Из материалов научной конференции: "УРОКИ ИСТОРИЧЕСКОГО ОПЫТА: ФЕВРАЛЬ 1917-го И ПОСЛЕ...", проведенной 5 марта 1997 г. Институтом сравнительной политологии РАН и СДПР.

Из выступления Е.Г.Плимак :

Темой моего выступления будет вопрос соотношения революции и демократии. Вопрос о соотношении революции и демократии слишком сложен, чтобы охватить его в одном небольшом выступлении. Наметим поэтому только некоторые определяющие моменты. Год 1917-й в России дает превосходный материал для сопоставления двух революций - Февральской и Октябрьской. В самом деле, после Февраля Россия стала самой демократической страной воюющей Европы. И совсем другую картину мы видим вскоре после Октября. Если брать события в сравнительно-политологическом срезе, можно сказать, что послеоктябрьская Россия стала повторять те же циклы событий - якобинизм, бонапартизм, реставрация, которые мы наблюдаем во Франции на рубеже XVIII-XIX веков. Разумеется, здесь нет абсолютного тождества, но есть все-таки вполне закономерное сходство. В этом смысле я не согласен с П.М.Кантором, который это сходство попирает.

Теперь несколько общих методологических положений. В обществе, переживающем ломку системы, складывавшейся веками - а мы переживаем именно такой период - всегда сказывается наличие, и исключений здесь быть не может, суммы предпосылок, тенденций, толкающих к классовым разборкам, диктаторским формам правления, чередованию революции и контрреволюции, наконец, к реставрации. Но реализуются эти тенденции в каждой стране по-разному. Какой режим восторжествует, надолго ли, через какое время революция сменится эволюцией, а общество приобретет иммунитет против кровавых переворотов - все это зависит от конкретных исторических условий. Громадную роль при этом играет субъективный фактор - искусство вождей, поведение масс. Хотя признаем, что не все они могут сделать. Очень часто действующим лицам приходится подчиняться неумолимым обстоятельствам. "Сила вещей, - говорил знаменитый революционер Сен-Жюст, - сильнее силы идей".

Проверим эти посылки на России 1917-го года. Февральская революция 1917-го года, если брать ее чисто разрушительную функцию, была, безусловно, ограниченной, невсеобъемлющей революцией. В ходе этой революции была ликвидирована обанкротившаяся самодержавная власть, полицейский аппарат. Но на большее в области разрушений революция, в общем-то, не претендовала. Развивалась Февральская революция поначалу совершенно стихийно. Ее вызвали толпы голодных женщин в очередях за хлебом, их поддержали рабочие на заводах, начавшие выбирать Петербургский Совет. Благополучный для революции результат обеспечил переход петербургского гарнизона на сторону восставшего народа. Никакие радикальные партии, союзы, кружки эту революцию не готовили. Все они были запрещены, именитые лидеры партий - Чернов, Мартов, Ленин, Аксельрод, Троцкий - находились в эмиграции, менее именитые в - ссылке и тюрьмах.

Но хотя в Петербургском Совете, который сразу же стал играть авангардную роль в стране, не было никаких знаменитостей, в его Исполкоме все-таки нашлись люди, развязавшие тугой узел борьбы. Эти люди были творцами знаменитого двоевластия. В первую очередь назовем Николая Суханова и поддержавших его стратегический замысел Соколова, Чхеидзе, Скобелева, Богданова, Керенского, Громова. Много сил у этих политиков уходило на чистую технику, внесение в бурлящий Совет хотя бы зачатков организации, налаживание снабжения столицы, формирование народной милиции, создание свободной советской прессы и тому подобное.

Но, безусловно, главной задачей Суханова и его сподвижников стало налаживание отношений с буржуазией, с ее думской верхушкой, которая после некоторых колебаний конституировалась в Думский комитет. Суханов понял главное - буржуазно-демократической революции, которая началась в стране, предстояло прежде всего наладить контакты демократии с лидерами буржуазного блока. Надо было войти с ними в определенный союз, дабы попробовать оторвать их от монархии, с тем чтобы нарождавшейся демократии и социализму противостоял не сплоченный монархический блок, а одно изолированное от буржуазии самодержавие.

И сделать это удалось, я считаю, блестяще благодаря предложению Исполкома. Думцам предложили создать временное буржуазное правительство. На это охотно пошли лидеры Думского комитета Родзянко, Милюков, Гучков и другие. Кто будет отказываться от власти, которая сама падает в руки.

Два последних дня февраля и начало марта думцы, правда, занимались спасением монархии, переводом абсолютизма Николая в конституционную монархию. Но эти довольно настойчивые поползновения временному исполкому Совета удалось пресечь. Поначалу отрекся от престола Николай, за ним - Михаил.

В остальном же усилия Исполкома Совета свелись к созданию в стране двоевластия. Совет, обладавший реальной силой в стране, передавал власть Родзянко, Милюкову и другим на совершенно четких и определенных условиях. Первое - обеспечение полной свободы в стране, второе - амнистия политзаключенным, третье - созыв Учредительного собрания для установления формы власти в России и неотложных реформ, четвертое - демократизация порядков в армии, хотя она шла и без Временного правительства (приказ № 1). Организация народной милиции, отмена сословных, национальных, религиозных привилегий, и последнее - неразоружение петербургского гарнизона и невывод его из города.

Как вы все прекрасно знаете, Ленин в "Письмах издалека", в апрельских речах в Петербурге считал созданное двоевластие сугубой ошибкой Совета. Но в этом вождь Октября, на наш взгляд, глубоко ошибался. Именно благодаря двоевластию развалился, так и не будучи создан, буржуазно-монархический блок. Двоевластие обеспечило, о чем писал Суханов, легкую и безболезненную ликвидацию старого строя на всем необъятном пространстве страны. Благодаря двоевластию армейские генералы и офицерство действующей армии присягнули Временному правительству. Совету, Петербургскому или общероссийскому, они присягать бы не стали. Страна увидела бы корниловщину не в августе, а в марте или в апреле.

Благодаря двоевластию состоялся и почти безболезненный переход в лагерь революции всего госаппарата, сохранился в неприкосновенности, чего, к сожалению, нет у нас сейчас в России, весь производственный аппарат.

А сейчас я зачитаю небольшую цитату и попробуйте угадать, кому она принадлежит. "Революция, не дав России немедленного социализма, должна вывести на прямой путь к нему и обеспечить в дальнейшем полную свободу социалистического строительства". Вы, наверное, подумали, что это либо Ленин, либо Троцкий. Нет, это Суханов, который создавал двоевластие, но верил, что мировая война закончится мировой революцией, которая подтолкнет к социализму и Россию.

Социалист Суханов расходился с социалистом Лениным в сущности по двум вопросам. Первый вопрос - нужно ли буржуазно-империалистическое правительство в качестве непосредственного преемника царизма, и во-вторых, социалист Суханов разошелся с Лениным в понимании темпов движения к социализму в России. Суханов прямо заявлял, что он против феерического прыжка в социализм, "по щучьему велению, по ленинскому хотению", прыжка отсталой, распыленной, разоренной страны. Суханов был социалистом-постепеновцем, Ленин - радикальнейшим революционером до тех пор, пока обстоятельства не заставят его сделаться реформистом, постепеновцем, но это будет уже ближе к концу его жизни.

Начавшийся приезд в Петербург именитых вождей революции, развернувшаяся в стране борьба партий, резкое поправение Советов, идущих уже на прямую правительственную коалицию с буржуазией - все это оттеснило Суханова на второй план. Но для нас совершенно несомненно, что именно Суханову Россия была больше всего обязана установлению в воюющей стране режима демократии, режима полной свободы и ухода ее от гражданской войны. Я бы назвал Суханова стратегом демократических сил самого начального периода Февральской революции. Таких формулировок вы в нашей литературе не найдете.

Последующие перипетии революции, сделавшие возможным большевистский переворот 1917-го года, в общем, всем известны, и я не буду на них останавливаться. Ограничусь лишь одной ссылкой на приведенный за одним из "круглых столов" по Октябрю Гусевым отрывок из неопубликованной статьи Чернова, члена Временного правительства. Чернов прямо называет коалиционное правительство суррогатом коалиции, которая фактически маскировала благодаря кадетам уход от власти, то есть от решения острых вопросов революции. И это касалось, пишет Чернов, а он был знаток этих дел, всех заключающих коалицию партий. В этих условиях победа большевизма, который обещал народу хлеб, крестьянам - землю, фабрики - рабочим, была заранее предопределена, и большевизм выступил в России с программой куда более обширной и более всеобъемлющей, чем та, которую я вам раскрывал, анализируя февральский переворот. Здесь уже началась глубокая перепашка всей социально-экономической почвы России, задевался огромный пласт интересов населения.

Вот основные пункты политики большевиков: экспроприация экспроприаторов, сначала в городе, затем в деревне, почти полная национализация промышленности, запрещение всякой неправительственной печати в стране, сначала кадетов, затем других партий и изданий, слом старой госмашины, замена ее новой, осуществление права наций на самоопределение, трудовая повинность сначала для имущих классов, затем фактически для всего населения, борьба за немедленный выход из войны, даже на путях сепаратного и грабительского мира с Германией, реквизиционная политика в деревне при расколе ее на кулачество, бедняков и середняков, и, наконец, последнее, и самое важное, запрет рынка, товарных отношений, которые плохо ли, хорошо ли, обеспечивали и город и деревню своим оборотом.

В анализ того, как все это проводилось и осуществлялось, я углубляться не буду. Я скажу только об одной стороне дела - такая кардинальная ломка, вызванная отчасти обстоятельствами, отчасти соображениями утопической доктрины большевизма, резко увеличивала шансы сползания страны в гражданскую войну. Признаки ее обнаружились еще в сухановский период, когда Милюков издал свою ноту от 18 апреля, где заявил о приверженности всем старым договорам, и это вывело на Невский проспект противоборствующие массы. Элементы гражданской войны были накануне июньского неудачного выступления, в июльские дни, в дни корниловщины. И спасение от гражданской войны было, я думаю, только в одном - в консолидации всех социалистических и демократических сил вокруг однородного социалистического правительства. Или, возможно, в создании какого-то нового типа двоевластия, где власть Учредительного собрания сочеталась бы с властью Советов.

Такая мысль мелькала у Ленина в середине 1917-го года, но затем она пропала. Соглашательские элементы среди демократии не хотели идти на блок с большевиками. Был, правда, вполне серьезный блок с левыми эсерами, но он развалился, не выдержав продовольственной политики большевиков и заключения Брестского мира.

В заключение своего выступления остановлюсь только на одном эпизоде - разгоне демократически избранного Учредительного собрания большевиками. Последний шанс на образование коалиции социалистов (в чем состоял их социализм, от этого пока я отвлекаюсь), был упущен в момент созыва Учредительного собрания. Каутский, предвидя его разгон - а он читал большевистскую прессу внимательно, 6-го января написал маленькую брошюру "Демократия или диктатура", призывая соперничающие социалистические фракции применить к решению вопроса о власти демократическую процедуру. Когда в стране шли революционные схватки большевиков с Керенским, писал Каутский, борьбу с обеих сторон вело меньшинство народа. Теперь надо расставить все по своим местам, и это должны были сделать демократические выборы. И если победители, писал Каутский, в данном случае большевики, увидят себя в меньшинстве, а расклад в Учредительном собрании был не в их пользу, 25% голосов, то бывшие победители в вооруженной борьбе должны без потрясения основ демократии отдать кормило власти партиям, обладающим большинством голосов, взяв на себя роль парламентской силы, стоящей на страже достигнутых завоеваний. Таким образом, заключал Каутский, идея диктатуры пролетариата должна была отступить перед идеей демократии.

Ленин не был знаком с этими доводами, но по опыту 1917-го года он знал, что эсеры, меньшевики, кадеты, представляющие большинство во Всероссийском Учредительном собрании, тотчас же сведут на нет все достигнутые завоевания. Так и получилось 5 января в первый и последний день заседания российского парламента. Большинство освистало председателя ВЦИК Свердлова, пытавшегося огласить Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа, а затем отвергло конкретные предложения Николая Бухарина и левого эсера Штейнберга признать советское правительство, утвердить Декреты о мире, о земле, рабочем контроле, признать право народов на самоопределение и пойти на скорейшее заключение мира хотя бы с Германией. Словно злой рок толкал российских социалистов к самоубийственной политике. Имея 87% голосов в Учредительном собрании против 13 у кадетов, социалисты не отложили в сторону свои раздоры.

И дело заключается, как мы думаем, не только в моментах личного соперничества и неприязни, но и в отсутствии у социалистических партий теоретического багажа, адекватного масштабам проблем, поставленных революциями 17-го года. Этим партиям предстояло решить труднейшую задачу - а возможна ли вообще пролетарско-крестьянская революция еще в фазе восходящего развития капитализма, которую проходила Россия накануне 1-й Мировой войны. Схожую проблему решали Маркс и Энгельс в ходе революции в Германии 1848-1849 годов, и решали по-разному. Энгельс считал пагубным приход к власти пролетарского вождя, когда условия для этого не созрели, Маркс искал выход в союзе пролетарской революции со вторым изданием крестьянской войны в Германии. Устойчивым этот союз, писал он на конспекте книги Бакунина "Государственность и анархия", может быть только при проведении взявшим власть пролетариатом мер, которые непосредственно улучшат положение крестьянина и облегчат дальнейший переход от частной собственности на землю к коллективной.

Рукопись эта стала известной только в 1926-м году, а в 1905 году и в 1917-м году меньшевики и большевики сделали дело просто - они разрубили наследие Маркса и Энгельса на две половины, одной половиной пользовался Ленин, другой Плеханов. Никакой цельной концепции у них не было. Между тем, окончательная рекомендация Маркса была гениально проста. Но чтобы доработаться до нее, вождям большевистской партии в России потребовалось три года опустошительной гражданской войны, унесшей до 10 млн жизней и около 2 млн отправившей в эмиграцию.

Что касается демократически избранного Учредительного собрания, оно было прикрыто известным матросом Анатолием Железняковым, который, как значится в протоколе, заявил: "Я получил инструкцию, чтобы все покинули зал заседания. Караул устал".

Как видим, и большевики, и левые эсеры предпочли сиюминутную революционную целесообразность долгим десятилетиям борьбы на почве формальной демократии. Страна, лишенная демократии, быстро скатилась к диктатуре Сталина, созданию крепостнических, бюрократических структур, чего так опасался Ленин в своем завещании. Я думаю, демократическая альтернатива у Октября все же была, но ее перечеркнули немудрые действия и демократии, и большевиков. И тем, и другим, на мой взгляд, стоило бы поучиться тактике борьбы у Суханова. Обо всем этом придется говорить более подробно в годовщину Октября.

socialist.memo.ru – Российские социалисты и анархисты после Октября 1917 года