно, что даже в глазах современных наблюдателей такие сионистские структуры как МАПАИ, «Гистадрут» и муниципальные советы рабочих выглядели изначально «большевистскими».

В заключение статьи хотелось бы сказать несколько слов о ее личном аспекте, поскольку она выходит за рамки традиционного исторического исследования, основанного как на ранее недоступных архивных документах, так и на уже опубликованных источниках. В этой работе автор вновь обращается к семейной истории, воспоминаниям детства и к основополагающим ценностям, привитым старшим поколением младшему, к последнему из которых принадлежит и сам автор. Иными словами, история, изложенная выше, является также и историей семьи самого автора и общества, оказавшего на нее формирующее влияние. Мои родители были членами «Гашомер Гацаир»; они встретились в 1924 г., когда отец, тогда еще студент московского Лазаревского Института изучения Ближнего Востока и один из лидеров движения, разъезжая по региональным центрам движения, остановился на несколько дней в доме моей будущей матери, члена киевского комитета организации. Ей было тогда 18 лет. Их обоих арестовали в начале осени 1924 г. Матери предложили заменить трехлетний срок наказания на добровольный выезд в Палестину. Отец был освобожден после публичного отказа от сионистской деятельности, покинул СССР, нелегально перебравшись через советско-латвийскую границу. Впоследствии родители стали основателями и пожизненными членами кибуца «Афиким».

Я жила и росла в этом кибуце в 1950-60-х гг. К этому времени, т.е. спустя 30 лет после его основания, состав кибуца был очень разнороден и включал переселенцев из Европы, Северной Америки, Ближнего Востока и субконтинента. Однако в повседневной жизни русскость часто напоминала о себе. Взрослые продолжали использовать русские слова, именуя элементы одежды и мебели, кухонные принадлежности (это были, кстати, русские слова французского происхождения). Русские народные и революционные песни звучали в походах и у лагерного костра. По пятничным вечерам надевались расшитые русские крестьянские рубашки. В библиотеке кибуца пользовались популярностью советские романы («Мать» Горького, «Педагогическая поэма» Макаренко, «Повесть о настоящем человеке» Полевого, переведенная на иврит под новым названием «Безногий летчик»). Элементы русской и советской культуры переплетались, но их влияние было заметным. Несмотря на то, что идея «русской революции» утратила свое первоначальное значение, она, тем не менее, оставалась элементом, созвучным характерной для Израиля социалистической риторике, традиции майских парадов, символизму красных знамен, развевающихся рядом с национальными сине-белыми флагами. В еще большей степени эта созвучность была свойственна культуре кибуцев, в которых Интернационал исполнялся при любом подходящем случае, а 1-го мая звучал первым, и только после него следовал национальный гимн.

Почему мои родители и их соратники уехали в Палестину, покинув «родину революции»? Этот вопрос не тревожил нас, поскольку сионизм и израильская государственность не только наполнили новым содержанием наши жизни, но и изменили наше понимание исторического прогресса. Однако интуитивно мы ощущали, что и кибуцы в Израиле, и социалистические организации за рубежом преследовали общую цель: построение лучшего общества. Нашу наивную веру в это подкрепляла идея, ставшая предметом споров для нескольких поколений социал-сионистов: убеждение, что задача «построения нации» могла и должна быть сопряжена с задачей «улучшения общества»; что социализм и сионизм вполне совместимы. Советские сионисты не были первыми, кто выдвинул эту идею доктринальной взаимодополняемости. Не были они, впрочем, и теми, кто ее активно отстаивал. В условиях самопровозглашенного социалистического общества, в котором национализм был призван служить целям социалистического государства, подобная идея просто не вызывала никаких существенных возражений. Эта статья, рассматривающая роль советских сионистов в истории социал-сионизма, является вкладом автора в дебаты, длящиеся уже десятилетие и являющиеся частью ретроспективного анализа истоков и мифологии израильского общества. Историки и публицисты , как правило, сосредотачиваются на объяснении причин неудачи рабочего сионизма в построении обещанного справедливого и демократического общества.¹⁰² В ходе этих дебатов неизбежно всплывает тема влияния русского опыта на идеологию и практику руководства «Гистадрут» и всего национального сообщества. Особое внимание в этих спорах уделялась естественно иммигрантам второй и третьей алия. Одним из намерений автора статьи и было ввести тематически советский контекст и деятельность советских сионистов в рамки продолжающихся публичных дискуссий.

Примечания

¹ Автор хотела бы поблагодарить Институт Высших Изучений Еврейского университета в Иерусалиме, где статья была задумана и исполнена в первом варианте весной 2003 г. Она является частью большой и многотрудной работы и ряд проблем и вопросов еще весьма далек от завершения, в связи с чем автор готова принять любые замечания и предложения, заранее благодаря всех, кто пожелает их высказать.

² В некоторых недавно опубликованных в Израиле работах утверждается, что пристутсвие русского компонента в культуре иммигрантов, проживавших ранее в черте оседлости, было незначительным, а также ставится под сомнение их уровень владения русским языком.

³  Anita Shapira. ‘Black Night – White Snow’: Attitudes of the Palestinian Labor Movement to the Russian Revolution, 1917-1929 // Jehuda Reinharz and Anita Shapira (Eds.). Essential Papers on Zionism. New York and London, 1996. Pp. 509-543.

⁴  Ze’ev Tzachor. Le-Moskva ve-chazara – Mekoma shel Brit ha-Mo’atzot ba-Smol ha-Yisra’eli // Alpayim. 2003. Vol. 24. Pp. 65-74.

⁵  Я благодарна д-ру Нурит Шлейфман за предоставленную возможность ознакомиться с ее неопубликованной работой по данной проблеме.

⁶ Anita Shapira, ‘Black Night – White Snow.’ P. 529.

⁷ Amos Kenan, «Tziv’onim, Acheinu» (1989). Заголовоком романа послужили первые строки песни времен гражданской войны, «Цветные, наши братья», переведенной на иврит и пользовавшейся популярностью у еврейской молодежи.

⁸ Me’ir Shalev, «Roman Russi» (1990). Несколько вариантов перевода на русский язык: «Любовь по-русски» или «Русский роман». Интерпретировать эти произведния мне помогла неопубликованная работа Нурит Шлейфман “Ha-Rusiyut kemarkiv ba-zehut ha-yisra’elit: Historiya u-mitologiya.”

⁹  Jonathan Frankel. Prophecy and Politics. Socialism, Nationalism, and the Russian Jews, 1862-1917. Cambridge, 1981.

¹⁰ Anita Shapira. Berl. Biyographiya. 2 vols., Tel Aviv, 1980; Ha-Halikha al Kav ha-Ofek, Tel Aviv, 1989.

¹¹ Anita Shapira. Berl, Tabenkin u-Ben Gurion ve-Yechasam le-Mahapekhat Oktober // Ha-Halikha al Kav ha-Ofek. Pp. 258-292.

¹² Эта оценка, заметим, противоречит нескольким историографическим интерпретациям, как недавним, так и уже хорошо известным, в соответствии с которыми сионизм при советской власти, с самых первых дней ее установления, подвергался преследованиям и фактически находился под запретом. Упомянем две последние работы, придерживающиеся этой линии: статья Бориса Морозова (Высланные в Палестину (из истории борьбы с сионизмом в советской России, 1924-1937 // Диаспоры. 2003. №2, С. 202-228), не лишенная ряда фактических ошибок. Б.Морозов убежден в наличии прямой причинно-следственной связи между отрицательным отношением Ленина к сионизму в 1903 г. и советской политикой 1920-х гг.; фундаментальное исследование В.Г.Костырченко (Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм. М., 2001), в котором автор, ссылаясь на ранее неизвестные архивные документы, упоминает, по крайней мере, два случая, когда ЦК партии большевиков санкционировал применение особых мер в отношении руководства генеральных сионистов (1919, 1920 гг.). В этом исследовании сионистские источники не используются, поэтому автор не проводит различий между «генеральными» сионистами и социалистами-сионистами. В целом, его работа позволяет нам, скорее, лучше понять намерения и действия советской власти (в частности, органов безопасности и Еврейской секции Коммунистической партии), чем составить представление о масштабе сионистского движения и его влияния в Советском Союзе.

¹³ Itzchak Ma’or. Ha-Tnu’a ha-Tziyonit be-Rusia me-Reshita ve-Ad Yameinu. Jerusalem, 1973, З. 434; Arye Refaeli (Tzentziper). Ba-Ma’avak li-Ge'ula. Sefer ha-Tsiyonut ha-Rusit mi-Mahapekhat 1917 ad Yameinu. Tel Aviv, 1956. P. 29; Oliver H. Radkey. The Elections to the Russian Constituent Assembly of 1917. Cambridge Mass., 1950. P. 17; Zvi Y. Gitelman. Jewish Nationality and Soviet Politics. The Jewish Section of the CPSU, 1917-1930. Princeton, 1970, Pp. 79-80. Блок «националистов», состоявший из сионистских и религиозных организаций и партий, набрал 417.215 голосов из общего количества 498.198 голосов, отданных за все еврейские партии.

¹⁴ Refaeli. Ba-Ma’avak li-Ge’ula, P. 29.

¹⁵ По некоторым оценкам, от 70% до 80% евреев вообще были лишены каких-либо средств существования. См.: Yaacov Leshchinski. Ha-Yehudim be-Rusia ha-Sovyetit mi-Mahapekhat Oktober ad Milchemet ha-Olam ha-Shniya. Tel Aviv, 1943. P. 69.

¹⁶ Gitelman. Pp. 159-168; Leshchinski. P. 53.

¹⁷ Данные, приводящиеся в работе Лещински, так иллюстрируют эти тенденции: по данным переписи 1926 г. в Москве проживало 131 тысяча евреев (6,5% от числа общего населения) и 84 тысячи в Ленинграде (5,3%): P. 64; владельцы почти трети всех магазинов, перечисленных в московской телефонной книге 1924 года, были евреями: P. 78; в 1926 г. около четверти всех евреев упоминалось в ней как «чиновники и инспектора»: P. 86. В новаторской монографии Мордехая Альтшулера, посвященной Еврейской секции компартии, можно найти данные о количестве евреев в учреждениях высшего образования (около 40% в Украине, 57% в Минске и Белоруссии в 1923 г.) и совесткой бюрократической системе (61% в Белоруссии в 1921 г.): Ha-Evsektsiia be-Brit ha-Mo’atzot, 1918-1930. Tel Aviv, 1981. P. 168.

¹⁸ Еврейское телеграфное агентство сообщало из Москвы, что 916 человек, примущественно евреи, были арестованы в Москве 22 и 23 декабря за спекуляцию, нелегальную торговлю и проживание в городе без определнного места работы; 532 человека были сразу же депортированы из столицы. Public Record Office, London (PRO). FO371/10491. P. 125.

¹⁹ Эта цифра, основанная на результатах переписи 1926 г., приводится в работе Лещински (Leshchinski, P. 86-88). В отчете, составленном сионистским активистом Мордехаем Намиром в 1924 г., сообщается, со слыкой на исследования еврейских врачей, о более выском уровне детской смертности в еврейских семьях в сравнении с русскими, а также об ухудшении медицинских показателей у еврейского населения: Yehuda Erez (Ed.). Sefer TsS. Le-korot ha-Miflaga ha-Tziyonit-Sotzialistit u-Brit No’ar TsS be-Brit ha-Mo’atzot. Tel Aviv, 1963. Зp. 463-65.

²⁰  Altshuler. Pp. 351-53.

²¹ Leshchinski. P. 164. (Прим. пер.: КОМЗЕТ –Создан в 1924 г. при Президиуме Совета Национальностей ЦИК СССР, ликвидирован в 1938 г. ОЗЕТ –создано в 1924 г., ликвидировано в 1938 г.)

²² Лещински цитирует несколько официальных публикаций и советскую прессу: Leshchinski. Pp. 100-103.

²³ По мнению Гительмана, борьба с религией и религиозными общинамивелась под непосрдественным руководством Евсекции (Рp. 270-72, 291-314), хотя монгие кегиллот и религиозные учреждения продолжали действовать под различными названиями и в 1920-х гг.

²⁴ Евком был создан в январе 1918 г. и распущен в 1920 г., а его остатки реорганизованы в отделение Народного Комиссариата национальностей. Евсекция просуществовала с осени 1918 г. до 1930 г.

²⁵ Настороенные оппозиционно в отношении большевиков члены Бунда перешли под крыло меньшевистской партии, постоянной союзницы бундистов, и ушли в подполье вместе с меньшевиками осенью 1922 г.

²⁶ Прим. пер.: (штетл, идиш: «еврейское местечко»). Дословно: обитателям небольших еврейских городов.

²⁷  Altshuler, Pp. 347-54.

²⁸ Секретные отчеты, подготовленные Евсекцией, свидетельтсвуют, что за пропагандой экономического активизма в городах с преимущественно еврейским населением часто скрывалось опасение членов Евсекции, что усугубляющийся кризис сыграет на руку сионистам. Примеры, вскрывающие подобную мотивацию, можно найти в докладе Евсекции (июнь 1925 г.) «Сионистское движение на Украине», а также в принятых на четвертой конференции Евсекции в октябре 1925 г. резолюциях о работе среди молодежи и борьбе с влиянием мелкой буржуазии (РГАСПИ. Ф. 445. Оп. 1. Д. 40. Лл. 46-47, 61-63, 157-158).

²⁹ Прим. пер.: «Габима» (в пер. с иврита «кафедра в синагоге», «сцена») – театр-студия в Москве, положившая начало одноименному государственному национальному театру Израиля. Годом основанием театра, пьесы в котором ставились на иврите, считается 1918.

³⁰ В числе тех, кто покровительствовал «Габима», были певец Федор Шаляпин и писатель Максим Горький: Yitzchak Rabinovich. Mi-Moskva li-Yerushlayim. Jerusalem, 1957. Pp. 46-51.

³¹ Подробно о политике коренизации см.: Terry Martin. The Affirmative Action Empire. Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923- 1939. Ithaca, 2001; А.П.Ненароков. К единству равных. Культурные факторы объединительного движения советских народов: 1917-1924 гг. M., 1991.

³² Altshuler, Pp. 168-69; Yehuda Erez (Ed.). Sefer TsS. Le-korot ha-Miflaga ha-Tziyonit-Sotzialistit u-Brit No’ar TsS be-Brit ha-Mo’atzot. Tel Aviv, 1963. Pp. 463-68.

³³ Altshuler, Pp. 168-69; Sefer TsS. Le-korot ha-Miflaga ha-Tziyonit-Sotzialistit u-Brit No’ar TsS be-Brit ha-Mo’atzot. Pp. 463-68.

³⁴ О «Джойнте» и его вкладе в советскую экономику, см.: Gitelman, Pp. 237-38. Сохранилось множество свидетельств, в частности, письма и воспоминания Хаима Вейцмана и Давида Шора, подтверждающих факты ходатайств д-ра Джозефа Розена от имени сионистов. См.: A. Camillo Dresner (Ed.). Letters and Papers of Chaim Weizmann. Vol. XIV-Series. Pp. 284-85; Д.С.Шор. Воспоминания. Shor Family Collection (1521), Department of Manuscripts, National and University Library, Jerusalem (NUL). Folder 449/6. Pp. 202-203. Как утверждает Ицхак Рабинович (Mi-Moskva li-Yerushlayim. Pp. 37-38), Розен требовал ответов на свои ходатайства и запросы как условие сотрудничества «Джойнта» с Евсекцией.

³⁵ См. к примеру: РГАСПИ. Ф .445. Оп.1. Д .40. Лл. 157-58.

³⁶ Tzentziper, Pp. 264-69.

³⁷  РГАСПИ. Ф. 445. Оп. 1. Д. 119. Лл. 1-3 (письмо Генкина Эстер Фрумкиной).

³⁸ Директива была разослана 1 декабря 1920 г. См.: Меньшевики в большевистской России, 1918-1924. Меньшевики в 1919-1920. Под ред. З.Галили и А.Ненарокова. M., 2000. С. 62-63.

³⁹ Менжинский был заместителем Дзержинского, Дерибас возгавлял Тайную секцию, руководившую работой по политическому наблюдению, а Геникн заведывал сектором, занимавшимся сионистами. См. также: Р.Ш.Ганелин. Сталин и Гитлер (встречались ли они, какую роль играл в создании их союза еврейский вопрос?) // Барьер. Антифашистский журнал. 2000. №1(6). С. 31-90.

⁴⁰ РГАСПИ. Ф.76. Оп. 3. Д. 326. Лл.1-4. Эти документы опубликованы полностю на английском языке(M. Baizer and V. Izmozik Dzerzhinskii’s Attitude toward Zionism // Jews in Eastern Europe. Spring 1994. Vol. 25. Pp. 64-70) и частями на русском (В. Измозик, Ф.Э. Дзержиснкий, ОГПУ и сионизм в середине 20-х годов // Вестник еврейского университета, 1995, но. 1 (8), стр. 141-146.

⁴¹ Среди них – Михаил Калинин (председатель ВЦИК), Петр Смидович (его заместитель), Авель Енукидзе (Секретарь ВЦИК), Алексей Рыков (зампредседателя Совнаркома), Александр Киселев (секретарь т. н. “малого Совнаркома”). Свидетельства поддержки высших кругов можно найти в работах: Arye Tzentziper. Eser shnot redifot. Tel Aviv, 1930; Dan Pines. Hechalutz be-Kur ha-Mahapekha. Korot Histadrut Hechalutz be-Rusia. Tel Aviv, 1938; Yitzchak Rabinovich; а также в дневниках Давида Шора.

⁴² Каменев, по словам Д.Шора (С.182), критически отзывался о работе Евсекции и проводимой ею пропаганде идиша.

⁴³  Меморандум Центрального комитета Организации русских сионистов, адресованный Николаю Крестинскому (наркому финансов): РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 86. Д. 233. Лл.7-7oб.

⁴⁴ См., к примеру, меморандум, направленный Сталину членами «Гехалуц» в августе 1923 г.: ГАРФ. Ф. 7747. Д. 8. Лл. 75-75oб.

⁴⁵ РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 44. Л. 5 (нотариально заверенная копия).

⁴⁶  В.Костырченко приводит список «криминальных» деяний генеральных сионистов, хотя и не выделяет различных течений, существоваших внутри сионизма: В. Костырченко. С. 69.

⁴⁷ Refaeli, Pp. 36-37, 39, 123-125; Menachem Rivlin. Bein Sifrut ve-Sapanut. Haifa, 1986. Pp. 38-46.

⁴⁸ Ha-Fraktziya ha-Amamit—Tze’irei Tzion. Летом 1917 г. в партии состояло 50 тысяч членов: Maor. P. 456.

⁴⁹  Под «трудовой» сионисты, как и Российская партия Трудовиков, приняли особенно трудящихся на землю.

⁵⁰  ЕВОСМ возникла после раскола ряда студенческих еврейских обществ, вызванного разногласиями между социалистами и несоциалистами. Создана по инициативе «Цеирей Цион-Гитачдут» (Tze’irei Tziyon-Hitachdut), стремившейся объеднить несоциалистов в одно движение (1922). См.: Naftulei Dor. Korot Tnu’at ha-Avoda ha-Tziyonit Tze’irei Tzion-Hit’achdut be-Rusia ha-Sovyetit. Tel Aviv, 1945. Pp. 70-71, 176-183.

⁵¹ Прим. пер.: известно и другое название: «Сионистский союз социалистической молодежи “Югенд-Фарбанд”».

⁵² В дополнение к приведенной стастистике, 9.000 членов состояли в 1926 г. в рядах «нелегального» крыла «Гехалуц» и 7.000 – в рядах «легалистов». Naftulei Dor, Pp. 75-76, 180; Refa’eli, P. 137; Itai, P. 86; Pines, Pp. 199, 234; Hechalutz be-Rusia, Pp. 36, 40, 42; Chalutzim Hayinu, Pp. 491-494. Другие современные источники приводят не столь значительные цифры. По данным заместителя председателя ГПУ УССР, около 5.000 детей и подростков являлись членами сионистских организаций молодежи на Украине, включая около трех тысяч членов «Югенд-Фарбанд», но исключая Гашомер Гацаир. Mattityahu Mintz. Illegal Zionist Organizations in Ukraine // Jews in Eastern Europe. Winter 1996. No. 3(31). P. 58.

⁵³  См., к приммеру, Sefer TsS. P. 70.

⁵⁴ В этой главке краткая история деятельности ПСС основывается, главным образом, на воспоминаниях ветеранов партии и ее бывших членов, в т. ч., Исраэля Бар-Егуды (Идельсона), Залмана Арана (Ароновича), Цви Эвен-Шошана (Розенштейна), Мордехая Намира, Израэля Ритова. См.: Sefer TsS; Israel Ritov. Prakim be-Toldot “Tze’irei Tzion”-Ts.S. Tel Aviv, 1964; Zalman Aran, Otobiografya. Tel Aviv, 1971.

⁵⁵ Sefer TsS, P. 39.

⁵⁶ Некоторые социал-сионисты указывали на влияние эсеровской идеолгогии, в частности, в вопросе о значении кооперации. См.: Sefer TsS, Pp. 59-61; Ritov, P. 73. Один из членов молодежной лиги, созданной ПСС, вспоминал позже: «Идеологическая близость нашей программы к аграрной программе эсеров неоднократно подчеркивалась лидерами [ПСС]. Мы сами представляли себя эсерами на еврейских улицах и почитывали книги Чернова, Герцена и Михайловского». Ibid, P. 175.

⁵⁷ Sefer TsS, Pp. 43-44.

⁵⁸ Sefer TsS, Pp. 82-86 (из «Основоплагающих тезисов нашей программы», 1925).

⁵⁹ Эту тактику использовала и откловшаяся группа Радикал Поалей Цион, наблюдашая с тревогой за исчезновением еврейских социалистических партий и возрастанием пробольшевистских тенденций внутри собственной «материнской» партии. Sefer TsS, Pp. 69-72. Ш.Агаронов, один из лидеров ПСС, позже отмечал, что его партия была «единственной еврейской социалистической партией в советской России». Ibid, P. 91.

⁶⁰ Анализ состава движения «Югенд-Фарбанд» показывает, что в 1925 г. только 20% его приходилось на студенчество, 20% – на чиновников и ассистентов, в то время как остальные члены были фабричными и сельскохозяйственными рабочими и ремесленниками. Sefer TsS. P. 201. Об этом движении см.: Ibid. Pp. 151-214.

⁶¹ Sefer TsS. P. 164.

⁶²  Трумпельдор изложил свои идеи в статье «“Гехалуц”, его сущность и цель», написанной на русском языке и опубликованной в Петрограде осенью 1918 г.: Moshe Basok (Ed.). Sefer Hechalutz, Antologya. Tel Aviv, 1940. Pp. 18-27.

⁶³ «Если бы в израильском государстве объявился вдруг еврейский большевизм, я бы взялся за оружие и пошел сражаться, – заявил он приятелю из времени своей службы в британском дивизионе. – Да, но что бы я стал делать с русским большевизмом?» Цит. по: Shulamit Laskov. Trumpeldor, Sipur Chayav. 2nd edition. Jerusalem, 1982. P. 184.

⁶⁴ Laskov, Pp. 169-71; Pines, Pp. 37, 83-84, 86.

⁶⁵ См.: Yael Zerubavel. Recovered Roots. Collective Memory and the Making of Israeli National Tradition. Chicago, 1994. По мнению Зерубавела, миф о Трумпельдоре жил многие десятилетия и его не раз использовали в истории Израиля, подчас с противположными целями. Рассмотрение этих проблем, однако, не входит в задачи данного исследования.

⁶⁶  Это стало возможным вскоре после разработки механизма легализации, не только позволявшего, но и требовавшего регистрировать все общественные организации в НКВД. См.: Stuart Finkel. Scholarly Transgressions: The Expulsion of Intellectuals and the Politics of Culture in Soviet Russia, 1920-1924. Ph.D dissertation, Stanford University, 2001, Chapter 7.

⁶⁷ В сентябре 1924 г. Евсекция представила на рассмотрение ЦК комапртии детальный доклад, в котором «Гехалуц» обвинялась в сотрудничестве с сионистскими партиями и движениями. Это было частью кампании Евсекции по дискредитации этой организации и запрещению ее деятельности. РГАСПИ. Ф. 445. Оп. 1. Д. 167. Лл. 3-10.

⁶⁸ Hechalutz be-Rusia. Le-toldot Hechalutz ha-Bilti-Legali (ha-Le’umi-Amlani). Tel Aviv, 1932. Pp. 42, 227. См. также письмо Бен Гуриона исполкому Гистадрут: Yehuda Erez (Ed.). halutzim Hayinu be-Rusia. Tel Aviv, 1976. P. 445.

⁶⁹ Ход кампании подробно описан: Pines, Pp. 125-28, 135-39, 189-99. Ныне доступная архивная документация «Гехалуц» и Евсекции только дополняет это описание: ГАРФ. Ф.7747. Оп.1. Д.8. Лл. 41-44, 67-70-oб, 72, 77-79, 81, 83-86; РГАСПИ. Ф.445, Оп.1. Д.119. Л.135.

⁷⁰  Бен Гурион представлял «Гистадрут» на сельскохозяйственной выставке и находился в Москве с конца августа до начала декабря.

⁷¹ Из доклада, опубликованного в Kuntres, цит. по: Sefer Hechalutz. Рp. 156-162.

⁷² Hechalutz be-Rusia. Р. 230; Naftulei Dor. Рp. 82-83.

⁷³ Pines. Рp. 173-75, 180-82.

⁷⁴  Из лекции Дэна Пайнза (Dan Pines) «Сущность “Гехалуц”» (зима 1923-1924 гг.). Pines. Р. 257.

⁷⁵ ГАРФ. Ф. 7747. Оп. 1. Д. 10. Лл. 60, 77-84oб.

⁷⁶ Makhon Lavon, Tel Aviv. IV-211. F. 2. Рp. 4-6.

⁷⁷ О роли подобных взаимовлияний в создании ЦС югенд фарбанд см., к примеру: Sefer TsS. Рp. 165-66.

⁷⁸  Itai. Р. 233. Воспоминания Михаила Бара (Любарского) из Кременчуга.

⁷⁹  Sefer TsS. Р. 167; Itai. Р. 230. Фаня Тавори (Fania Tavori), бывший член «Югенд-Фарбанд», вспоминает, что было почти невозможно найти книгу на иврите или идише даже в Одессе, центре деятельности ПСС. Ibid. Р. 175. Однако воспоминания тех, кто жил в маленьких городах, населенных преимущественно евреями, прямо противоположны.

⁸⁰  Itai. Р. 230.

⁸¹  Levite. Shorashim. Р. 55. Вот признания одного из партийных ветеранов, который отрицательно относился к Октябрьской революции: «Когда я читал советские романы о революции и гражданской войне, я невольно отождествлял себя с (большевистским) героем». Itai. Р. 233.

⁸²  Itai. Р. 230.

⁸³  Решение Сионистской партии землепашцев способствовать созданию несоциалистического молодежного движения ЕВОСМ мотивировалось не в последнюю очередь опасением, что еврейская молодежь не сумеет устоять перед искушением большевизма. Naftulei Dor. Рp. 69-70, 98.

⁸⁴  Lova Levite. Bereshit va-Sa’ar. Edut Ishit. Tel Aviv, 1977; Machteret tziyonit-sotzialistit-chalutzit be-Brit ha-Mo’atzot // Shorashim, Kvatzim le-Cheker ha-Kibutz u-Tnu’at ha-Avoda. No. 5. Рp. 45-79.

⁸⁵  Itai. Р. 50.

⁸⁶ Тезисы, подготовленные в конце 1923 г. и в начале 1924 г. Itai. Рp. 58, 373.

⁸⁷  Itai. Рр. 57, 239, 262-64; L. Galili, Davar, May 1932. В результате сложился интересный симбиоз: «Гашомер Гацаир» продолжала выполнять функции партийного бюро в Москве еще несколько лет после того, как ПСС пректатила свою деятельность в советской России.

⁸⁸ Из секретного меморандума, составленного Эдуардом Карлсоном и адресованного Лазарю Кагановичу (датирован предположительно второй половиной 1925 г.). См.: Mattityahu Mintz. Illegal Zionist Organizations in Ukraine, 1924-1925 // Jews in Eastern Europe. Winter 1996. No. 3(31). Pp. 46-66.

⁸⁹ Еще одно свидетельство об изменениях в политике можно найти в записях Давида Шора о его встрече со Смидовичем и Менжинским 29 июня 1925 г.: NUL. 1521/450. Рp. 253-54; 1521/446 (дневниковая запись от 30 июля 1925 г.)

⁹⁰ Sefer TsS. Рp. 134-37.

⁹¹ См. листовки, выпущенные «Югенд Фарбанд», ЕВОСМом и «Гашомер Гацаир га-маамади» в Киеве, Минске, Кременчуге и других местах: РГАСПИ. Ф.445. Д. 167. Лл. 51-56; Ф.17. Оп. 84. Д. 748. Лл. 129-33. Еще в апреле 1924 г. Каменев в разговоре с Шором отметил, что сионисты могут помочь сами себе, если сделают публичное заявление в поддержку советской власти: NUL. 449/3. Р. 77.

⁹²  Эта история фигурирует в дневниковой записи Давида Шора. См. записи от 11 марта и 16 июня 1925 г.: NUL. 1521/449/6. Р. 250; 1521/2/450. Р. 252.

⁹³  Более подробно о радикализме в сионистском рабочем движении см.: Anita Shapira. Me’afyenim shel tahalikhei hasmala // Ha-Halikha Al Kav ha-Ofek. Рp. 202-257.

⁹⁴ Прим. пер.: MAPAI (Mifleget Po’alei Eretz Israel) – Рабочая партия Израиля, основанная в 1930 г. С 1948 г. МАПАИ неизменно завоевывала наибольшее количество голосов на выборах в Кнессет и получала ключевые правительственные посты. В конце 1970-х гг. потеряла влияние из-за внутренних противоречий.

⁹⁵ См. докладную записку от 9 января 1929 г. об иммигрантах из Советской России (преимущественно бывших ссыльных), подготовленную директором Центра приема новых иммигрантов (Beit Olim) в Тель-Авиве. Эти иммигранты, отмечается в ней, “обычно привозят с собой много книг, среди которых есть книги и брошюры коммунистического толка, книги Ленина и Карла Маркса . . . На мой вопрос, зачем они берут их с собой, я получал, как правило, ответ, что это слишком ценные книги, чтобы их оставить.” CZA. S25, 2434. Р. 3.

⁹⁶ Ibid. Рp. 1-2.

⁹⁷ Вот некоторые опубликованные биографические источники: Yehoshu’a (Shunya) Kaznachei. Alav u-mishelo. Tel Aviv, 1963; Efrayim Tavori. Mi-Sha’ar el Sha’ar. Divrei Hagut ba-Mishna ha-Tziyonit-Sotzialistit. Tel Aviv, 1959; Avraham Arest. Be-Tokh Ami, be-Tokh Iri. Tel Aviv, 1970; Lilia Basevich. Be-Merutz im ha-Zman. Tel Aviv, 1987; Bat-Sheva Chaikin. Aleiha u-Mishela. Yagur; Re’uven (Vinya) Cohen. Ha-telem haia Arokh. Ein Charod; Lyova Levite. Be-Ein Charod le-Raglei ha-Gilbo’a. Yad Tabenkin, 1983. Была использована также информация, полученная из устных интервью, собранных в Центре устной документации (Center for Oral Documentation), Институте современного еврейства, Еврейского Университета, Иерусалим; Yad Tabenkin, Ef’al; архиве кибуца «Афиким»; и из моих интервью с Ольгой Казначей, Шошаной Левин, 1997; Кларой Галили, 1997-1998; Нелли Блюмкин, 1999.

⁹⁸ Группы членов «Гашомер Гацаир», прибывших в конце 1920-х гг. из прибалтийских стран, не смогли влиться в кибуц «Афиким» и расселились по двум другим, в «Кфар Гильади» и «Киннерет».

⁹⁹ Один только «Афиким» отправил 35 «эмиссаров» в страны Прибалтики, Австрию, Чехословакию, Англию и США. Itai. Р. 275. Мой отец, Ласия (Элазар) Галили, основатель движения, был его первым “эмиссаром” (в прибалтийских странах-лимитрофах в 1925 и 1927 гг., Австрии и Чехословакии (1929-1930), США (1934) и Англии (1936-1938 гг.).

¹⁰⁰ Анита Шапира писала о симпатиях Бен Гуриона к членам ПСС (Ha-halikha al kav ha-ofek. P. 287). Он также интересовался деятельностью «Гашомер Гацаир»; его письма содержат хвалебные отызывы о лидерах движения и раздумья о будущем их судеб: Yehuda Erez (Ed.). Igrot Ben Gurion. Vol. 2 (1920-1928). Tel Aviv, 1973, Pp. 238, 241, 245, 253, 273, 280, 334-36.

¹⁰¹ Прим. пер.: «Хагана» (в пер. на русский «оборона») – еврейские добровольческие отряды самообороны, возникшие в дни погромов в России в 1905 г. В Палестине – подпольная организация обороны на базе чей создавалась в 1948 Израилсокй Армии Обороны.

¹⁰² Постоянным предметом дискуссий (и их же катализатором) является недавняя работа Зеева Штернхелла: Ze’ev Sternhell. Binyan Uma o Tikun Chevra? Le-umiut ve-Sotzializm bi-Tnu’at ha-Avoda ha-Yisre’elit, 1904-1940. Tel Aviv, 1995.

socialist.memo.ru – Российские социалисты и анархисты после Октября 1917 года